В России начинается новый застой

Один из любимых сюжетов пропаганды: война и санкции только укрепили российскую экономику. Цифры и правда впечатляют. В первый военный год вместо ожидавшегося коллапса спад составил всего 1,2% (поначалу Росстат насчитал 2,1%, но затем исправился), а следующие два года ВВП прибавлял больше чем по 4%. Выросли зарплаты и доходы населения, до рекордно низких уровней сократились безработица и бедность.

Цифры верные, но значат они другое. Экономическое благополучие военных лет — результат прежде всего тотальной мобилизации имевшихся резервов. Теперь их почти не осталось, а значит, и роста почти не будет. Прежняя модель себя исчерпала — об этом открыто говорят, например, председатель Центробанка Эльвира Набиуллина и заместитель по экономике путинской администрации Максим Орешкин.

Как топтались на месте

Экономическую политику Путина с начала 2010-х годов можно описать как «главное — надежность». Сошлись несколько факторов, которые подтолкнули к этому.

Только-только разгребли последствия кризиса: Россия сильно пострадала от мирового финансового кризиса, в 2009 году ВВП сократился на 7,9% — самое сильное падение с середины 1990-х, даже в пандемию было меньше. Государству пришлось сильно потратиться на спасение бизнеса и социальную поддержку. Стало очевидно, какими сильными могут быть шоки, как правильно было откладывать деньги в Фонд национального благосостояния (ФНБ, «Важные истории» рассказывали про него).

Протесты 2011–2012 годов и «арабская весна» подтолкнули власти «закручивать гайки». А аннексия Крыма и первые санкции явили совершенно новый тип рисков, которые и заставили думать о надежности еще больше. Главным словом стало «стабильность», а в таких условиях не до развития. Еще в кризис 2008–2009 годов, когда государство впервые поддержало бизнес, оно поставило условие: избегать массовых увольнений. Это сдерживало модернизацию и рост производительности труда.

Надежность, естественно, требовала всё большего контроля государства, его роль в экономике росла, а это редко способствует развитию. Одной рукой оно пыталось вкладывать деньги в казавшиеся ему приоритетные направления, а другой экономило где могло. Например, с 2016 года прекратили индексацию пенсий работающим пенсионерам. Ее не возобновили даже когда в 2018–2019 годах бюджет сводился с профицитом.

В самом государстве стали доминировать силовики. Чиновников экономического блока даже не спрашивали про Крым. Пока они пытались что-то сделать для инвестиционного климата, силовики сажали одного из главных инвесторов, Майкла Калви, который помог состояться «Яндексу», Ozon и еще многим крутым российским компаниям.

Результатом стал застой («Важные истории» рассказывали о нем). Система в целом работала: нефтяная рента капала, экономика медленно росла — в среднем на 1% в год. Для России это очень мало.

Как копили заначки

Зато в экономике образовались резервы. К началу войны в ФНБ было 8,4 трлн рублей (формально даже больше, но потратить можно было только это: остальное уже было вложено в разные проекты). Золотовалютные резервы превышали $600 млрд. Госдолг составлял всего 18,1% ВВП — очень мало по мировым меркам. Бюджет был сбалансированным, несколько лет даже сводился с профицитом (последний раз в 2021 году). Это позволяло при необходимости резко увеличить расходы, как в пандемию.

Были и кадровые резервы. Перед пандемией безработица была в районе 4,5–5%, но к этому надо добавить скрытую безработицу — увольнения не приветствовались, и люди работали за минимальные деньги. Доходы населения были низкими, но стабильными: после провала в 2014–2016 годах они вплоть до начала войны менялись довольно слабо.

Важно и то, что к началу войны Россия подошла с низкой инфляцией и надежными банками. Сейчас это подзабылось, но инфляция пять лет (2016–2020) была близка к цели ЦБ 4%. А зачистка банковской системы, которую Набиуллина провела в середине 2010-х годов, позволила государству обойтись почти без трат на поддержку банков. Накопленный запас капитала позволил им выдать достаточно кредитов, когда это понадобилось.

Как потратили заначки

Теперь почти все эти ресурсы проедены. Большая часть резервов арестована, а ФНБ потрачена: на 1 июня в нем оставалось 2,8 трлн рублей — втрое меньше, чем до войны. Власти сделают всё, чтобы «кубышка» совсем не опустела и много тратить не будут.

Бюджет распух на военных расходах. Министр финансов Антон Силуанов на ПМЭФ-2023 говорил о наращивании расходов: «Куда дальше? Это уже просто невозможно!» Но они продолжали расти и за время войны прибавили 70%: в 2021 году потратили 24,8 трлн рублей, а в этом планируется уже 42,3 трлн. Даже если Минфин уложится в план, в чем многие сомневаются, в реальном выражении с поправкой на инфляцию это будет означать рост расходов на 21% по сравнению с довоенными.

