Про еду и напитки

Между прочим, я родился на Арбате. Дневное дошкольное время я проводил со своей бабушкой Аней. Она была моим гидом по тамошним переулкам, мало изуродованным большевистской архитектурой и топонимикой. Мы ходили за покупками каждый день — холодильников пока что не завелось. Зимой люди вывешивали авоськи с продуктами на уличной стороне окна, но мы жили на первом этаже, опасались воров и потому могли рассчитывать только на межоконное пространство, забитое банками с вареньем и иной снедью. Поэтому внутреннюю раму не заклеивали даже зимой, из окна дуло, стекло обмерзало по углам. Но зима длилась не весь год, а только его половину.

Двести граммов колбаски или сырку в грязно-серой шероховатой оберточной бумажке, три кило картошки в вековой измызганной авоське… Рядом с прилавком для проверки честности продавца стояли весы с дрожащей от смущения стрелкой. В булочной мне временами доставался обсыпанный мельчайшей бледной мукой калач. Особенно вкусна была хрустящая жестковатая ручка, которую я съедал напоследок. Сейчас мне кажется, что секрет выпекания тех ручек утерян, но, возможно, дело не в них, а во мне.

Бабушка любила «посолниться». Обсасывая селедочную голову, она закатывала от восторга глаза. За селедкой мы путешествовали далеко — в рыбный магазин рядом со Смоленской площадью. В белоэмалированных тазиках рыбины жались друг к другу упругими спинами, косили мертвым глазом. В белокафельном бассейне доживали свой век армированные крупной серебряной чешуей карпы, нехотя шевелили усталыми усами снулые сомы. Караси, окуньки, плотвички, щучки, бочоночки с икрой черной и красной, белорыбица и т. д. Энциклопедия Брокгауза называла рыбные богатства дореволюционной России «изумительными»; ко времени моего нежного детства коммунисты еще не успели засрать всё окружающее их пространство, перегородить Волгу безвкусными бетонными запрудами — пресноводная рыба плодилась исправно, океанской подмоги почти не требовалось, магазин пах не медицинским йодом, а первосортной тиной.

Прошло сколько-то лет, бабушка умерла, мама взяла меня путешествовать по Волге. Мне было 14 лет. Я плыл по широкой и мутной воде, покорно посещал экскурсии в местах стоянки; примостившись на палубном парусиновом стуле, сосредоточенно и безжалостно обыгрывал взрослых дядек в шахматы. Не то чтобы я играл хорошо, но они-то уж точно играть совсем не умели. Корабль под довольно абсурдным для водоплавающего средства названием «Космонавт Гагарин» принадлежал Министерству обороны, так что все мои соперники были отдыхающими командирами — вряд ли им нравилось проигрывать тщедушному подростку, которого они с удовольствием закатали бы на «губу». Вместо этого дядьки притворно гладили меня по ершистой головке, делая вид, что играли с худеньким мальчиком в поддавки.

Стоя на безжизненном теле Волгоградской ГЭС, я наблюдал с этого высока, как идущие на нерест осетры бьются о бетон, переворачиваются белым безжизненным пузом вверх и испускают рыбий дух. Люди питались электричеством, но оно было ядом для беременных самок и их неродившихся детей. Вода пахла падалью. Но на астраханском рынке еще торговали пристававшей к зубам пересоленной паюсной икрой и пахучей воблой. Я стоял на корме, податливая чешуя легко соскальзывала с янтарного тела, просвечивающего внутренним миром. Чешуя кружилась в пресном воздухе, кильватерная волна засасывала серебряную канитель и опускала ее на дно.

* * *

Одна предприимчивая женщина подрядилась торговать кофе и пирожками на День города. Место — чудесное: Патриаршие пруды. Когда-то тут разливалось Козье болото, из него вытекала мутная речушка Черторый, этимологию названия которой возводят к «черту» — будто бы сам черт ее русло прорыл. Чтобы как-то справиться с нечистью, четыре века назад здесь поселился патриарх Гермоген. Временно справился, однако много позже здесь разгуливал сам булгаковский Воланд. В это время пруды нелепо назывались Пионерскими.

