«Мам, ну что, они с ребенком так поступят?»
Как матери молодых и совсем юных политзаключенных ждут своих детей из тюрьмы
Лера Зотова. Фото: УФСБ России по ЯО
В России живут тысячи матерей политзаключенных, больше ста из которых младше 22 лет. Дети, подростки, студенты сидят в колониях за листовки, пацифистские высказывания и брошенные в военкоматы бутылки с зажигательной смесью, которые не причинили особого имущественного вреда и не стоили ни кому ни жизни, ни здоровья. Их матери рассказали, как живут без детей, ездят к ним на свидания и отворачиваются от косых взглядов коллег.
Глава 1. Семья экстремистов
«Мне за нее не стыдно»
Лера Зотова родилась в деревне под Саратовом, где ее мать, Светлана Зотова, занималась огромным хозяйством — коровы, гуси, утки, огород и фруктовый сад, — а в свободное время вязала игрушки: хрюшек в цилиндрах, мышей в колпаках. Отец работал газоэлектросварщиком. В 2016 году, когда Лере было 13 лет, семья переехала в Ярославль.
— В деревне очень тяжело было жить. Постоянные проблемы с водой и светом, приходилось на речку коров гонять на водопой, ни постирать, ни помыться, интернета нет. Вспоминать страшно, — рассказывает Светлана.
16 февраля 2023 года 19-летнюю Леру задержали при попытке поджога администрации в Карабихе (поселок в 30 минутах езды от Ярославля), где собирали помощь для солдат российской армии.
Уже гораздо позже мать услышала от нее, что Леру «сутки держали в кабинете, били, угрожали электрошокером, окунали лицом в снег».
Суд приговорил ее к шести годам колонии за покушение на теракт (ч. 1 статья 205 УК РФ). На свободу Лера выйдет только в 2029 году, когда ей исполнится 25 лет. «Я уже буду старая, никому не нужна», — пересказывает Светлана слова дочери и добавляет от себя: «Всю молодость провести там — это ужасно».
До ареста Лера работала в магазине «Магнит», в школе выигрывала соревнования по бегу и стрельбе, занималась рукоделием и рисованием.
— Она не может просто сидеть на месте. Ну, Дева (знак зодиака. — Ред.). Работящая, — рассказывает Светлана.
Сейчас в колонии Лера трудится на швейном производстве, а заработанные деньги отправляет родителям.
— Она прислала 16 тысяч и вот опять собирается отправить. Мы решили их не тратить, а откладывать ей на одежду после того, как она выйдет, — говорит мать.
Устроить поджог Лере в мессенджере предложил некий Андрей (он представился сотрудником Службы безопасности Украины, но Светлана считает, что он — из ФСБ). Мать знала об этом общении и говорит, что пыталась предупредить дочь.
— Лера, через какое-то время подошла со словами: «Мам, они меня просили то и то сделать». Я говорю: «Даже не вздумай, Лера».
После этого Светлана Зотова даже один раз сама говорила с провокатором по телефону и вспоминает, что в конце этого странного звонка она произнесла принятое на Украине приветствие: «И там такое замешательство было. Долгое. И потом он мне ответил правильным продолжением.
Отец Леры, по словам ее матери, «все время в командировках», он единственный сейчас содержит семью, поэтому ездить к Лере не может.
— Когда узнал об аресте Леры, приехал домой и сказал: «Мне за нее не стыдно».
«Не ожидала от нее такого»
В списке экстремистов числится не только Лера, но и сама Светлана. После переезда в Ярославль она участвовала в разных протестных акциях: против Медведева, в поддержку белорусов и Навального. В ноябре 2022 года ее оштрафовали на 30 000 рублей за то, что она написала лозунг на стене ларька и положила рядом желтые и голубые хризантемы. Дочери о ее политической активности не знали, считает Светлана, но когда ее задержали за цветы, старшая приносила в изолятор вещи для матери.