Но всему есть предел. Бюджет по-прежнему сбалансированный, но, как выразился вице-премьер Марат Хуснуллин, уже «напряженный». Чтобы он сошелся, пришлось с этого года повысить налоги. Резервов, чтобы всерьез нарастить расходы, не подвергая угрозе устойчивость бюджетной конструкции, уже нет. Показателен недавний отказ Минфина распространить льготную «семейную ипотеку» на семьи с детьми до 14 лет, который Хуснуллин, главный лоббист строителей, назвал «справедливым».

За два года кредитного бума («Важные истории» рассказывали о нем) банки навыдавали столько кредитов, что использовали почти весь запас капитала. Чтобы банки не слишком рисковали деньгами вкладчиков, ЦБ устанавливает для них множество ограничений — нормативов. Один из главных — достаточность капитала: кредитов можно выдать не сколько угодно, а пропорционально размеру капитала. Банки отлично заработали за время войны (2024 год стал рекордным по прибыли), но кредитный портфель рос еще быстрее, чем прибыль. «Достаточность капитала начинает поджимать», — отмечал департамента банковского регулирования и аналитики ЦБ Александр Данилов. Банки, даже если захотят, просто не могут кредитовать прежними темпами (про качество кредитов не говорим — оно начинает портиться и, возможно, сильнее, чем отражает статистика).

Трудовые резервы тоже задействованы по полной. Безработица рекордно низкая — 2,5% в прошлом году и 2,3% в этом, в стране острейший кадровый голод («Важные истории» рассказывали о нем). Часть работников забрала война, другая уехала от войны, а за оставшихся компании ведут отчаянную борьбу, повышая зарплаты. Проводимые Центробанком опросы тысяч предприятий стабильно показывают, что дефицит кадров — одна из главных проблем (в июне — второе место после роста издержек).

Задействованы не только рабочие руки, но и производственные мощности. В прошлом году их загрузка была максимальной в истории, а сейчас совсем немногим ниже, показывают опросы ЦБ.

Как выросли на заначках

Добавление такого количества ресурсов в экономику помогло обеспечить экономический бум 2023–2024 годов. Он в значительной степени произошел за счет активизации «спящего, незадействованного потенциала экономики», прежде всего кадрового и производственного, объяснял Орешкин. Набиуллина добавляла к этому колоссальные финансовые вливания — «ускоренное кредитование», инвестиции из ФНБ и бюджетные расходы.

Так называемый бюджетный импульс (очень грубо — прирост расходов), по оценке главного экономиста «Т-Инвестиций» Софьи Донец, обеспечил примерно половину прошлогоднего роста ВВП. Вместе с кредитами он создавал повышенный спрос, который экономика удовлетворяла ровно настолько, насколько ей позволяли имевшиеся ресурсы. Центробанк повторяет как мантру: «Рост спроса опережает возможности увеличения предложения».

Дефицит кадров имел и приятный побочный эффект: стали быстро расти зарплаты и доходы населения. Люди стали больше тратить, а потребление населения — очень важная составляющая экономического роста. Аналитики Центробанка (это не его официальная позиция) даже попытались показать на цифрах, что люди в связи с ростом доходов стали питаться больше и качественнее.

Этот ресурс, кстати, тоже заканчивается. Зарплаты росли так сильно, что бизнес уже с трудом справляется и не может повышать их прежними темпами. Опрошенные Центробанком аналитики прогнозируют в этом году рост реальных зарплат на 3,2% после 8,2 и 9,1% в 2023–2024 годах. Предприятия постепенно выбывают из гонки зарплат.

Можно ли пополнить заначки

В том-то и дело, что почти нет. Арестованные резервы не вернут, ФНБ в этом году планируется тратить, а не пополнять — нефть подешевела, и нефтегазовые доходы не дотягивают до плана. Минфин предлагает снизить пороговую цену нефти, сверх которой нефтегазовые доходы идут в кубышку. Тогда она снова будет наполняться, но бюджет сможет потратить меньше.

На него тоже не стоит особо рассчитывать. Бюджетный импульс сокращался уже в прошлом году, что уже проявляется в этом, отмечал близкий к властям аналитический центр ЦМАКП. Дальше будет еще заметней. Соучредитель аналитического центра CASE Владислав Иноземцев готов биться об заклад, что в следующем году значимого роста военных расходов уже не будет — максимум 2–3% (в реальном выражении это снижение). Расходы достигли потолка: страна может долго тратить, как сейчас, или чуть-чуть больше, но сильно увеличивать расходы уже опасно.

Чтобы снова нарастить расходы, их сначала придется снизить. Но даже если кончится война, это вряд ли произойдет: Владимир Путин говорил, что ВПК будет загружен еще долгие годы. Надо как минимум восполнить уничтоженные запасы оружия.

