Что такое «новый интеллектуальный класс» — лекция Александра Неклессы

Александр Неклесса, фото - YouTube

В марте 2005 года в клубе «Билингва» Александр Неклесса прочел лекцию на тему «Новый интеллектуальный класс». Сегодня мы публикуем лишь часть его выступления. Полный текст доступен здесь.

Неклесса объясняет, зачем нам нужно вводить понятие «интеллектуальный класс» и в какой момент оно появляется. По его словам, роль интеллектуального класса в современной экономике и политике может стать ключевой для развития всех сфер жизни общества.

Александр Неклесса — политолог и экономист, заместитель директора Института экономических стратегий РАН, заведующий Лабораторией геоэкономиеского анализа и проблем социального развития Института Африки РАН.

Новый интеллектуальный класс — яркое, актуальное, деятельное понятие, ворвавшееся и в мир, и в социологию где-то на пороге 1970-х годов прошлого века. Ворвался, породив при этом массу ярких явлений, прежде всего в американской культуре, феноменов и трендов, которые сейчас во многом определяют политический ландшафт не только США, но и Европы. Данная категория, если пока и не является предметом острых дискуссий, <...> время ее полновесного обсуждения, равно как и всей темы глобальной социальной революции, <...> уже не за горами.

***

Вот публичная цитата из того свежего реестра: «Нельзя допустить в политику силы, сомневающиеся в том, полезна или не полезна революция». С явным отрицательным знаком произносилась эта сентенция, ведь теперь даже школьник знает, что «лимит на революции исчерпан» и наступило время стабильности, покоя и благодати. В общем, «мир и безопасность».

***

Деприватизация, коррупция, включая реальную ответственность за нее, и люстрация — есть элементы политической борьбы, вошедшие в той или иной пропорции в ткань «бархатных революций», проходивших на рубеже 90-х годов в Центральной Европе. Но запрещенные к действию и оставленные лишь для вялого устного употребления — за исключением последнего, практически полностью исключенного из публичного оборота — на основной части постсоветского пространства.

Здесь новый постиндустриальный класс проиграл свой «Сталинград» — свою битву за будущее, и мы познали это сообщество не как социальную группу людей, связанных с постиндустриальным производством и бытием, но скорее как своего рода Frankenstein Unbound — джиласовский новый класс, сбросивший сковывающие натруженные телеса идеологические путы. Правда, номенклатурный класс в новой упаковке и с целым сонмом новоявленных попутчиков.

***

Новая власть пришла в виде нового идеократического класса, который оперирует смыслами и целеполаганием общества, занимается проектированием, управлением и воплощением инновационных схем и социальных конструкций, и т. д. Номенклатура и новые управленцы оказались двумя внутренними, диалектически сопрягающимися/сопротивляющимися силами, которые внутри Старого мира выстраивали новое контробщество. Контробщество, которое взорвало прежний порядок вещей в ходе волны «бархатных революций», прокатившихся в свое время Восточной Европе, взрывает и всю остальную Европу. Также оно подрывает прежнюю структуру общества в России или, скажем, в США — там мы наблюдаем круги, расплывающиеся по поверхности конфликта, скажем, в виде полемики и столкновений демократической и республиканской партий. И перекрашивает Украину, и другие части постсоветского пространства.

***

Бархатная революция, которая происходила на рубеже 90-х годов в Восточной Европе, произвела двойную революцию: революцию, которая смела прежнюю высшую номенклатуру, но одновременно решила вопрос и со значительной частью второго эшелона прежней номенклатуры. Решила его посредством люстрации. Здесь проходит грань, отделяющая первую фазу революции от второй.

***

Древние индусы считали, что история движется от золотого века к Кали-юге — веку железному. С определенным металлом ассоциировались у них и варны: шудры как раз и соответствовали железу. <...> Но если оторваться от слишком уж далеких времен, то можно припомнить времена зарождения современной «городской цивилизации» — грандиозный перелом между вторым и третьим тысячелетием после Рождества Христова, когда в европейской ойкумене, на территории Universum Christianum, также разворачивалась колоссальная социальная революция.

Она по-разному называется — «феодальная революция», «городская революция» <...> Общее европейское пространство было скреплено единой религией и таким институтом, как монашество. Монастыри играли в Раннем Средневековье совершенно особую роль хранителей генома будущей цивилизации: текстов, навыков гуманитарного, да и не только гуманитарного, знания.

Но с какого-то момента стала развиваться городская среда: восстанавливались и возникли города, люди переселились за городские стены, порой символические. Это были, однако, уже не те административные центры, которые знало древнее общество, а скорее, развившиеся в новом качестве portus — в прежнем небольшие анклавы, куда селили чужеземцев и где происходила торговля. Города нового типа стали аккумуляторами материального и интеллектуального спроса, развился рынок соответствующих услуг, чьи потребности уже не удовлетворялись прежней монастырской системой образования.