Уже после задержания самой Леры, в ночь на 17 февраля, в квартиру Зотовых пришли трое сотрудников ФСБ с обыском. А еще через месяц они забрали Светлану — на глазах ее младшей дочери, 13-летней Вари.
— Когда эфэсбэшники приехали за мной, она просто им в лицо засмеялась. Я вообще не ожидала от нее такого, — вспоминает Светлана.
Сразу после обыска на женщину завели уголовное дело по обвинению в оправдании терроризма (часть 2 статьи 205.2 УК РФ) и в призывах к экстремизму в интернете (часть 2 статьи 280 УК РФ) за комментарии в телеграм-каналах. В декабре 2023 года суд оштрафовал Зотову-старшую на 350 000 рублей, хотя обвинение просило семь лет тюрьмы. Светлана считает, что причина такого невиданного гуманизма — дочка Варя.
После двух судебных процессов — своего и Лериного — Светлана не потеряла присутствия духа. «Меня вообще добивали ихние вопросы», — говорит она и пересказывает типичный диалог со следователями:
— Ну как с дочерью свидание пришло? Все нормально?
— Какое вам дело вообще до нас?
— Я просто интересуюсь чисто по-человечески.
— У нас с вами не может быть чисто человеческих дел.
Уже после нашего разговора со Светланой Лера через знакомую по переписке из колонии прислала матери букет ромашек и коробку конфет. «Я смотрела на цветы и плакала», — написала мне Светлана.
Глава 2. Пир в колонии
«Мама, а вдруг тут прослушают?»
Первый раз Светлане разрешили увидеться с Лерой через два с лишним месяца после ареста дочери. Потом из-за подписки о невыезде по своему делу Светлана долго не могла ездить в колонию — только в феврале 2024 года она получила специальное разрешение от судьи. Лера сидит в ИК-3 в Костромской области, в 100 километрах от Ярославля.
— Естественно, Лера плачет, когда меня видит. Первый раз мы с ней наплакались, а потом давай ржать. Я ей рассказывала, как тут у меня обыск был. Она же не знала ничего. Вспоминали всех этих эфэсбэшников разными словами и потом смеялись, — рассказывает Светлана.
«Мама, вдруг тут прослушают?» — спрашивала ее Лера. Светлана отвечала: «Ну и пусть слушают. Я же не обманываю. Ну а как мне к ним относиться?»
На длительные свидания, во время которых они с Лерой живут в отдельной комнате в специальной тюремной пристройке, Светлана возит много еды. Она готовит окрошку, блины, закупает икру, рыбу, грибы и мороженое.
— Лера ест без остановки. Она же не видит там еду домашнюю, — говорит Светлана. По ее словам, недавно правила ужесточились: если раньше на свидание можно было привести сколько угодно еды, то теперь только 20 килограммов. Этого хватает на двоих человек на 3 дня, но если взять с собой еще и Варю, то той уже придется голодать.
— Мы койки сдвигаем, чтобы рядом лежать, и кино смотрим какое-нибудь. Второй раз нас заселили в комнату, где портрет Путина повесили и текст гимна, — рассказывает Светлана и смеется.
«Потому что террорист»
Длительных свиданий ждут все матери заключенных. И все стараются наготовить еды, чтобы как следует накормить детей. Татьяна Балазейкина, мать политзаключенного Егора Балазейкина, осужденного на 6 лет за покушение на теракт (часть 1 статьи 205 УК), ездила к нему в мае на три дня в исправительную колонию в поселке Металлострой.
До этого Егор сидел в Архангельской воспитательной колонии.
— У них претензий к Егору не было. По закону, если тебе исполнилось 18 лет, и ты в воспитательной колонии, и у администрации нет к тебе нареканий, то есть ты выполняешь все правила, учишься, работаешь, то тебя оставляют. И поэтому, чтобы мотивировать свое решение, они написали на Егора характеристику, что он плохо влияет на всех воспитанников.
Татьяна говорит, они с мужем ходили разговаривать с администрацией колонии, и там все «делали большие глаза» и говорили: «Никаких претензий нет и быть не может», — но Егора все равно отправили во взрослую колонию.
