Солдат пропал без вести в Украине: история русско-украинской семьи

как семья из Курской области ищет сына, пропавшего на войне

Кратко

Ольга провела в Украине большую часть детства, а теперь живет в городе Щигры Курской области. Сейчас в Украине пропал ее старший сын Владислав — пошел в армию, подписал контракт, отправился воевать. В середине марта его колонну разгромили и связи с ним нет. Государственные органы каждый раз говорят разное: числится в части, находится на спецоперации, пропал без вести. Но Ольга продолжает жить надеждой, что он жив. Специально для «Черты» Владимир Севриновский съездил в Щигры и поговорил с семьей Владислава.

Маленький деревянный дом стоит на отшибе, на самом краю райцентра Щигры Курской области. Возле крыльца — цветы в шинах, заменяющих кадки. К забору прислонен заросший крапивой велосипед.

—Кому это было нужно? Кому? Как можно детей туда отправлять?

Русоволосая женщина в тельняшке курит в форточку на тесной кухне. Ей слегка за сорок. Она сутулится — сказались годы тяжелой работы и месяцы переживаний. Снаружи жарко и солнечно, солнце беспощадно бьет в окна. Женщина опускает жалюзи, включает вентилятор. Дом погружается в полумрак. Узкие лучи слабо освещают на полке игрушечных солдатиков с бластерами и плащами. Над ними — фотография крепкого парня с крупным, волевым подбородком. Он в военной форме, с щегольским аксельбантом. Это Владислав Кривенко, старший сын хозяйки дома.

Ольга Сидоренко родилась в Харькове. В Россию переехала, выйдя замуж в 17 лет. В Харьковской области похоронены ее родители, там до сих пор живет сводная сестра ее сына.

16 марта из России в Харьковскую область выдвинулась колонна военной техники. Владислав с двумя другими солдатами ехал на БМП. В тот же день колонну разгромили. Больше его никто не видел.

Что такое Родина?

О детстве в Украине Ольга теперь вспоминать не любит. После переезда в Россию она успела поработать на рынке, в коровнике, на автомойке. Дом купила на материнский капитал после рождения второго сына, уже разойдясь с мужем. Каждую вторую неделю она проводит в Белгороде, где устроилась продавщицей. В Щиграх работы нет.

Раньше Ольга каждый год навещала в Харькове могилу матери. Когда умер отец, пограничники ее не выпустили — чтобы попасть в Украину, уже требовался загранпаспорт.

—Наш дом в Харькове так и стоит, — говорит Ольга.

И тут же спохватывается:

—Наверное. Может, уже разбомбили.

Чтобы поднять семью, мать-одиночка трудилась с утра до вечера.

—Жизнь прошла в работе, я и не увидела, как они выросли, — рассказывает она о сыновьях.—Уходила — спят, приходила — спят, посмотрела — Владу уже 16 лет.

В это время Ольга сошлась с нынешним мужем, Виктором. Он родом из Азербайджана. На рубеже 90х, после обострения карабахского конфликта, его семья уехала подальше от кровопролития. Виктору тогда было пять лет. Они поселились в городе Кременная Луганской области Украины. Там их в 2014 году настигла новая беда.

—Видел я власть одних, власть других. Ничто не впечатлило. Не знаю, где вообще жизнь есть, — рассказывает Виктор, возясь с паяльником на кухне. Он жилистый, коротко стриженый, загорелый. Пестрая рубаха расстегнута на груди. — Сначала ДНРовцы пришли, рассказывать суть не буду. Через два дня их выбила Украина. Одни взяли в плен, потом вторые. Тогда я схватил сына с матерью в охапку — и сюда, к родственникам. Встретил тут девочку из Харькова, решили создать ячейку общества.

В Щиграх Виктор много лет работал в ЖКХ, был единственным в городе специалистом по контурных котлам. Но зарплата упала, и он ушел в авторемонт. С Владом и Темой, вторым сыном Ольги, отчим быстро поладил. Родной сын Виктора от первого брака, Миша, вернулся в Украину. Сейчас он с матерью во Львове, с отцом общается по телефону.

