Что можно понять о мире, если жить на лодке и никогда не сходить на берег? Жиль Греле написал об этом целую книгу

Рассказываем о ней — и еще двух философских новинках на русском языке

На русском языке вышли три книги современных философов — и каждая из них удивительным образом осмысляет место человека в мире. «Теория одиночного мореплавателя» Жиля Греле описывает опыт автора, который остался в полном одиночестве на своей лодке. «Пост-Европа» Юк Хуэя рассматривает европейскую культуру вне географических границ, определяя ее через историю технического прогресса. Гийом Пайен в работе «Мартин Хайдеггер. Католицизм, революция, нацизм» анализирует отношения знаменитого философа с НСДАП. Подробнее о каждой книге рассказывает обозреватель Алекс Месропов.

Жиль Греле «Теория одиночного мореплавателя»

Совместное издание HylePress и Ad Marginem

Уже больше десяти лет Жиль Греле живет в море. Он обосновался на лодке под названием «Теорема», осуществив «свое пожизненное намерение жить на борту без каких-либо перерывов и перспектив возвращения на сушу».

Чаще всего Жиль ходит под парусом один и в окрестностях Бретани, но порой доплывает до Ирландии и Азорских островов. У него есть бортовая библиотека и выход в интернет. Пользуясь ими, он написал книгу «Теория одиночного мореплавателя» — она была опубликована на английском в 2022 году, после этого вышел итальянский перевод, а сейчас — русский. Французский читатель познакомится с этой книгой только в следующем году (то есть после русскоязычных читателей — как ни парадоксально).

Во вступлении Греле перечисляет, чем его книга не является. Это не скрупулезное исследование одиночного плавания. Это не эссе, тематизирующее хождение под парусом как духовную практику (по примеру «Дзена и искусства ухода за мотоциклом»). Это также не собрание технических знаний о лодках и море. От себя добавлю, что его книга не автобиография. Тогда что же это?

«Теория одиночного мореплавателя, — пишет Греле, — это опыт антифилософии». Термин «антифилософия» почти не знаком русскоязычным читателям. Так что остановимся на нем чуть подробнее.

В последние десятилетия в философии (как и в гуманитарных науках или современном искусстве) стали мейнстримными антигуманистические или постгуманистические настроения. Например, в музеях современного искусства доминируют инсталляции, посвященные нечеловеческим объектам: насекомым и животным, деревьям, земле и климату, технологиям и космосу. Если вы откроете современные философские книги, то в них речь пойдет о языке, гендере, классах, нациях, религии, нефти, бактериях, технике — о чем угодно, но не о самом человеке. Антифилософия по Греле именует весь этот комплекс сторонних вещей «мирским» — и призывает человека взбунтоваться против него.

Отправной точкой антифилософского манифеста Греле становится собственная биография — а точнее, его многолетний образ жизни «одинокого мореплавателя». Это существенный момент: не разделять теорию и практику, а пересекать одно через другое, как бы сказал автор. Греле порвал с «мирским», покинув сушу навсегда, чтобы наиболее аутентичным образом заново описать и себя, и мир. Он изобретает новые понятия, поэтизирующие жизнь на воде, или заимствует их у своих учителей (от Жан-Жака Руссо до Франсуа Ларюэля). Опираясь на них, он создает манифест из двух частей: теоретической («антиполитика») и практической («антиэротика»).

Первая часть увенчивается размышлениями о невозможности политической независимости родной для автора Бретани. Независимости, которую Греле, очевидно, хочет сердцем, но боится умом. Стоит отметить, что этот радикальный политический скачок в теоретической части книги — как и столь же радикальный эротический рывок в практической — непременно вызовет улыбку читателя, знакомого с традициями французской словесности. Когда французы берутся за свободное философствование, они неизбежно: а) изобретают новые понятия, б) грезят о революции и в) поэтизируют секс. Жиль Греле, хоть и живет уже около десяти лет под парусом, исключением не является.

Но если отойти от шуток, то «Теория одиночного мореплавателя» — очень искренний текст, дающий убедительный портрет современного человека — человека, погруженного в одиночество, зависимого от меланхолии и обреченного на непрерывную боль от бытия в мире. Эти негативные состояния, заявляет Греле, вызваны неполадками современной «мирской» жизни, в которой человек перестал объясняться человеческим. Он добавляет приставку «анти-» к политике и эротике, наиболее ценным для автора формам жизни, потому что даже реализация политических или эротических амбиций, как демонстрирует манифест, не избавляют человека от одиночества, меланхолии и боли.

Революции — что правого, что левого толка — не починят мир. Гедонистические теории, не говоря уже о религии — даже наиболее смело проповедующие любовь без границ, — тем более. Короче говоря, любые идеологии коллективного действия тоже перестали приносить радость человеку, как и внушать доверие. Что же тогда остается?

Ответ, как ни странно, в самом заголовке — одиночество. Образ жизни Греле можно охарактеризовать как манифест радикальной, но дисциплинированной одиночной навигации вдали от «мирского»; но на такой дистанции, чтобы не утратить страсть к мышлению. Книга Греле, в сорок лет забросившего карьеру успешного университетского профессора философии в Париже, — это как минимум интересное литературное свидетельство о странном состоянии современного мира. В нем одинокий и аскетичный — чуть ли не монашеский — образ жизни наедине с землей или морем становится самым эффективным способом снова пережить благодать.

Юк Хуэй «Пост-Европа»

Издательство Ad Marginem

«Пост-Европа» гонконгского философа Юка Хуэя — это еще одна философская новинка, с которой русскоязычный читатель познакомится среди первых. Кроме того, это уже четвертая книга философа, читающего лекции от Роттердама до Тайбэя, которая переведена на русский язык.