Сейчас он и его родители этому даже рады.
— Оказаться в колонии, где только взрослые осужденные мужчины, было жутко страшно. Но вот сейчас, пройдя все этапы, Егор говорит, что для него Архангельская воспитательная была самая ужасная за все это время, потому что такого он не видел нигде, — говорит Татьяна. Мать Егора рассказывает, как посылки тут же разворовывали, сын не успевал ни шампунем волосы помыть, ни новой зубной щеткой воспользоваться.
«Потому что террорист» — не давали даже свои шлепанцы носить, позволяли только казенные на три размера больше. «Потому что террорист» — оставляли одного в бараке, когда остальных везли купаться и на шашлыки.
Но длительное свидание с сыном в Архангельске она вспоминает с теплотой.
— Я бесконечно готовила кушать, потому что Егор голодный просто до безумия. Муж с Егором сидели на кухне, мы болтали. Первые два дня у него рот не закрывался — он все время ел, — рассказывает Татьяна. — Теперь каждый день звонит и говорит, что хочет есть. Это ужас какой-то, когда у тебя голодный ребенок в 30 минутах езды от тебя, но ты совершенно ничего не можешь сделать.
Егору, гимназисту из Санкт-Петербурга, было 16, когда он решил поджечь военкомат. Попытался сделать это он в знак протеста против мобилизации (на войне погиб его дядя). 12 февраля 2023 года Егор бросил бутылку с зажигательной смесью в здание военкомата у станции метро «Новочеркасская», а 28 февраля — в здание военкомата в Кировске. Ничего не загорелось, никто не пострадал, но во второй раз его задержали.
На первом допросе Егор признал свою вину, но настаивал, что не хотел никого убивать. Изначально дело завели по статье «хулиганство», но потом переквалифицировали на покушение на теракт (ч. 1 статья 205). Угрожали избиением, изнасилованием, отправкой в психбольницу.
В ноябре 2023 года Егора приговорили к шести годам колонии. У юноши диагностированы аутоиммунный гепатит, первичный склерозирующий холангит, фиброз печени и язвы (их Егор заработал уже в тюрьме, где ему присвоили третью групп инвалидности). Несмотря на тяжелое состояние, апелляционный суд отказал в смягчении приговора. Из колонии Егор выйдет в 2029 году, когда ему будет 22 года.
— Он один из тех немногих детей, которые умеют учиться, а не только зубрить правила. Он любил учиться, ему это очень нравилось, — рассказывает мать.
К ОГЭ Егор готовился самостоятельно, русский сдал на высший балл, все предметы на пятерки, но не знал, чем именно потом заниматься.
— Ему хотелось все: политологию, экономику, юриспруденцию, урбанистику. Он занимался инвестициями в «Тинькове», ему хотелось биржевой бизнес тоже изучить, — говорит Татьяна. Еще Егор, несмотря на свои проблемы со здоровьем, серьезно занимался карате.
«Самолет был битком гробами набит»
— Когда началось всё это, мы, наверное, как большинство россиян, сказали, что нас это не касается. Мы ничего поменять не можем, мы никуда не полезем, ни с какими плакатами выходить не будем, — вспоминает мать Егора. А в июне 2022 года на территории Украины погиб родной брат ее мужа, дядя Егора. — Он был военный, в отставке, майор разведки. В апреле туда ушел, а в июне он уже погиб. Два месяца профессиональный военный, прошедший горячие точки, продержался на специальной военной операции. И когда Дима там погиб, конечно, мы реально все в шоке были. И хочешь не хочешь, ты вот уже в это залазишь.
У семьи Егора появились вопросы. Они ездили на военный аэропорт — забирать тело дяди. Цинковый гроб на похоронах видел и Егор.
— А этот самолет был битком гробами набит, понимаете? Мы в ужасе были, — вспоминает Татьяна.