—Для нас все трое сыновей одинаковые, родные, — рассказывает Ольга. — За Мишу тоже переживаем. В нашей семье брат пошел против брата. Нельзя было страну делить.

—Просрали Советский Союз… — с досадой говорит Виктор в едких клубах дыма от припоя.

Ольга подзывает Тему — молчаливого, улыбчивого, ярко-рыжего. Он младше Влада на четыре года. Солдатиков брата не трогает, предпочитает играть на духовых инструментах. Мать просит его сходить в магазин за сахаром. Мальчик соглашается.

—Родина тебя не забудет, сын, — благодарит Ольга.

—До конца не ясно, — саркастично отзывается муж, не отрываясь от работы.

Ольга замирает, обдумывая так легко срывающиеся с губ зазубренные слова, пытаясь вернуть им утраченный смысл.

—А что такое Родина? — спрашивает дважды беженец Виктор.

—Родина там, где мы, — наконец, отвечает жена.

Спасибо за сына

Врачи говорили, что Ольга не сможет иметь детей. Поэтому она особенно радовалась первенцу — крепкому, больше четырех килограмм. Второй сын, рыжий Тема, уже получился случайно. О пропавшем Владиславе мать говорит с восхищением:

—Добрый, отзывчивый, умный. Все старается решать мирно. Его бабушки обожают. Всегда спросит у них, как дела. Душа компании.

Влад и его школьные друзья раскладывали посреди гостиной старый советский стол и часами играли в солдатиков. Детские сбережения он тратил на собственную армию из вселенной Вархаммер — боевых роботов и отважных пехотинцев Империи. Затем его увлек мир игры «Сталкер». В разгрузочном жилете, с аптечкой и мощным биноклем он вместе с другими юными щигринцами разыгрывал схватки с монстрами и друг с другом.

Владислав закончил 9 классов, получил диплом сварщика. Подошло время призыва.

—Он к армии готовился тщательно, — вспоминает Ольга. — Очень в нее хотел, хотя я была против. За год начал заниматься спортом. Купил воинскую форму, даже противогаз, и бегал с ним. Вояка такой. Говорил: я должен защищать Родину.

И все же оставаться в армии Владислав, по словам матери, не планировал.

—Уже на втором месяце службы их начали прессовать, чтобы оформили контракт, — рассказывает Ольга. — Он не хотел. Говорил: мама, я год отслужу и вернусь домой. А потом вдруг перезвонил и сказал, что подписал. Уверена, его заставили.

Это произошло в ноябре, после четырех месяцев срочной службы. В феврале Владислав, уже став младшим сержантом, перегонял военную технику из своей части в поселке Мулино, под Нижним Новгородом — сперва в Беларусь, затем под Белгород. Тогда Ольга в последний раз увидела сына.

—Меня поразило, что там одни дети, — продолжает она. — Года не отслужили. Ребенок маленький стоит, улыбается и не понимает, куда его везут.

12 марта Владислав поздравил маму с днем рождения и сообщил, что их частьперекинули в Валуйки— город в Белгородской области в 9 километрах от границы с Украиной. Напоследок прислал по вацапу видео, снятое с БМП. Ольга тыкает пальцем в треснутый экран телефона, но оно не открывается, так и застыв на первом кадре.

В начале апреля мать вызвали в военкомат:

—Сказали, что 16 марта их отправили в наступление. Колонну разбили, много трупов, надо сдать ДНК. Результаты были отрицательные. Я говорю военкому: я же тебе ребенка сдавала. А он: мое дело его просто отправить в армию.

Ольга говорит с усилием, борясь с подступающими слезами. Жужжит вентилятор. Полуденный свет пробивается сквозь жалюзи.