Рабочие руки взять неоткуда. Что могли, власти уже сделали: с этого года возобновили индексацию пенсий работающим пенсионерам, упростили наем несовершеннолетних, спрос на которых вырос. Но демографическая ситуация такова, что рабочая сила еще несколько лет будет в дефиците. Смягчить его могли бы мигранты, но правила задают силовики, а не технократы, и миграционная политика ужесточается.

Чиновники надеются на отдачу инвестиций военных лет. Формально в России инвестиционный бум: в 2023 году инвестиции выросли на 9,8%, в 2024-м — на 7,4%, в первом квартале — на 8,7% к январю-марту прошлого года. Вопрос в том, какую пользу они принесут экономике. Значительную их часть составляют закупки вооружения — такова принятая в мире методология. Поэтому соучредитель CASE, бывший зампред ЦБ Сергей Алексашенко называет инвестиции «мутной темой»: входящее в них «производство вооружений и военной техники невозможно вычленить из статистики». Другая часть инвестиций — это замещение выбывших иностранных. Например, ушла из России какая-то компания, и на ее бывшем заводе запустили новое производство. Для этого пришлось проинвестировать, но в итоге производство такое же, как до войны. А ушли многие.

Часть инвестиций, например в инфраструктуру, со временем, конечно, даст отдачу. Но в целом, как дипломатично отмечали аналитики ЦБ и Институт Гайдара, бюджетные расходы сместились в сторону «менее производительных», и не внесут большого вклада в среднесрочный рост экономики. Более эффективны частные инвестиции, а с ними в последнее время просто катастрофа. Бизнес практически перестал запускать инвестпроекты, рассказал президент Сбербанка Герман Греф. По его словам, госбанк, который оценивает свою долю в финансировании инвестпроектов в 60–65%, за полгода не профинансировал ни одного нового проекта — только дофинансировал начатые.

Бизнес собрал «низкорастущие фрукты», появившиеся после ухода иностранного бизнеса, но идти дальше, инвестируя с горизонтом пять-семь лет, мало кто готов, пишет Алексашенко. Потенциал «легкого импортозамещения», не связанного с необходимостью реализации новых проектов, исчерпан, признает один из руководителей ЦМАКП Дмитрий Белоусов.

Без заначек

Набиуллина, Орешкин, ЦМАКП и многие другие призывают думать о новой модели роста. Когда ресурсы исчерпаны, он возможен только при более эффективном их использовании — отсюда все слова про повышение производительности труда и технологический рывок. Слова столь же правильные, сколь утопические.

Подписывайтесь на нашу рассылку!Мы присылаем только важные истории

Удорожание стоимости труда действительно создает бизнесу стимул для модернизации. Но поезд ушел: для повышения производительности нужны именно технологии, а санкции ограничили доступ к ним. При необходимости можно ввезти почти что угодно, но это гораздо сложнее, чем партию товара, и масштабы не те, к тому же технологические линии надо обслуживать, чинить — без контактов с производителем это непросто. ЦМАКП отмечал снижение «уровня технологичности» инвестиций: в машины и оборудование они сильно сокращаются, зато в нежилые здания и сооружения — ускоренно растут. ЦБ давно предупредил: санкции на технологии могут иметь более долгосрочное действие, чем экспортные ограничения. «Временные стимулы прошлых лет скрывали проблемы долгосрочного развития, но они никуда не делись, — рассуждал инвестбанкир Евгений Коган. — Создание сложных продуктов с высокой добавленной стоимостью требует сотрудничества компаний со всего мира. Однако Россия не является привлекательным партнером».

Получается, всё, что сдерживало развитие, осталось при нас, стабильности не стало больше, а из всех имевшихся заначек осталась, по большому счету, одна: низкий долг. По всем формальным критериям его можно безопасно нарастить в несколько раз. Вопрос в том, кто даст России в долг. О внешних займах всерьез говорить не стоит, а российские банки просто «не переварят» десятки триллионов ОФЗ. Но несколько дополнительных триллионов на войну или мегапроекты — запросто.

Брошенные в тлевший костер дрова сгорели, и он продолжит тлеть. Это вовсе не означает какую-то катастрофу: дело идет к тому, что, грубо говоря, всё будет оставаться «примерно как сейчас» или немногим лучше. Большинство прогнозов предполагают, что российская экономика замедлится надолго. На 2025–2027 годы ЦМАКП прогнозирует рост на 1,2–2,2%, Центробанк — на 0,5–2,5%, опрошенные им аналитики — на 1,5–1,9%, МВФ — на 1,5% в этом году и на 0,3–0,9% в следующем. Нет сколько-нибудь выраженных «драйверов роста», констатирует ЦМАКП и заключает: «Похоже, сформировалась "экономика стагнации"».

Это и есть застой.