После похорон Егор начал вчитываться в новости и рассказывать дома о начале конфликта — например, о Крыме. «А тогда Егор заболел как раз, у него начался аутоиммунный гепатит. Мы полгода лежали в больнице, и мы не могли поставить диагноз. Мне до этой Украины в 2014-м фиолетово было, понимаете?»
— И в 2022 году мы не усекли вот этот момент, когда нужно было прийти ему на помощь. Мы обсуждали происходящее дома, и военных, и репрессии — что в таком объеме они происходят, мы же раньше не знали. А теперь с Егором уже обсуждали, что поджоги военкоматов квалифицируются как террористические акты. Про Горинова все обсуждали. Яшину* уже на тот момент срок дали.
В январе 2023-го Егор, по словам матери, «как-то успокоился и вообще перестал эту тему поднимать».
— Я помню, что мне мама еще звонит из Казахстана и говорит: «Таня, он перестал обсуждать . Хорошо, успокоился». А я ей говорю: «Ты знаешь, мам, меня тревожит, что он перестал это обсуждать. Как бы ни произошло так, что он не успокоился, а затаил внутри все переживания».
Татьяна винит в произошедшем себя. «Только себя и мужа. На тот момент он был настолько эмоционально истощен и настолько не верил уже, наверное, никому, что даже и к нам за помощью не пришел. Вот настолько это ужасное депрессивное состояние внутри него было. И я как мать это профукала», — говорит она.
После ареста Егора Татьяна погрузилась в общественно-политическую повестку с головой:
— Теперь ты уже просто с головой в это залез, уже неважно, помыты у тебя окна, готова ли у тебя еда какая-то, пропылесошен ли у тебя там дом. Тебе вообще это неинтересно. Ты сидишь и сутками напролет изучаешь эту информацию.
Татьяна сетует, что три дня свидания — это очень мало, чтобы обо всем поговорить с сыном. Она вспоминает, как ее спросили, о чем Егору было бы интересно почитать в письмах ему, а она «с ужасом» поняла, что не знает. «Настолько далеко он теперь от меня», — с грустью говорит она.
Часть 3. Сила и ненависть
«Чувствуй мою силу»
Матери политзаключенных справляются с горем по-разному. Светлана Зотова, например, пишет письма политзаключенным. Свое первое письмо в тюрьму она отправила Алексею Навальному в декабре 2023 года, а теперь пишет в основном тем, кому дали пожизненные или просто огромные сроки.
Еще она много времени посвящает книгам.
— Сейчас читаю «Крутой Маршрут» Гинзбурга, мне очень нравится эта книга. Такая тема актуальная. И всё, что в этой книге, заново повторяется. Ничему история не учит — ни этих, которые у власти, ни простых людей, которые живут в России. Мне кажется, что никогда ничего хорошего у нас не может произойти, а виноваты во всем сами люди, — говорит она.
Мать Егора Балазейкина, Татьяна, продолжает работать репетитором и преподавать английский.
— Во время уроков я буду думать только о работе. Ни о репрессиях, ни о том, что у меня ребенок в тюрьме.
Да, ты не можешь рыдать постоянно. Ты не можешь проклинать всех постоянно. Ты должна и работать, и котов кормить, — говорит она, но тут же добавляет: — Но твоя голова-то работает, ты постоянно об этом думаешь, думаешь, думаешь.
По словам Татьяны, ей стало очень сложно концентрироваться и запоминать имена и какие-то события. «Я смеюсь, что самое главное, чтобы к освобождению Егора у меня кукушка не поехала. А то он выйдет, а мать дура-дурой, ничего не помнит, ничего не знает».
— Я себе дала такое правило, что я встаю утром в 5-5.30 и начинаю тренироваться под музыку. Мысленно говорю: «Арсений, мы сильные, чувствуй это, чувствуй мою силу». Я как будто посылаю свой заряд, и так легче, — говорит мать другого политзаключенного Ирина Турбина.
Она рассказывает, что ее сын — один из самых молодых российских политзаключенных — в СИЗО похудел на 17 килограммов.