—Я спрашивала у офицеров, что случилось. А они: «Мог сгореть, могло землей присыпать, могли похоронить мирные жители». Изюм давно под нашими. Там собрали много фрагментов наших тел. Но его нету. Где-то он должен быть!

Трехцветная кошка тяжко дышит, по-собачьи высунув язык.

—Он был отличным солдатом. Когда я приезжала в часть, командир мне сказал: «Спасибо за сына». Жаль только, сейчас ничего не хотят говорить. Спрашивала другого офицера, ищут ли Влада. А он в ответ: даже не вспоминают.

Наши ребята молодцы

У входа в школу, где учился Владислав, три мемориальные таблички с портретами убитых солдат. Двое пали на Великой Отечественной, третий — на Второй Чеченской. На войне с Украиной, по словам Ольги, пять щигринцев пропали без вести. Дениска, ровесник Владислава, погиб 28 марта, а родные узнали только летом.

В 1923 году возле города подняли первый керн (пробу) железной руды крупнейшей в мире Курской магнитной аномалии. Металл залегал слишком глубоко, и Щигры так и не стали новой Магниткой. И все же город развивался до самого распада Советского Союза. С тех пор он угасает, население сократилось почти на треть. Автор статьи «Самая колоритная глушь для дауншифтинга по-русски» в РИА «Новости» уверяет, что в Щиграх можно за 13 тысяч рублей купить двухэтажную дачу. Правда, без воды, света и документов. Работать многие жители ездят в благополучный Белгород, до которого по трассе около 200 километров.

—Здешний завод «Геомаш» раньше славился на всю Россию, — рассказывает Ольга. — Единственный в стране выпускал инструменты на рудники, буровые. Он почти обанкротился. Работает одна смена.

В Щиграх все напоминает о войне. У вокзала приезжих встречает старая военная техника — пушки, танк, ракетный комплекс. Каждый год на 9 мая сюда, к Вечному огню, направляется шествие, которое Виктор с уважительной иронией называет крестным ходом. Младший сын, Тема, участвует — играет на трубе.

Буквы Z в городе всюду — на зданиях, футболках, автомобилях. Поначалу таким машинам прокалывали колеса. Ольга винит «нацистов» из числа украинских беженцев. Их в Щиграх недолюбливают даже такие беженцы первой волны (уехавшие из Украины после 2014), как Виктор. Раздражают и количество, и поддержка государства, которое заботится о них больше, чем о «своих», и то, что они отбирают у местных ту немногую работу за копейки, которая еще осталась. Зато многочисленные войска, идущие в Украину, здесь приветствуют как родных.

—Солдаты говорили, что их нигде не встречали, как в Щиграх, — гордится Ольга. — Мы кричали, обнимали, целовали, вещи давали солдатикам. Дети писали им письма. А знаете, что самое приятное в этой ситуации? Беда сплотила людей. Они стали намного добрее. Пенсионеры закрутки несут, девочки в кафе круглые сутки работали.

В Белгороде, по словам Ольги, все иначе:

—Когда Влад пригонял технику, с какой ненавистью на них смотрели люди! Наши, русские… Один мужчина в годах сказал: «Мало вас побило, еще едете!». Когда встречалась с сыном, повела шесть ребят в кафе кормить. Их даже в отдельный зал поместили на всякий случай. Было очень обидно. Ведь благодаря этим мальчикам мы живем спокойно.

Ольга убеждена: если бы Путин не вторгся в Украину, «бандеровцы» напали бы первыми, и через пару дней Белгород был бы разрушен. Она и сейчас готова по сигналу тревоги отправиться в большое бомбоубежище возле мясокомбината. Губернатор приказал держать его в готовности — на всякий случай. Пока же случай не наступил, новая война напоминает о себе ревом боевых самолетов и грохотом систем залпового огня, бьющих в сторону Украины из-под Курска. Особенно хорошо их слышно ночью.

