Жи-ши через ФСБ пиши

Даже орфография русского языка теперь может попасть под гостайну

Этот текст вышел в четвертом номере журнала «Новое обозрение».

На фоне каждый день обновляющегося калейдоскопа громких международных и национальных новостей то, что происходит в российской науке, а вернее, с российской наукой, как будто не очень заметно обычному наблюдателю, не сильно вовлеченному в тему. Ну промелькнет в крупных медиа пара коротких сообщений о каком-то новом регулировании или о задержании очередного ученого, ну два-три оставшихся в живых профильных издания или сайта разъяснят чуть подробнее, что случилось, а дальше накатит волна очередных наступлений-противостояний-ультиматумов-взрывов-переговоров, и через пару дней уже и не очень понятно, кому что в науке запретили и почему.

Тем временем только за последние полгода объем государственного регулирования того, что можно и что нельзя российским ученым, прирос, и прирос изрядно. В связи с чем есть смысл разметить, что мы имеем в этом вопросе на данный момент, и прикинуть, что это может значить в дальнейшем.

Все — в Первый отдел…

Две-три недели назад большого шума наделал спущенный на филологический факультет МГУ и попавший к журналистам приказ «Об экспертной комиссии МГУ по проведению экспертизы материалов, предназначенных для открытого опубликования», согласно которому все сотрудники факультета должны визировать в этой специальной комиссии все свои тексты и материалы, которые они хотят в каком бы то ни было виде показать внешнему миру.

Дичь, конечно, что исследователей текстов Лескова и Байрона или тех, кто посвятил свою жизнь расшифровке древних и редких языков, отправляют в долгое бюрократическое путешествие для подтверждения, что их труды не наносят ущерба защите российской государственной тайны, вполне очевидна любому нормальному человеку. Однако дичь дичью, но филология, равно как и история, юриспруденция или политология с любой точки зрения ровно такие же науки, как физика, математика или материаловедение, и они в современной России подлежат абсолютно такому же регулированию. Просто до поры до времени до них, похоже, руки не доходили.

А должны были. Требования по усилению контроля за всеми сферами отечественной науки с целью «защиты государственных тайн и секретов» резко усилились еще во второй половине 2014 года. Тогда на фоне бурного расширения перечня сведений, отнесенных к государственной тайне, возникли рекомендации Межведомственной комиссии по защите государственной тайны, которые, собственно, и установили требование экспертизы и визирования в специальных комиссиях, созданных в университетах и институтах, всего, что выходит из-под пера ученых и может оказаться в открытом доступе. Соответствующие инструкции можно найти, изрядно потрудившись, на сайтах практически любого академического и научного учреждения.

Просто изначально казалось, что это все больше распространяется на те области науки, которые имеют военное и стратегическое значение. Но это только казалось.

Поскольку в этих рекомендациях и инструкциях содержится такая широкая формулировка того, что должно попадать под экспертизу («материалы в области экономики, науки и техники, в области внешней политики и экономики»), что на самом деле туда можно отнести практически любую сферу или раздел научного знания. Ведь «материал в области науки» — это, по сути, абсолютно любой научный или исследовательский текст.

Отдельно впечатляет формулировка того, что подразумевается под «открытым опубликованием». Впечатляет настолько, что невозможно удержаться, чтобы, невзирая на ее размер и корявость, не привести ее целиком:

«Под открытым опубликованием понимается публикация материалов в средствах массовой информации (периодических печатных изданиях, радио, теле-, видео-, кинопрограммах, хроникальных и иных формах периодического распространения массовой информации), в открытых непериодических печатных изданиях (монографиях и авторефератах, материалах научных конференций, сборниках научных трудов, научных, научно-методических сборниках, учебниках, учебных, учебно-методических и наглядных пособиях, справочных и информационных изданиях и других непериодических печатных изданиях), оглашение на открытых съездах, конференциях, совещаниях, симпозиумах, оформление материалов заявок на изобретение, полезную модель, промышленный образец, демонстрация в открытых кинофильмах, видеофильмах, диафильмах, диапозитивах и слайдфильмах, публичная защита диссертаций, депонирование рукописей, вывоз материалов за границу или передача их иностранным гражданам, а также размещение материалов в открытых информационных системах и информационно-телекоммуникационных сетях».

Информационными системами и информационно-телекоммуникационными сетями тут названы интернет и соцсети, и потому выходит, что экспертизе подлежит любой текст ученого, опубликованный хоть где бы то ни было и в любой форме, то есть написанный не в стол. И — да, даже диафильмы.

Похоже, что до поры до времени по известной отечественной привычке вся эта история с обязательной проверкой и одобрением текстов до публикации работала через раз или даже через два, где-то строже, как в технических вузах и университетах, а где-то спустя рукава. Теперь же, видимо, где-то наверху решили, что гуманитарное знание — тоже оружие (что правда), и решили и тут навести порядок.

Ровно так, как оно когда-то было в хорошо забытые советские времена, когда для таких же проверок повсеместно существовали Первые отделы. В части академического мира, так или иначе связанного с ВПК, они никуда и не исчезали. А где-то лет десять-пятнадцать назад в вузах и университетах стали появляться проректоры по безопасности, при них стал вырастать соответствующий бюрократический аппарат, а теперь рядом с ними возникли и эти самые экспертные комиссии по опубликованию.

Круг истории замкнулся. И если до каких-то факультетов и институтов оно еще не долетело, то это лишь вопрос времени. Все там будут, в этом Первом отделе.

…или — в ЕГИСУ НИОКТР

Именно так, вот этим восхитительным нечитаемым набором букв, называется новая цифровая система, которая стала реальностью буквально на днях, когда Совет Федерации одобрил поправки в Федеральный закон «О науке и государственной научно-технической политике», которые регулируют новую систему взаимодействия российских научных организаций и ученых с зарубежными партнерами. В том, что президент подпишет данный документ, сомневаться не приходится.

