Думали туман
Три года назад мы утратили будущее. На что это похоже и есть ли надежда
Фото: Белкин / Бизнес Online / TASS
НЕУЛОВИМОЕ БУДУЩЕЕ
Три года назад мы утратили будущее.
Не само, конечно, будущее. Оно неизвестно. Но его образ, ощущение, положение в пространстве — ту область, куда направляешь предчувствия, намерения, продлевая собственный нарратив в потоке общественного.
С 22-го года (две уточки) будущее словно перестало существовать. Вместо него встала плотная стена тумана. За этот барьер не забрасывались никакие зеленые усики, не в силах нащупать опору.
Тогда я стала собирать метафоры этой утраты образа будущего: как люди описывают чувство его отсутствия. Одна женщина описала это как жидкий бетон: ты с трудом движешься в сером и вязком, он уже начал тебя облеплять, но пока не успел схватиться, не застыл, не стал чем-то определенным.
Спустя три с лишним года событий и разговоров будущее не стало яснее, разве что в тумане задвигались большие тени, которые вскоре могут высунуться из него хвостом или хоботом.
Мы научились располагать собой на неделю вперед, приговаривая, что будущее никогда не существовало, мир всегда был полон неопределенности, в любую следующую минуту могло случиться что попало, просто раньше этот факт лучше удавалось игнорировать.
Будущее создается из прошлого и настоящего, его модель мы строим на устойчивом основании прежних конструкций. Непротиворечивая история, что мы о себе рассказываем, — основа нашей идентичности. Так устроено сознание: мы не можем существовать пунктирно, не должны прерываться как личность, нас мучают разрывы, мы заполняем лакуны достраиванием. Человек с болезнью Альцгеймера, с амнезией создает ложные воспоминания, объясняя себе мир и себя в нем, человек с синдромом Корсакова, чтобы справиться с дезориентацией, использует конфабуляции (говорит о вымышленных событиях, не случавшихся в его жизни), человек с шизофренией утрачивает логику мыслительного процесса, страдая от разорванной связи причины и следствия. Когда человек не знает ответа на вопрос, мозг не желает с этим мириться и компенсирует знания воображением.
«Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил, что он утратил картину будущего».
Контекст, смысл и перспектива
Выстроенная на этих опорах история — сценарий, который помогает прогнозировать будущее и создает смысловую связь между отдельными событиями. Из этой особенности мышления и произошла драматургия с завязкой, кульминацией и развязкой: «История — это не бегство от действительности, а средство, которое помогает разобраться с хаосом бытия», — пишет сценарный гуру Макки. Лучше ужасная интерпретация, чем ее отсутствие.
Классическая драматургия строится на принципе «крючочек–петелька», когда каждое действие влечет за собой определенные последствия, в сущности, это христианская модель воздаяния, или постхристианская, гуманистическая: добро побеждает, зло наказуемо если не физически, то внутренними страданиями.
Впрочем, драматургия случилась раньше христианства, но и из древнегреческой трагедии нам знаком механизм воздаяния, который автоматически включается после нарушения нормы, а также понятие рока. И после «смерти» сюжетного стержня «Бог», вокруг которого группировались события, с постмодернизмом и исчезновением упорядоченной системы мироздания, когда сознание, кажется, стало неструктурированным, механизм историй все-таки сохранился, мы не в силах расстаться с казуальностью.
Одной из причин «исчезновения будущего» кажется мне слом предыдущей картины мира, прежних оснований, точек отсчета, что лишает нас возможности возводить замки будущего не на песке.
Мы жили с определенным представлением о прогрессе человечества, о том, что, несмотря ни на что, мы движемся по гуманистичному вектору. Мир откатился в архаику. Им завладел случай, слепая игра запредельных сил, тенденции хаоса.