В соседнем с Ольгой доме сегодня хоронят ветерана Великой Отечественной, одного из двух последних в городе.

—Неужели для ветерана нельзя было сделать дорогу? Скорая к нему часто ездила, старый человек, — сокрушается Ольга, возвращаясь с поминок. Она ставит на плиту чайник, чистит картошку, достает магазинные котлеты, режет лук и огурцы для салата.

—Тут нет развития. Молодежь уезжает. Здесь просто выживаешь, — выдыхает она в такт движениям ножа. — Если откроешь предприятие, оно обречено, работать не дадут. Щигры — мертвый город.

Ольга ссыпает нарезанные овощи в миску и продолжает, повеселев:

—У наших парней боевой дух. Они согласны, если что, защищать Родину. Они не такие, как белгородская молодежь. Наши ребята молодцы.

Немало жителей Щигров ушли на войну неофициально, добровольцами.

—Приходишь в военкомат, говоришь, что хочешь на Украину. Если не убийца, не рецидивист, не в розыске, без проблем отправляют, — объясняет работник военной части, пожелавший остаться неизвестным.

По его словам, в добровольцы идут те, кто не может заключить контракт — и молодые, и почти пенсионеры. Неопытных в бой не бросают, «они ходят в патрули на, скажем так, освобожденных территориях». Им покупают обмундирование, но платят в разы меньше, чем контрактникам, и не дают страховки. Многих щигринцев эти условия устраивают.

—Кто-то едет добровольно помочь, кто-то копейку заработать от безвыходности, потому чтоработы нет, — объясняет военный. — Тут провинция. Мужчина получает 15-20 тысяч и должен содержать семью. Вот и идут туда.

Недавно знакомый рассказчика отправился на войну не из-за денег:

—Друг погиб, он и пошел. Не то что бы мстить. Доработать за него.

«Ищите его сами»

Узнав об исчезновении Владислава, мать бросилась писать во все инстанции — в прокуратуру, в часть, губернатору области, Путину, Кадырову, гадалкам… Связалась и с бывшим мужем, отцом пропавшего сына. Тот, единственный из всей семьи, вырвался из Щигров и работает охранником в Москве. Владислав позвонил ему 10 марта. Сообщил, что его отправляют в Украину и попросил денег. На вопрос о причинах ответил: «Если откажусь, меня посадят».

Отец перечислил пять тысяч рублей, как делал ежемесячно уже много лет, Владислав поблагодарил, и это был их последний разговор. Потом тянулись лишь бесконечные разбирательства с военными в попытках узнать хоть что-то о судьбе сына.

«Сразу трупы не собирали. Поехали через шесть дней, — делится отец подробностями, полученными в части. — Владислав был на БМП, в экипаже три человека. Один сгорел, превратился в коробку спичечную, анализы подтвердили. Другой обгорел. О сыне ничего не известно».

Сейчас отец пытается встретиться с командиром части и упрямо повторяет просьбу наказать некоего майора Трипелева, который вместо объяснений сказал: «Поезжайте туда и ищите сами». Он делает это с такой настойчивостью, словно в случайном майоре для него воплотилось все равнодушие системы.

Еще он надеялся на помощь дочери от первого брака, которая живет под Харьковом, на территории, контролируемой Украиной. Она попросила название части и личный номер Владислава. Семейство решило этих сведений не давать: муж сестры — «бандеровец», она сама — «на той стороне». Вдруг повредит сводному брату.

Сам отец Владислава собирался вслед за многими друзьями добровольцем на войну, но пока остается в Москве — «надо узнать насчет сына».

В Щиграх теперь семья выходит к проезжающим колоннам не для приветствий, а для расспросов. Ольга обзвонила все больницы от Воронежа до Кавказа, поговорила с десятками волонтеров. Одна женщина сообщила, что видела Владислава в Валуйках, в «Пятерочке». Ольга приехала, посмотрела камеры наблюдения. Оказалось, просто похожий парень. Больше всего ее поддерживают другие родственницы пропавших солдат:

—Нас много мам, которые ищут вместе. Некоторые уже похоронили детей. Девочке из Нижнего Новгорода сказали, что муж погиб, а тела нет. Она начала давить на выплаты. Маленький ребенок, нужна зарплата, боевые. А в ответ: «Нету тела — нету денег».

