Папы нет, а люди на картинках остались…

15 лет назад умер мой отец, Евгений Успенский, фотокор той самой замечательной «Комсомольской правды». Это текст посвящается его черно-белым «рукописям»

Папин друг, прекрасный журналист Александр Шумский, который прожил всего 29 лет (он разбился в 1980-м в автокатастрофе), в своем репортаже однажды сказал: «Когда умирает человек, уходит, исчезает все, что он любил, ненавидел, терпел. Так считают живые. Наверное, горе заставляет их так думать. На самом деле очень многое остается. И ошибки его остаются живым — им ведь надо учиться. Только главное действительно уходит — неповторимость». Это правда. Чертовски правда. И чертовски больно. Но иногда остается и неповторимость. Или это мне просто так хочется думать, когда я в очередной раз перебираю и выбираю необыкновенные папины снимки, которые мои обыкновенные тексты всегда делают чуточку лучше…

О папах писать легко. О чужих папах. О своем — трудно. О чужих папах я писал и говорил много. Даже очень. Чужими родителями были великие футболисты и хоккеисты, баскетболисты и гимнасты, теннисисты и фигуристы, штангисты и боксеры… А о своем написал один раз. Хотя отец, который снимал (в смысле фотографировал) великих спортсменов и тренеров, начиная с 1965-го по 2005 год, был личностью в своем «камерном» мире очень даже известной. На его пленку, вставленную в «Зенит», а потом в бессменно-любимый «Никон», также безопасно попадали вожди и военные начальники, музыканты и актеры, режиссеры и писатели, правозащитники и учителя, космонавты и поэты. Все эти хорошо «отпечатанные» знаменитые товарищи — от Леонида Ильича Брежнева до Льва Ивановича Яшина — появлялись на страницах «Комсомольской правды», которой папа отдал тридцать с хвостиком лет. А еще отец запечатлел перекрытие Енисея, строительство ГЭС, сборы урожаев, экспедиции геологов, врачебные операции, открытия различных Олимпиад и всевозможных мировых и европейских чемпионатов…

Из сотен командировок он привозил уникальные кадры. На них был наш и чужой мир. Целая планета. И люди, многие из которых, к счастью, продолжают жить.

…40 лет папа останавливал мгновения. А в 2010-м его не стало (рак иногда умеет съедать человека так же быстро, как фотограф нажимает на «кнопочку»). Так вот. Когда папа умер, одна из верных и преданных читательниц той, старой «Комсомолки», прислала на форум (орфография сохранена) такие строчки: «Спасибо вам, Евгений Георгиевич! Мы не могли никуда не поехать… И потому открывали и узнавали для себя землю вашими глазами!..» Собственно говоря, тот мой единственный текст о папе так и назывался: «Футбол глазами фотографа». Очерк отцу не слишком понравился. И не потому, что я писал и пишу намного хуже, чем он фотографировал. А потому, что отец был человеком скромным. Он никогда не мечтал (хотя, возможно, я и ошибаюсь) прославиться. Я как-то спросил его: «Папа, а что тебе нравится в твоей профессии больше всего?» Без особых раздумий он ответил: «Свобода путешествий, встречи с интереснейшими героями и радость от общения с ними…» Теперь небольшое лирическое отступление.

…Когда я был маленьким, то тоже хотел быть как папа. И не расставался с фотоаппаратом «Смена», который получил на свое 8-летие. Все думали, что я превращусь в фотокорреспондента. Да я и сам так думал. Я щелкал с утра до вечера все, что казалось мне интересным. А потом вместе с отцом в лаборатории «Комсомолки» мы проявляли мои детские «шалости». И кое-что в столь юном возрасте мне удавалось… Но потом один человек (не буду называть его фамилию) мне строго сказал:

«Тебе придется снимать очень хорошо, или не снимать вообще! Ведь тебе не избежать сравнения с папой. Если будешь работать плохо, отцу будет за тебя стыдно, понял?»

Я понял и в 13 лет убрал камеру в шкаф (она до сих пор там лежит). Сейчас об этом жалею. Но испугался я тогда крепко. Правда, мой дед и папин отец — журналист и писатель Георгий Осипов — меня вскоре успокоил: «Перо, внучок, легче фотоаппарата… А платят не меньше». Дедушке (он умер раньше папы) я тоже поверил… И до сих пор я вожу шариковой ручкой по бумаге, а только потом набираю текст на компьютере.

Да, у меня не вышло за четверть века в спортивной журналистике сотворить и четверти того, что успел за то же время добиться папа, которого помимо болезни подкосил и пожар в здании «Комсомольской правды» в феврале 2006-го…

Многое, очень многое из его трудов сгорело. Пытаясь его упокоить, я часто наивно шептал: «Папа, ведь все это было когда-то напечатано в газете! А газета, живущая (как принято считать) один день, остается в библиотечных архивах навсегда. Значит, ничего не пропало!» Отец грустно улыбался и ласково втолковывал: «Понимаешь, сынок, в газету же брали один-два снимка из семидесяти двух, и не всегда самых лучших…» Я прекрасно понимал, но что я мог сделать?

…Когда папа уже тяжело болел (ему ампутировали сначала одну, а потом и другую ногу), мы вместе разбирали домашний архив (все, что осталось после пожара). Кстати, некоторые негативы уцелели потрясающим образом. Я не могу найти эту фотографию, но поверьте на слово: маленькие черные квадратики оказались надежно спрятаны в ледяных глыбах после того, как пожарные выполнили свою миссию, а мороз — свою. Отпечатанные на бумаге картинки, как и диски с цифровыми фотографиями, огонь уничтожил, а негативы после того, как лед растаял, не исчезли. Да, чуть попортились, но не утратили волшебства. Вот уж воистину — рукописи не тонут и не горят!

Кое-что из того, что сохранилось, иногда публикуется в «Новой газете». Его снимки, как я упоминал в начале, продолжают иллюстрировать мои тексты.

А проще говоря — мы продолжаем работать с папой. Как ни парадоксально, но когда он был жив, такого семейного тандема отчего-то не сложилось…

20 августа будет 15 лет с тех пор, как репортер-фокусник тихо ускользнул. Но как сказал однажды еще один его приятель: «Никто никуда не уходит». …А чтобы еще раз вспомнить папу, я решил выбрать несколько его снимков, которые нравятся лично мне. Надеюсь, подобный финт его порадует.

А напоследок стихотворение Александра Шумского от 1975 года. Оно не про папу, но мне кажется, что и про него тоже…

Старый фотограф,

добрый шарманщик…

Птичка не вылетит —

нас не обманешь.

Кот в сапогах

или чертик с рогами

красок добавят

в сказочной гамме.

Все остальное

будет реальным.

Сад. Выпускница

в платьице бальном.

Бронзовый Пушкин.

Майор с «половиной»

(все удовольствие —

рубль с полтиной).

Чертик смеется,

и кот удивлен.

В старом саду

осыпается клен.

Осень в Одессе,

пустой Ланжерон.

Старый фотограф

сядет в вагон…

Много народу

в десятом трамвае

(мало народу

в нем не бывает).

Старый фотограф

на мир не в обиде:

он эти лица,

кажется, видел.

Вот выпускница

в платьице бальном

(встречи

в трамвае —

это реально).

Справа — знакомый

майор в орденах.

Карточек много —

память одна.

…Утром он пленку

зарядит в кассету,

за сигаретой

сходит к соседу.

Чайник согреет

на общей плите.

…Птичка

не вылетит —

годы не те.

Но ведь птичка продолжает вылетать, не так ли?