По версии ФСБ, 15-летний Арсений Турбин занимался «распространением пропагандистских материалов экстремистской направленности по заданию кураторов украинского военизированного объединения легион «Свобода России»**. На деле же юноша разложил по почтовым ящикам листовки с критикой Владимира Путина, завел телеграм-канал «Свободная Россия» и сфотографировался с бело-сине-белым флагом***. В суде он признавал, что однажды написал на почту легиона, но анкету о вступлении не заполнял. В июне 2024 года мальчика приговорили к пяти годам колонии, из которой он выйдет 19-летним.
«Таких, как он, надо расстреливать»
Первый раз после этапа из СИЗО в воспитательную колонию Ирина увидела сына в январе 2025 года. Предыдущее свидание было за месяц до этого, в СИЗО. Но только в колонии мать смогла обнять сына. Такие правила.
— Я его прижимаю к себе, — вспоминает она ту встречу. — Говорю: «Арсеньюшка, да что ж ты такой худой — ну косточки. Ни мышц, ничего у тебя нет». Сын ответил, что, наоборот, поправился на два килограмма.
Она сначала не поверила, а потом поняла, что он имеет в виду.
— Смотрю на его фотографию в робе — а на ней одни глаза. Он говорит: «Это меня фотографировали после этапа».
Когда Ирина ездила на длительное свидание с Арсением в марте 2025 года, он тоже попросил ее привезти домашней еды.
«Мама, ну когда я уже съем твоих макарон по-флотски? У тебя такие они вкусные! Мама, мне хочется бургеров, наггетсов, ножек куриных. Я так давно этого не ел!» —
вспоминает их телефонный разговор Ирина.
Арсений, как и Егор Балазейкин, охотно учился (и продолжает это делать в колонии), увлекался физикой и математикой, интересовался инвестициями, мечтал поступить в МГИМО на политолога. Мать говорит, что Арсений сам изучал все его интересующее: историю, распад Советского Союза, Вторую мировую войну. «Он читал биографии всех президентов Украины, какие были взаимоотношения у каждого президента с Россией. Говорил мне: мам, я понял, что у нас очень много вранья».
После обыска 15-летнего мальчика отправили на стандартную в таких ситуациях «пятиминутку» — амбулаторную судебно-психиатрическую экспертизу.
— Врач-психолог, женщина (я не знаю, есть ли у нее свои дети), говорила, что таких, как он, надо расстреливать. Сын пересказывал ее слова:
«Какие тебе университеты, какое тебе МГИМО, ты даже не имеешь права в школу ходить, ты враг. Вот введут военное положение, и таких, как ты, расстреляют, как при Сталине было»,
— говорит Ирина.
Ирина вспоминает, что всегда беспокоилась из-за того, что Арсений так открыто высказывал свою позицию. Она говорит, что старалась не поднимать лишний раз тему политики. «Я ему говорила, давай мы будем наблюдать, делать свои выводы, а потом мы убедимся, правы мы были или нет. Я просто хотела, чтобы он это обсуждал дома со мной, а не где-то».
Но Арсений не скрывал свои взгляды в школе, спорил с одноклассниками, включал на переменках видеозаписи Навального. А в 2022-м завел телеграм-канал «Свободная Россия» и позвонил на прямой эфир телеканала «Дождь»****, где поделился своим мнением о состоянии образования и проблемах с коррупцией. После эфира Ирину вызвали в школу давать объяснения.
Хотя мальчика травили в школе, а потом избивали в СИЗО, он не падает духом.
«Мама, знаешь, что понял? Про внутренний стержень человека. Когда человек сильный, то в каких бы условиях он ни оказался, он себя не предаст. Сколько было разных ситуаций, мне было так тяжело, но я все равно сохранял в себе то, что если для меня какие-то вещи неприемлемые, то я буду за свою позицию бороться, буду ее отстаивать», — передает Ирина слова сына.
И переживает, что вес он до сих пор не набрал: «И не наберет. Потому что не может принять, что с ним сделали».