Для кофе-машины нужно электричество, но подсоединиться к городской сети официальным образом оказалось невозможно — столько согласований ни одна машина не выдержит. Тогда предприимчивая женщина отправилась на переговоры в общественный туалет, который расположился рядом с водной гладью. Уборщица тетя Надя с удовольствием позволила подсоединить кофе-машину к розетке в женском отделении. Правда, понадобился удлинитель, и кофе-машину пришлось расположить в опасной близости от туалета. После этого кофе полилось мутной рекой. Плата за услугу составила 1 (прописью: один) торт «Наполеон», до которого тетя Надя оказалась большой охотницей. На Патриарших прудах вечно творится какая-то чертовщина. Даже на День города.

* * *

Как-то занесло меня с лекциями в один сибирский город. После выступления повели осматривать местную достопримечательность — только что отстроенную семинарию. Семинаристы — красивые, высокие, статные. Из них вышла бы приличная баскетбольная команда. Через десяток лет они обзаведутся матушками и отрастят брюшко — тогда из них можно будет вербовать борцов сумо. Ректор долго и гордо водил по зданию. Чисто, аккуратно, полный евроремонт. Никаких богохульных граффити, только иконы. Дело было вечером, живот подвело. Наконец ректор предложил разделить «скромное угощение». Не зная местных повадок, я с тоской вспомнил, что сейчас великий пост. Думал, что сейчас будут потчевать кислой капустой и брюквой. Вошли в трапезную: на столах ого-го! Мяса и вправду нет, но зато какое рыбное изобилие: вареное, соленое, копченое! Вспомнил, как лавочники XVIII века рекламировали свой «постный» товар: мы, мол, «не убиваем, не режем, не едим крови рыбной, сама рыба мрет, вынута из воды». Думаю: закуска есть, но выпивки точно не будет. Обидно! Ректор будто читает мои человеческие мысли. Он-то уже дородным сделался, желания мои понимает, хотя мы и разных комплекций. «Сейчас, конечно, пост, но я архиепископу запрос сделал — тот сказал, что путешествующим водочка не возбраняется!» И полез собственноручно за заиндевевшее окошко. Сразу видно, что путешествующие ректору по душе, а к посту он относится не догматически.

Вот такие архиепископы с ректорами мне нравятся. Но в иных конфессиях дела временами тоже обстоят неплохо. Читая историю происхождения инославного напитка бурбон, с удовольствием обнаружил, что его изобрел пастор Крейг из штата Кентукки «для нужд своих прихожан».

* * *

В одном бедном горном княжестве товарно-денежные отношения развиться, слава богу, еще не успели, и денег там совсем не было. Поэтому, когда местный князек отправлялся поразвлечься в Стамбул, он брал с собой свиту человек из сорока и продавал их на невольничьем рынке — каждый день по одному человечку, — чтобы расплатиться за гостиницу и рестораны. Личного секретаря, правда, берег до последнего, ибо сам был неграмотен. Но всё равно иногда случалось, что ему приходилось возвращаться в горы в гордом одиночестве. Коварные турки совали князьку деньги, но тот не брал. Гордый был, ценил независимость своей родины. Передают, что в Стамбуле больше всего ему нравился кофе по-турецки.

* * *

В китайском лечебнике по здоровому и вкусному питанию в качестве наилучшего средства от полового бессилия настойчиво рекомендовался чистый спирт, в который следует бросить три тигриных волосинки. Там подробно объяснялось, как такой спирт получить, однако о том, где раздобыть тигра, не говорилось ни слова. Да, Восток — дело тонкое. А уж Китай — и подавно.

* * *

Японский сад невелик, но зато там есть всё, что душе угодно: горы, лес, море. В море, разумеется, имеются острова. Все они соединены с «материком» горбатыми мостиками. И только один из них — сам по себе, никакой мостик к нему не ведет. Называется этот остров Райским. Смысл аллегории прозрачен: попасть в рай непросто. Зато каждый может вволю помечтать, как устроен его личный рай. Про свой рай я всё точно знаю. Там в качестве дежурного блюда будет предлагаться малосольная селедка с картошкой и черным хлебом. А по праздничкам ангелы будут вежливо подносить добрую рюмку водки на лакированном подносе. Это уж непременно.

Александр Мещеряков