В лучшем случае — мы обнаруживали себя во фрагментах мифа, где герой не побеждает, как в голливудских фильмах, а проигрывает, как в трагедии, в худшем — в зыбком мире неочевидности добра и зла, где «все неоднозначно», никто не хорош, где схлопываются полюса противостояния, царит моральный релятивизм, а многие разумные эксперты, отстраняясь, кажется, от ужаса массового психоза, уходят в рационализации до степени конспирологии.
Кино, литература и пророчества
Незадолго до, во время и после ковида в кино стал формироваться тренд на предчувствия неприятного будущего: «Паразиты» (2019), «Джокер» (2019), «Не смотрите наверх» (2021), «Достать ножи: стеклянная луковица» (2022), «Треугольник печали» (2022), «Меню» (2022).
Это было предчувствие слома миропорядка из-за восстания масс против богатых, сильных мира. Запрос на жесткую социальную справедливость. В результате чего синие воротнички и прекариат превращались в насильников и убийц, не обещая всем нам ничего хорошего.
Эти предчувствия попали в молоко. Мы видим обратную картину: как миром завладели самые богатые и властные, сосредотачивая в своих руках еще больше власти, всю власть, наши жизни, вводя коней в Сенат, отрицая собственные старение и смерть, массы же оказались ведомыми и страдают, как обычно, и хуже.
В отечественном поле правыми (во всех смыслах) оказались фантасты, которые много лет разрабатывали тему попаданцев, возвращения в прошлое, в СССР, что для фантастики, должной быть обращенной в будущее, выглядело странно. Но в связи с последними событиями это можно считать предвидением.
Будущее
Истинные поводы для этого отката не очевидны, и пока, мне кажется, непознаваемы, кроме того, что в их основе можно обнаружить страх. Им принято давать ряд объяснений: от патриархата, который обиженно не хочет сдавать сладкие позиции в социуме, изменения моделей семьи, до ужаса перед последствиями новой НТР и ИИ. Недавно Всемирный экономический форум опубликовал отчет «Будущее рабочих мест»: ожидается, что 39% существующих рабочих навыков будут трансформированы или устареют уже до 2030 года, а более половины работников предстоит пройти переобучение.
В эту коробку можно положить и переоборудование всей привычной нам со Второй мировой геополитики, системы сдержек и противовесов, и страх перед исламским миром (у правых), и экологическую повестку с глобальным потеплением и природными катастрофами (у левых).
Однако причин перечисляют так много, что всё, что можно из них вычленить, это: 1) страх перед Другим и 2) страх перед новым.
Как биологическим существам, нам трудно принимать Другого, отличного от нас, и давать ему место в социуме и в нашей жизни. Мозг же настроен на избегание стресса, которым является, в том числе, любая новизна, перемена, начало обучения, трансформация, не дай бог, своего мнения, наше сознание не любит отказ от иллюзий, казавшихся константами, а оказавшихся мнениями, социальными конструктами. Многие истории, в которые мы свято верим, являются плодом коллективной фантазии.
Потенциально хорошая новость: моя психоаналитикесса, работающая в Вене, принесла мне идею, что апокалиптический дискурс «миру конец», «всюду одно и то же и везде плохо» и «будущего нет» развивается в основном в русскоязычной среде. Тут есть о чем подумать.
Не претендуя на статистику, я провела собственный опрос англоязычных интеллектуалов и нашла подтверждения этой гипотезе. С приходом Трампа в Америке новостного хаоса стало больше, и все же, несмотря на шоки Dark Maga, вроде бы нет концепции отсутствия будущего — она распадается на множество векторов и опасений, мрачных предчувствий, но остается много планирования, иногда даже слишком много. При этом республиканцы направлены в прошлое, а демократы в будущее. В Британии строят планы на тридцать лет вперед, потому что так устроена вся система: налоги, инвестиции, ипотеки. Ковид нарушил привычный ход вещей, но прошел; пабу за углом двести лет, прадед там пиво пил, дед пиво пил, отец пиво пил и, если прилетят инопланетяне, я пойду туда и выпью за их здоровье. То есть не существует единого англоязычного нарратива, в каких-то его карманах и отсеках будущее есть, в других нет.
