«…Поймать одного сопляка»
Случай с побегом Гая вывел Сталина из себя, и он потребовал «вылечить» НКВД. Ягода ушел в отставку
25 октября 1935 года Сталин пишет наркому внутренних дел:
«Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, что приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки?
Версия побега через окно на полном ходу поезда, по-моему, маловероятна. Вероятнее всего, арестант переоделся и вышел на станцию, пропущенный кем-либо из конвоиров.
У Гая и его друзей, мне кажется, есть свои люди в Чека. Они организовали ему побег.
Еще более чудовищна обстановка по поимке Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал все 900 командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом 100 километров.
Спрашивается, кому нужна Чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные, с позволения сказать, мобилизации?»
Считается, что этот эпизод стал одной из главных причин увольнения Генриха Ягоды с поста наркома и замены его безукоризненно верным Николаем Ежовым.
Но какого такого «сопляка» едва не упустили чекисты, что, в свою очередь, вызвало самые зловещие предположения у мнительного генсека?
«Сопляком» был назван один из самых знаменитых командиров Красной армии, человек отчаянной храбрости, дважды кавалер ордена Красного знамени, автор многократно цитировавшейся телеграммы выздоравливающему после покушения Ленину:
«Взятие вашего родного города — это ответ за одну вашу рану, а за другую рану будет Самара».
(Телеграмму многие годы охотно цитировали, но кто ее отправлял, не упоминали).
Гай (Гай Дмитриевич Бжишкянц), командир 1-й Симбирской пехотной дивизии, впоследствии получившей почетное имя Самаро-Ульяновская «Железная». В Первую мировую войну дослужился до штабс-капитана, командующим фронтом генералом Юденичем был награжден двумя Георгиевскими крестами и медалью. После Октябрьской революции вступил в РКП (б). Во главе сформированных им частей вел борьбу против Чехословацкого корпуса и оренбургских казаков генерала Дутова. После отбытия на Южный фронт командарма Тухачевского возглавил армию.
Во время советско-польской войны — командующий 3-м конным корпусом на Западном фронте РСФСР. После перехода польских войск в контрнаступление в конце августа 1920 года его корпус был прижат к польско-германской границе и, не сумев пробиться на восток у Кольно, вместе с двумя тысячами плененными ранее поляками перешел на немецкую территорию в Восточной Пруссии, где был интернирован.
Вернувшись через год в СССР, командовал рядом частей, преподавал в академии.
29 июня 1935 года «партизаны и красногвардейцы и бойцы частей тов. Гая» написали на имя Калинина ходатайство о награждении его орденом Ленина. 20 подписей, заверенных тремя печатями.
«…Тов. Гай Г.Д. и в настоящее время, не покладая рук, целиком отдается воспитанию настоящих и будущих таких же храбрых командиров, как и он, который с юных лет на Кавказе активно участвовал в революционном движении и неоднократно сидел в царских застенках».
Реакция на письмо председателя ВЦИК осталась неизвестной; можно только, увы, предполагать, как отразилось оно на судьбе опрометчиво его подписавших.
Уже 3 июля (меньше чем через неделю!) Гай был арестован и обвинен в «создании военно-фашистской организации в РККА». В письме из тюрьмы наркому внутренних дел он признал, что, «будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что «надо убрать Сталина, все равно его уберут».
Бежал при этапировании из Москвы в политизолятор.
Перепуганный Ягода рапортовал генсеку:
«22-го октября с.г. в 19 часов пассажирским поездом № 64 в особом купе из Москвы был направлен в Ярославскую тюрьму осужденный Особым совещанием к 5-ти годам Гай (Бжишкян) Гай Дмитриевич.
По получении в Москве сообщения о побеге на место выехала оперативная группа во главе с начальником Секретно-политического отдела ГУГБ тов. Молчановым и заместителем начальника Оперативного отдела ГУГБ тов. Воловичем.
По сообщению тов. Молчанова, допросившего конвоиров, Гай бежал при следующих обстоятельствах: не доезжая станции Берендеево, Гай попросился в уборную, куда был вызван в сопровождении конвоира и комиссара.