«Тоже научилась ненавидеть»
Мать сидящей в колонии Леры, Светлану Зотову, после такой же пятиминутки, где школьнику Арсению обещали расстрел, на месяц положили в психиатрическое отделение. Месяц без звонков и писем дочерям. «Они у меня нашли какое-то там заболевание. Говорят, что я больна, но сами не знают, что за диагноз», — говорит она.
Потом Светлане пришлось ходить на регулярные беседы в эту больницу. Она вспоминает один из разговоров с сотрудницей больницы:
— Как дела?
— Нормально.
— У вас дочь сидит, а у вас дела нормально?
— А что, я должна каждому рассказывать, как мне плохо? Или, может, мне встать и головой об стенку биться?
После этой фразы врач странно на нее посмотрела и выписала таблетки. «Я их купила просто, но не принимала», — говорит Зотова.
Матери политзаключенных говорят, что «пытаются собраться и быть сильными ради детей». Но вместе с силой приходит ненависть.
— Когда Леру забрали, мне двое суток было плохо, но я взяла себя в руки. — говорит Светлана. — Потому что дочь в заключении, и мне надо ее поддерживать. Я спасаюсь тем, что я их ненавижу.
— Я вообще никогда в жизни не могла и не умела никого ненавидеть, — рассказывает Татьяна Балазейкина. — И злиться даже ни на кого не могла. Могла взорваться, накричать, но чтобы держать злость долго в душе, ее аккумулировать, вообще такого не было. А сейчас я научилась испытывать ненависть и злость. Они меня как-то хотя бы держат в тонусе.
Мать Егора говорит, что горе, через которое проходит ее семья, свело количество ссор и конфликтов к минимуму.
— Я не знаю ни одной семьи, где бы муж с женой не ссорились. Но за время ареста Егора мы с мужем осознали, что ругались из-за каких-то таких глупых, вообще ничего не значащих вещей. Просто пыль во вселенной, — рассуждает Татьяна.
А вот 18-летний Егор, по ее словам, стал жестче.
— Иногда он рассказывает про ситуации, которые происходят, а я думаю: господи, я в свои 45 лет, наверное, не знала бы, как поступить, — рассказывает Татьяна. — Когда он звонит, я чувствую, что он раздражен — он злится на нас и срывается. В следующий раз говорит: «Блин, ну извините меня, а на ком мне еще срываться?» Мы говорим: «Ты что, вообще никаких вопросов, ты лучше на нас попсихуй, покричи. Ты же не можешь там ругаться с сотрудниками или с заключенными, скинь на нас этот накал эмоциональный».
Похожее происходит и с Лерой Зотовой. «Люди для нее все хорошие, все добрые были. Потому что она сама такая. А сейчас она тоже научилась ненавидеть», — говорит Светлана.
Ирина Турбина, мать Арсения, переживает: сын, по ее словам, стал намного более замкнутым и подозрительным, потому что понимает, что практически каждый его разговор с матерью будет прослушан, а переписка прочитана. Но она надеется, что связь между матерью и ребенком очень крепка, и потому не падает духом: «Ребенок чувствует, когда мама берет себя в руки и говорит: «Не сдаемся, все преодолеем, мы будем бороться до конца, пройдем все инстанции и будем везде доказывать, что мы невиновны, и будем просить, чтобы нас оправдали».
Часть 4. Мечты о будущем
«Не понимаю, что дальше делать»
К матерям юных политзэков теперь по-другому относятся соседи, коллеги и родственники. Светлана Зотова рассказывает, что на их семью стали жаловаться и наговаривать в чате соседей: «Они такие-сякие, сволочи». Но еще тяжелее ей общаться с родственниками, которых она называет «путинцами»:
— Я им рассказывала, как издевались над Лерой, как ее посадили к радиатору, а руки привязали к батарее, и она почти сутки так сидела, как ее били, хлестали по лицу, что у нее руки — всё было синее. Но они не верят.
