«Мы все в саду у Матушки, не плачь…»

Священник Андрей Мизюк — о том, что сильнее смерти

Между грузинским и армянским храмом на окраине Еревана обычный жилой двор. Он как бы во дворе самого храма, то есть на церковной территории. В бывшие некогда монастырские владения поселили давным-давно приехавших сюда от несчастий беженцев, а теперь у них выросли дети и уже растут внуки. Поэтому из открытого в алтаре окна всегда слышен детский крик, а вместе с ним задорный собачий лай и звуки игрушек.

Вот и сегодня на шестопсалмии (часть любого вечернего богослужения) за окном играла песенка Енота про улыбку, а между двумя храмами носились дети, с ними собаки, и скоро в раскаленный от дневного жара алтарь, подул свежий, прохладный, спасительный ветер, и время словно бы исчезло, и стало так спокойно вокруг, что казалось, будто земная история завершилась и наступило Царство Божие.

Без катаклизмов, катастроф, ужасных войн и бедствий. Царство, которое вместе с собаками и свежим ветром внесли с собой сюда на крыльях радости и спасения ангелы под видом маленьких смешных детей, жителей этой древней и прекрасной земли.

Успение, наверное, тяжело назвать праздником. С житейской, человеческой точки зрения. Без веры и надежды, без ожидания будущего века, без жажды жизни после смерти. Без любви.

Успение — это об окончании земной жизни Пречистой Девы, Ее исходе из земного отрезка бытия. Это о смерти. Смерти Той, к Кому пришел с вестью Архангел, Той, Которой старый Симеон предрек израненное до смертельной боли сердце, Той, Которой с этим знанием пришлось идти всю дальнейшую оставшуюся жизнь до самого момента свершившегося, предреченного.

Только все дело в том, что этот день Церковью не вспоминается как день смерти, но именно как успение — то есть засыпание от бремени земного пути, окончание его. Ведь мы рождаемся, чтобы от неизвестности начать путь к Дому.

А чего больше всего на свете хочет человек, который переступил порог родной и оказался в покое родных стен? Наверное, уснуть. Снять с себя морок и тяжесть дороги, ее пыли и испытаний, ее зноя и тревог. И именно потому Церковь, говоря об окончании земной жизни Богородицы, не говорит о смерти, но свидетельствует через Предание об Успении.

В последний раз в доме Девы Марии встречаются все апостолы и здесь же они видят, как Сам Христос приходит за душой Своей Матери и забирает Ее. И нет, не мрачный ангел смерти, не тьма и не неизвестность, но Сам Сын принимает от последнего одра Свою Мать и отводит ее в обители жизни вечной.

Так раскрывается перед ними и нами тайна посмертия, так некогда непостижимое и конечное для любого человека становится всего лишь гранью перехода, началом нового. Так вместе с Успением в сердце вселяется и упование. То есть та самая бессмертная надежда, лишить которой нас не сможет ничто.

Но спроси любого: будет ли для кого-то окончание земной жизни его близкого человека праздником? Разумеется, нет. Это и боль, и страдание, и неизвестность, это скорбь, которая становится спутником для каждого, кто когда-либо терял близких людей.

Но проживание утраты невозможно без скорби, и наша-то задача как раз сменить цвет у этой скорби. От цвета безысходности и боли к цвету надежды, которая обязательно затеплится в сердце, потому что никогда не сможет умереть любовь.

Любовь к тому, кого мы сейчас провожаем. Любим даже теперь, когда зримо смерть, казалось бы, окончательно поставила все точки и подвела итоги.

Но если крепка как смерть любовь, — говорилось древними, — то ныне нам сказано, что любовь сильнее смерти. И явлено. И это мы осознаем сами, не прекращая любить.

Можно сожалеть о потерянной вещи, поношенной куртке, и остригая волосы, мы не обволакиваемся скорбью, но боль действительной, тяжелой утраты так сильна, что ответом на нее остается только то, что живое в нашем сердце чувство никуда не уходит. И весь земной отрезок нашего пути в каком-то смысле окольцовывается.

То есть, как и в самом начале когда-то, в день прощания, мы вновь собираемся рядом с тем, кого земные, суетные заботы уже не касаются. И все, что мы можем дать ему, — это наше присутствие рядом.

И если вдуматься, не так ли в некотором смысле и с младенцем? С тем, кого еще не касаются земные заботы, кого не мучает страх, кому ничего на самом деле не нужно, и он еще совсем не осознает ничего.

Между одним и другим состоянием — годы и эти непостижимые нам «еще» и «уже». И младенчество человека в Вечности. Где рядом с ним заботливые и любящие сердца и молитвы близких, как некогда теплые и родные руки родителей и самых близких людей.

Успение — это память о том, что «никому нет конца, даже тем, кто не с нами».

И еще то самое обещанное ожидание встречи. И надежда. Еще раз надежда.

Когда-то давно у моего хорошего знакомого скоропостижно умер маленький сын. Это был такой тяжелый удар для всех, кто знал эту семью, что боли не было предела и конца. Мальчика отпевали в нашем саратовском храме, попрощаться пришли все прихожане, и свет от множества свечей расплывался в глазах со слезами.

А потом Вася как-то сказал:

— Сережка мне приснился и сказал, что мы все в саду у Матушки, не плачь…

Мне нечего было ему ответить. Я не посмел даже себе усомниться в том, что убитый горем родитель имеет право на то, чтобы быть утешенным не только временем, психологом, священником, но и чем-то очень важным и таинственным Свыше. Например, таким вот обещанием. Пусть и во сне. А разве мы сами не семена в том самом Саду?

Вот и ветер, влетевший сегодня на всенощную в окно застывшего от жары храма, напомнил о том Саде, в котором под Ее крылом все на свете дети — Ее дети. И мы, живущие и продолжающие этот странный и иногда очень тяжелый путь. От неизвестности к Дому.

С Праздником. Смерти нет. Ее власти нет. Мы любимы. И бесконечно дороги для Нашего Отца. И Его Царства.