По сути, согласно принятым требованиям, создается следующая система контроля за любыми контактами российской науки с зарубежьем.

• Шаг первый. Минобрнауки, надо полагать, что совместно с Минцифры, создает эту самую Единую государственную информационную систему учета научно-исследовательских, опытно-конструкторских и технологических работ гражданского назначения (ЕГИСУ НИОКТР). Все российские научные и академические учреждения, уже имеющие действующие или планирующие договоры по сотрудничеству или совместной деятельности с иностранными организациями или частными лицами, загружают эти договоры в данную систему. Доступ к системе имеет, собственно, Минобрнауки и ФСБ.

• Шаг второй. Правительство утверждает Перечень направлений отечественной научной и научно-технической деятельности, а также экспериментальных разработок, участие в которых иностранцев и иностранных организаций возможно только с разрешения ФСБ.

• Шаг третий. Правительство принимает акт, который устанавливает порядок получения таких разрешений.

• Шаг четвертый. ФСБ одобряет или не одобряет взаимодействие российских ученых с их иностранными партнерами. Ну и ведет учет попыток такого взаимодействия.

Выглядит четко и логично, и к созданию столь четкой системы все давно шло. На данный момент, правда, не вполне понятно, как и кто конкретно будет создавать эту ЕГИСУ НИОКТР. В пояснительной записке к законопроекту говорится, что создание системы не потребует никаких дополнительных бюджетных расходов. В это трудно поверить, да и Минцифры, которому по его функционалу полагается такие штуки создавать, вряд ли с этим согласится. Правда, в законе указано, что научные и учебные учреждения до 1 декабря этого года должны внести в новую систему все на данный момент существующие у них договоры с иностранцами. Возможно, система была уже давно создана и средства на нее ранее выделены, просто мы этой подготовки не заметили.

Также пока не вполне понятно, какие направления научной и научно-технической деятельности войдут в Перечень, требующий контроля ФСБ. Очевидно, что войдет все техническое и имеющее хоть какое-то отношение к чему бы то ни было военному и стратегическому.

Но совершенно нельзя исключить, памятуя о том самом спущенном на филфак приказе о согласовании публикаций, что в него может попасть абсолютно все.

Ведь в той же пояснительной записке указано, что система создается «в целях обеспечения национальных интересов Российской Федерации». Вполне в таких интересах может оказаться контроль не только за исследованиями в области гиперзвука или каких-то новых сверхпрочных материалов, но и исследования географов про Арктику, экономистов про инфляцию, юристов про суверенитет, историков про печенегов и половцев, политологов про демократические институты и филологов про тему бунта в «Капитанской дочке».

И про гиперзвук

Но с другой стороны, создание такой системы может неожиданно оказаться и полезной штукой, как бы безумно это ни звучало.

Да, это создаст кучу головной боли, бюрократической суеты (хотя как будто ее и так нет), заставит многих ученых отказаться от любых зарубежных контактов (кому захочется в своей профессиональной деятельности гарантированно и постоянно быть под лупой «товарища майора»). И это все не сможет не сказаться на качестве научной работы в стране, на интеграции в нее новых идей и разработок, инноваций в самых разных сферах научного знания.

Однако же все научные контакты с любой зарубежной стороной теперь будут официально зафиксированы, фактически «отлиты в граните». Что гарантирует для ученых, которые, несмотря ни на что и в современных условиях, ведут сотрудничество с иностранными коллегами или публикуются в зарубежных научных изданиях, от потенциальных страшных обвинений в государственной измене.

Ведь напомним, что практически во всех делах последних лет против российских ученых, обвиненных в госизмене, включая громкое дело «гиперзвуковиков», присутствует тот парадоксальный факт,

что легшие в основу обвинений контакты, публикации и выступления на конференциях совершались обвиняемыми с разрешения тех самых ведомственных экспертных комиссий, которые должны блюсти внутри самих научных и учебных организаций защиту государственных секретов.

Это никак не повлияло на ход дел, и никаким образом не было принято во внимание. Видимо, с точки зрения обвинения, деятельность этих комиссий не имеет значения, или они недостаточно авторитетны для системы «большой» государственной безопасности.

Очевидно, этого нельзя будет сказать про надзор самой ФСБ. И если что-то будет ими в рамках новой системы одобрено, то за это никого потом к ответственности привлечь будет невозможно. Наверное. Время покажет.

Что уже сейчас очевидно, так это то, что вокруг российской науки, как связанной с чем-то военным и секретным, так и совершенно мирной, гражданской, растет забор, отгораживающий ее от внешнего мира. Забор бюрократический, забор регуляторный и, что, пожалуй, важнее всего, забор мотивационный.

Кто захочет идти в науку, если реализоваться ты сможешь только внутри страны или где-то в странах БРИКС, и то, если пустят и одобрят? Как заставлять себя биться над открытием, если никто, кроме коллег и потенциальных заказчиков внутри страны, о нем не узнает? Как продвинуться в исследовании, если ты не можешь сверить часы с тем, что делают другие ученые, обсудить что-то с ними? Да и в принципе, как можно творить, когда надо думать не столько о научном творчестве, сколько о том, чтобы не забыть оформить нужные бумажки и разрешения и получить одобрение в умной цифровой системе тотального контроля?

Спору нет, государственные секреты и тайны надо беречь. Но в области науки можно так перебдеть, что со временем охранять будет практически нечего. Разве что диафильмы про славное прошлое российской науки.

Этот текст вышел в четвертом номере журнала «Новое обозрение». Купить журнал можно в телеграм-магазине «Для дорогих людей».