У дверей уборной был поставлен конвоир Васильев, комиссар Рязанов находился здесь же в коридоре. Воспользовавшись тем, что конвой остался в коридоре вагона, Гай разбил плечом стекло, вышиб оконную раму и выпрыгнул на ходу поезда с такой быстротой, что конвой не успел выстрелить.
Конвоем поезд был остановлен в 250–300 метрах от места побега, но Гая обнаружить не удалось.
В район станции Берендеево выброшены оперативные группы, оцеплена местность, организованы заслоны, имеющие задачей задержать Гая. К участию в розыске Гая привлечены местные коммунисты, колхозный актив.
Ввиду того, что, по показаниям конвоя, Гай выбросился через окно из поезда, идущего со скоростью 40 километров в час, следов крови ни на стенке вагона, ни на раме окна, ни на вторых путях полотна железной дороги, куда он выпрыгнул, не обнаружено. Мы считаем, что он бежал при иных обстоятельствах, чем это показывает конвой. Можно предположить по обстоятельствам дела, кем-либо ему было оказано содействие при побеге.
Конвой арестован.
Следствие ведется. В результате принятых мер Гай должен быть задержан в ближайшее время».
Как осуществлялись «принятые меры», написал в своих воспоминаниях переведенный в начале 30-х из центрального аппарата в милицию и потому отделавшийся всего лишь сроком в лагерях генерал Михаил Шрейдер. Его книга «НКВД изнутри. Записки чекиста» — одна из немногих, написанных высокопоставленным очевидцем.
«Это известие меня поразило. Бывший легендарный герой гражданской войны, которого я лично знал еще по Вильно в 1920 году, в последние годы — профессор Военной академии имени Фрунзе, как мог он стать на путь измены? К моему стыду, я думал тогда не о какой-то страшной ошибке или несправедливости, а о том, что такой человек, перейдя на сторону троцкистов, видимо, с такой же страстью, с какой он воевал в гражданскую, будет бороться против генеральной линии партии.
Начальником штаба по розыскам был назначен Стырне, но он перепоручил это дело мне, и я в течение двух или трех суток принимал донесения о ведущихся розысках и сообщал о ходе дел в Москву.
Начальником центрального штаба по поимке Гая в Москве был замнаркомвнудел Г.Е. Прокофьев, его замом — член коллегии НКВД Л.Г. Миронов. Оба они чуть ли не ежечасно звонили мне, требуя усилить розыски. Прокофьев несколько раз подчеркивал, что за розыском Гая наблюдает лично Сталин, которому штаб должен ежечасно представлять сводки, поэтому мне необходимо докладывать им каждые 45 минут.
Получая от меня очередные донесения, Миронов говорил слегка ироническим тоном, которому я тогда не придавал значения, относя его за счет наших с ним дружеских взаимоотношений и обычной манеры в прошлом вести разговоры в шутливом тоне. Теперь же я думаю, что Миронов просто был умным человеком и те нездоровые тенденции, которые мы, находящиеся вдали от центра, поняли значительно позднее, он, как член коллегии НКВД, уже видел воочию. Ему, видимо, уже тогда было ясно, что Гай никакой не опасный преступник и не враг народа, и Миронов с грустной иронией наблюдал за всем, что творилось вокруг Гая, не имея силы идти наперекор указаниям, так как это было равносильно самоубийству. Во всяком случае, Миронов был тогда для меня единственным человеком, скептически относящимся к ажиотажу вокруг розысков.
Обнаружили Гая в стогу сена со сломанной ногой (все-таки выпрыгнул из окна поезда! — П. Г.) не наши работники, а проходившие мимо сельский учитель и колхозник. Один из них побежал сообщать и по дороге встретил группу сотрудников органов из Москвы, возглавляемую М.П. Фриновским (впоследствии первым заместителем Ежова). Как потом рассказывали очевидцы, Фриновский подошел к лежащему Гаю, протянул ему руку и сказал:
— Здорово, Гай!
— Всякой сволочи руки не подаю, — ответил Гай».
Его расстреляли 11 декабря 1937 года.
«Ироничный» и все понимающий Молчанов, равно как и Фриновский, тем не менее «работали на совесть» и расстреляны немногим позже Гая. Оба, в отличие от него, не реабилитированы.