Следовательно, мы можем принять утешительную, как мне кажется, версию, что не мы прежде всех чувствуем отсутствие будущего, потому что его нет у человечества, но что представления о нем поломались непосредственно у нас. Не во всех странах политическая ситуация мешает либидозности и провоцирует мортидо.
А также можем поставить для себя галку о пользе ритуалов в повседневной жизни, когда сама устойчивость среды, повторения дают разуму опору.
Туман
Мне представляется, что, думая о будущем, мы склонны представлять его однозначным, в единой версии. Вторая хорошая новость может заключаться в том, что будущее — это веер возможностей, от худших до лучших и всех промежуточных вариантов.
Допустим, мы утратили прежние опоры и вектор. И как в дисфункциональной семье с непроработанными травмами, заметенными под ковер, вынуждены теперь оборачиваться на прошлое и проживать все его фрагменты одновременно, 17-й год, 37-й год, нарративы об Отечественной, 80-е, 90-е и опричнину… До тех, возможно, пор, пока мы не выведем их на белый свет сознания и не примем.
И все же коллективное слишком велико для проживания одним отдельным человеком, можно проработать личное, но нельзя переварить коллективное, при попытках оно начинает съедать тебя, а не трансформироваться.
По дороге к будущему, мне кажется, надо найти тропу между личным состраданием и коллективной эмоцией. Найти собственные опоры и ритуалы, в то время как рандомно падающие новостные поводы только увеличивают чувство абсурда и, следовательно, беспомощности.
Нужно помнить о том, что будущее имеет спектр возможностей.
Что его отсутствие муссируется не в любой стране и не в любой языковой среде, но может быть нашим личным когнитивным искажением.
И выбрав для себя собственный шест, нащупывать тропу в болоте на следующий шаг, потом еще на один.
Своим шестом я выбрала историю из «Гадких лебедей» Стругацких:
«— Что вы там делали на этом перекрестке?
— Мы думали туман, — ответила Ирма.
— Про туман, — поправил Виктор. — Или о тумане.
— Зачем это — про туман? — сказала Ирма.
— Думать — непереходный глагол, — объяснил Виктор. — Он требует предлогов. Вы проходили непереходные глаголы?
— Это когда как, — сказала Ирма. — Думать туман — это одно, а думать про туман — это совсем другое… и кому это нужно — думать про туман, неизвестно»
(А. и Б. Стругацкие «Гадкие лебеди»)
Думаю, мы можем сделать смелый шаг в этот туман и ощупать его.
В сценарной работе я привыкла к большой степени неопределенности. Помимо плавающих сроков и гонораров ты должна уметь принимать, что придуманная тобой история, нарратив меняются постоянно, по желанию продюсера, редактора, из-за внешних обстоятельств, средств, производства или из-за твоих собственных новых идей. И герой — пожилой алкоголик-интеллектуал — в любой момент может стать маленькой слепой девочкой.
Принятие изменений, постоянная пересборка нарратива и психическая подвижность кажутся мне главными полезными навыками для нашего пока неопределенного будущего.
У меня есть надежда, что из наших индивидуальных тропок, нащупанных в болоте при помощи индивидуальных шестов, сложится в итоге общая торная дорога. Может быть, она даже приведет (за вычетом запрещенной в РФ эзотерики) к Эре Водолея, то есть не к ужасу, а к новому гуманистическому порядку.
Рекомендации к просмотру:
-
«Автостопом по Галактике» (2005)
-
«Догма» (1999)
Ася Датнова
ДОКЛАД ЦЕЛИКОМ
Большое экспертное исследование Лаборатории будущего «Новой газеты» можно купить в телеграм-магазине «Для дорогих людей», мы выпустили доклад отдельной брошюрой.