Естественным образом возникла новая система образования по типу цеховой. В современной системе образования мы видим ее отголоски: студент, бакалавр, магистр. Это те же самые ученик, подмастерье, мастер. От орденской структуры пришло понятие коллегии. От церковной — декан (дьякон). Кстати, преподаватели и были клириками, но особыми клириками (позже — клерками). Церковный люд вообще готовил в то время собственные революционные модели общественного устройства, наиболее известными из которых были клюнийская реформа, движение «божьего мира», наконец, многочисленные еретические схемы организации социума.

***

В общем, на рубеже столетий в условиях обозначившегося социального кризиса в Европе происходила ползучая политическая революция, породившая, в конечном счете, иной мир с иной системой социальных взаимоотношений, где вполне определенное место стало принадлежать профессионалом умственного труда — literati (позже их назовут гуманистами), создавшими собственную институциональную систему — университеты.

***

Сейчас, в XXI веке, человек интеллектуального труда получил доступ к тому, чего никогда не имел прежде. Он может пользоваться инструментами, технологиями и информацией, которые не существовали никогда, общаться с людьми и организациями, разбросанными по всей планете.

***

В результате появляются новые организации, основывающиеся не на штатной структуре, а на проектном принципе деятельности. Возникли они сперва на базе «аутсорсинга», т. е. из тех рыбьих стай, которые сопровождали огромных корпоративных акул — в виде неформальных (не входящих в штатную структуру) отделов, цехов, и которые обеспечивали движение нематериальных активов. Причем подчас сразу нескольких организаций одновременно.

***

Сегодня мы рассуждаем не об экономике, но уж слишком она пропитала нашу жизнь и наше сознание. И в то же время создание корпорации, создание организации перестало быть делом учрежденческой культуры, как бы ее ни понимать — как бизнес-культуру или как культуру административную. Административный номенклатурный класс со всеми изгибами агонии, в целом, перерождается в нечто новое или уходит в прошлое. Точно так же, как уходит в прошлое традиционная буржуазия, которая владеет собственностью, владеет средствами производства, но вот распоряжается всем этим хозяйством уже другая структура (иногда обе функции совмещаются в одном физическом лице, но от этого они не перестают быть разными) — четвертое сословие, новый интеллектуальный класс, который действительно строит будущее — от новаций в традиционных видах производства до освоения новых предметных полей и возведения футуристических социальных конструкций.

Что такое новые предметные поля — этого не знает никто, кроме тех, кто их видит. А затем осваивает. Поэтому, если вы увидели подобную золотоносную делянку (неосвоенную нишу), позвали друзей на открывшийся вам Клондайк, то вы создаете предприятие, которое, как «денежное дерево», начинает осыпать компанию «денежками с неба», качая их «из воздуха». И чаще всего подобные предприятия расположены как раз в «воздушной» или, как ее принято называть, «виртуальной» сфере — в области нематериального производства, переживающей глобальную экспансию, в том числе в союзе с традиционными отраслями экономики.

Когда-то это называлось кастовостью. Затем — сословностью, потом — классовым чувством. Как это будет называться в дальнейшем — посмотрим, симпатией, скажем так. Сейчас некоторые эффективно действующие предприятия так и организуются по типу симпатии основных компаньонов и распадаются с разрушением этой гармонии , этого нематериального основания. Тип ресурсов, на которых строится подобная организованность и которые вносят ее участники-партнеры, весьма многообразен. Конечно, финансовые ресурсы важны, но важны и социальные, и интеллектуальные, и человеческие, и символические, и культурные ресурсы. Всё это учитывается единым интегралом — уровнем капитализации компании (важнейшим компонентом которой постепенно становятся перспективы ее роста).

И прежде всего, это креативность, разрушающая дряхлую, изжившую свое время сословность. Не столь уж редка в мире ситуация, когда в организацию, причем с пиететом, приглашают человека, обладающего лишь даром, порой, кроме самого этого дара, не имеющего ни копейки за душой. Но дар его подчас уникален — это может быть непроросшее или прорастающее бобовое зернышко, дающее возможность достичь вожделенных небес, а там уж кто как себя поведет: один потянет подвернувшиеся под руку сокровища на землю, другой приживется на незнакомых делянках «воздушной Лапутании».

Тот, кто обладает в современном мире творческой потенцией, резервами духа, владеет отнюдь не мелким грошиком. А кроме того, работодатели ищут ведь не просто людей креативных, <...> но, скорее, поводырей в будущее.