Если бы она работала в школе, а не на дому, говорит Татьяна Балазейкина, то ее точно бы уволили из-за суда над Егором. Зато ее приятно удивила реакция клиентов: «Ни один не забрал у меня ребенка. Многие пишут, звонят и при встрече слова поддержки высказывают».
Ирина Турбина работает контрактным управляющим по госзакупкам и признается, что если можно было бы не ходить на работу и избежать общения с коллективом, то она бы так и сделала.
Сначала Ирине казалось, что коллеги ей сочувствуют, но потом она поняла, что они уверены в виновности ее сына, а ее винят в том, что она не усмотрела за сыном, который якобы вступил в легион. Ирина пробовала спорить, но безуспешно. «Они живут в другом мире, в другой реальности. И я не могу понять, почему они не хотят принимать реальность, в которой у нас могут посадить невиновного ребенка по политическим делам», — говорит она.
Во время 15 минут, отведенных на телефонный разговор в колонии, матери успевают поговорить о будущем, хотя Татьяна Балазейкина признается, что думать о нем сложно. «Я часто мечтаю, что наступило 26 февраля 2029 года, мы его встречаем у ворот этой колонии и приезжаем домой. Но дальше у меня мечта не идет никуда, я не понимаю, что дальше делать», — признается она.
«Даже капельки надежды не осталось»
Сам Егор хочет после освобождения быть волонтером, но Татьяна не понимает, как ее сын вообще сможет жить в России. «Когда он выйдет, у него, что, изменится мировоззрение? У него меняются принципы какие-то жизненные? Нет, я думаю, что они усилятся многократно, учитывая все, через что он прошел, — рассуждает она. — И я не думаю, что он выйдет и будет спокойно дальше ко всему происходящему относиться».
Татьяна уверена, что для сына в России «все дороги закрыты», но пока старается много шутить, чтобы «пересмеивать всю боль, всю трагедию».
— Я ему говорю: «А как с тобой можно по-другому? Ты уж если заболел, то аутоиммунным гепатитом. Ни сопли, ни вши у тебя, понимаешь, а аутоиммунный гепатит. Маленьким ты болел коклюшем и скарлатиной, а я такие названия у Чуковского в «Докторе Айболите» последний раз слышала, — пересказывает она свои слова Егору. — Ну а если ты нарушил закон, то это сразу 205-я. По острию ножа всю дорогу идешь».
Светлана Зотова тоже думает, что ее с Лерой ждет тяжелое будущее: «Все с этим обменом (заключенными между Россией и Западом. — Ред.) чокнулись. А почему не чокнешься? Даже капельки надежды у людей не осталось, что что-то изменится.
Каждый день посадки, каждый день у кого-то обыски, каждый день суды. И все по политическим мотивам. Я желаю своей дочери только обмена, чтобы она уехала из этой страны».
Но показывать дочери свои переживания она не хочет. «Я думаю о ней каждый день, я люблю ее. Но я не буду сидеть ныть. Я не буду сидеть сложа руки и постоянно плакать, скулить, жаловаться. Это не в моем характере», — говорит она.
По словам Ирины Турбиной, она убеждает своего сына, что это все временно и скоро все будет хорошо:
— Я буду тобой безумно гордиться.
— Мама, я тебя никогда не подводил, мама, я же в этом всём не виноват.
— Арсений, конечно, ты не виноват, и я тебя ни на одну минуту не виню. Виноваты взрослые люди, которые так с тобой поступили.
Ирина вспоминает их разговор, когда Арсений хотел пойти на одиночный пикет в день рождения Навального, а она его не пускала. Это было за два с половиной месяца до первого обыска, после которого их жизнь изменилась.
— Он мне говорил: «Ты почему такой трус? Мы не должны бояться, мы же закон не нарушаем, а выражаем свое мнение». Я в ответ ему рассказывала о том, что происходит, о том, какие есть нелепые дела. А он отвечал: «Мама, так это были взрослые люди. Ну разве они с ребенком так поступят?»
Эля Новопашенная, проект «Знаки препинания»