Звонки в государственные органы обернулись повторяющимся кошмаром:

—В первый раз в Минобороны сказали, что по документам сын проходит службу в своей части, — говорит Ольга. — На второй день звоню — «ваш сын пропал без вести». На третий — «он на спецоперации». Потом перезванивают — «Извините, ошибка. Все же пропал». В прошлый раз сказали: он не в плену, не трехсотый, не двухсотый, нигде не числится. Был солдат и нет солдата.

Грехи отцов

—После армии Влад хотел уехать в Белгород. Получить высшее образование, — вспоминает Ольга. — Я была против службы по контракту. Говорила: сынок, ты не сможешь выстрелить в живого человека. Это очень сложно. Надо быть отморозком, а ты не такой. У тебя много жалости к людям.

Свет в щелях жалюзи тускнеет. Близится вечер. В небе протяжно ревет военный самолет.

—Накануне Влад рассказывал, что ребят в части отправляют на границу. Он к каждому подходил: «Подумайте о матерях, откажитесь!». А про себя сказал: «Мама, нас не будут спрашивать». Их никто и не спросил. Просто отправили как пушечное мясо, бросили и забыли. Но я буду ждать до последнего.

Ольгу сотрясают глухие, почти без слез, рыдания. Младший сын приносит салфетку, вытереть лицо. На его шее болтается военный бинокль Владислава.

—Как получилось, что мой сын пропал на моей родине? — почти шепчет Ольга. — Он ездил туда, восхищался Харьковом. Теперь я ненавижу этот город.

Она произносит эти слова с такой болью, с какой только и можно отрекаться от части себя, от части своей семьи, от могилы отца, которую Ольга так и не увидела из-за рассекшей родные места границы—страшной, чужеродной. Кажется, сотрешь ее — и воскреснет Советский Союз, в котором и Щигры развивались, и белгородцы были не такими спесивыми, и родной Харьков не был в недостижимой чужой стране. Стране, бесследно поглотившей ее сына.

—Я буду его искать, — упрямо повторяет Ольга. — Может, кто-то из мирных подобрал. Может, он контуженный. Кроме нас, матерей, никому это не нужно. А матерей ничто не остановит. Они и бунт могут поднять. Если соберутся вместе, это будет жестко.

Из прихожей доносится мурлыканье — протяжное, выразительное.

—Я чувствую сердцем, что мой ребенок живой, и я его дождусь, — говорит Ольга. — Бог его любит и не даст в обиду. Разве он за 19 лет достаточно нагрешил, чтобы с ним так поступать?

—Грехи отцов… — отзывается муж.

—Нет, Витя, — пылко возражает мать. — Он обязательно вернется!

—Конечно, Оль.

Трехцветная кошка вносит в зубах крошечного серого котенка. Кладет его возле кресла.

—Здрасьте. Они что, не сдохли? — удивляется Ольга. — Жужа, где остальные?

Кошка выразительно урчит, глядя на хозяйку. Та поднимает котенка, подносит к лицу:

—Семь штук было. Я так надеялась, что их уже нету. А ты выжил, да? Смотрю, ты живучий?

Котенок не отвечает, лишь беспомощно болтает в воздухе растопыренными лапками.

—Что мне с тобой делать, куда девать? — рассуждает вслух Ольга. — Зачем ты мне нужен? Тебя ж кормить теперь надо.

Тема выносит котенка на улицу, но Жужа упрямо заносит его обратно, и Ольга сдается. В окна ударяют первые капли дождя. Кошка вылизывает детеныша возле стопки писем из военной прокуратуры.