Если одинокий мореплаватель Греле провозглашает возвращение человека к конкретному Месту (в его случае это морские окрестности родной Бретани), то Хуэй, напротив, утверждает необратимость человеческой «бездомности» (нем. Heimatlosigkeit). Это понятие он заимствует у Мартина Хайдеггера — возможно, самого влиятельного и скандального континентального философа ХХ века, который неоднократно писал об утрате «дома» и росте «бездомности» из-за господства техники над человеком. Можно вспомнить его знаменитые слова из «Письма о гуманизме» (1947): «Бездомность становится судьбой мира».

Хуэй не впервые вступает в диалог с этим тезисом Хайдеггера. В книге «Вопрос о технике в Китае» (2016) он интерпретировал хайдеггеровскую критику современной техники в китайском историко-философском контексте. В новой работе — «Пост-Европа» — Хуэй уже описывает глобальную философскую историю техники и задает вопросы о будущем человечества.

Название «Пост-Европа» следует понимать так, как того требует автор. «Европа» здесь — это не Евросоюз, не континент, не территория с границами. Европа — это, в интерпретации Хуэя, специфическое понимание и применение техники, появившееся в древней Греции и сохранившееся до сих пор. Это понимание и применение когда-то позволило европейцам модернизироваться и колонизировать мир; после передачи «техники» США — глобализировать мир; а теперь, когда США «поделились» техникой с Китаем, — планетаризировать его, то есть всерьез задуматься о колонизации новых планет.

Европа давно утратила свою историческую силу, но ее техническое наследие продолжает влиять на развитие мира, и «пост» в названии отсылает к футурологической неизвестности в этом развитии. Хуэй подчеркивает, что сто лет назад от неизвестности (или «бездомности») страдали только европейцы — достаточно вспомнить «Закат Европы» Освальда Шпенглера. Сегодня же «бездомность» стала знакомым переживанием во всех странах, переживающих технологический скачок.

Одна из самых тревожных реакций на «бездомность» — рост правых настроений. Хуэй напоминает, что эта реакция — своего рода отражение того, что когда-то произошло с Хайдеггером. Страх «бездомности» превратил его в «государственного мыслителя» в национал-социалистической Германии. По аналогии Хуэй рассказывает о японских учениках Хайдеггера из 1930-х — Киотской школе, направлении японской философии, чьи представители считали Японию новым историческим центром силы на фоне «заката Европы» (что привело Японию к трагическим последствиям во Второй мировой войне). И еще Хуэй упоминает другого «государственного мыслителя», теперь уже из наших дней, слепо поддерживающего самые радикальные идеи Хайдеггера о «возвращении домой», — Александра Дугина.

Хуэй недвусмысленно заявляет, что быть «государственным мыслителем» — оскорбительно для философа. Кроме того, гонконгский мыслитель, читающий лекции в Тайване, намекает читателю, что самовосприятие современного Китая как нового центра силы на фоне «заката Запада» чревато негативными историческими последствиями. В то же время Хуэй, очевидно, не питает иллюзий по отношению к США. Какой же здесь теоретический выход?

Философ предлагает обновить понятие индивидуации, к которому обращался в прошлых книгах. Рассуждая о неизбежной планетаризации и постъевропейском будущем, Хуэй предлагает два специфических способа осмысления индивидуации: с точки зрения современной критики политической экономии и постколониализма. Первый способ — это противостояние консюмеризму, «который сегодня доминирует в технологических инновациях». Второй — «деевропеизация техники».

Однако в этой книге Хуэй лишь намечает сценарии развития постъевропейского будущего. Возможно, это один из минусов его книги: очень много оригинальных идей получили лишь черновое, пунктирное изложение, без детального философского анализа или практического измерения. С другой стороны, Хуэю нельзя отказать в таланте лаконично описывать наиболее знаковые проблемы современности, связанные с техникой.

Гийом Пайен «Мартин Хайдеггер. Католицизм, революция, нацизм»

Издательство «Дело» РАНХиГС

«Почему вот уже почти двадцать лет вы занимаетесь этим нацистом?» — об этом нередко спрашивают французского специалиста по истории европейской философии Гийома Пайена, автора новой биографии Мартина Хайдеггера.

Еще пятнадцать лет назад было принято считать, что Хайдеггер входил в НСДАП с 1933 по 1945 год «в силу исторических обстоятельств». Но после публикации всех томов «Черных тетрадей» и других личных документов стало ясно, что ничего случайного в партийности Хайдеггера не было: он читал «Mein Kampf» в 1931 году, он голосовал за национал-социалистов в 1932 году, он подписывал публичные документы в поддержку Адольфа Гитлера, он увольнял еврейских коллег из Фрайбургского университета, он воспринимал войну на Восточном фронте как «войну на уничтожение» и он оставался антисемитом, верящим во всемирный еврейский заговор, до конца жизни.

Доказательств его нацизма и антисемитизма стало так много, что уже перестаешь им удивляться. Хотя, когда читаешь такие фрагменты из «Черных тетрадей», невольно вскидываешь бровь:

[Союзники] не поняли миссию немцев и остановили планетарный проект немецкого народа. Это преступление было гораздо серьезнее всех других преступлений <…> [включая] газовые камеры.

Зачем тогда «заниматься этим нацистом»? Гийом Пайен отвечает: «Главная историографическая цель заключается не в том, чтобы понять, был ли Хайдеггер нацистом, а скорее в том, чтобы убедиться: нацизм философа позволяет нам понять нацизм в целом».

Пайен блестяще справляется с этой задачей, сохраняя слегка ретроградную для современных гуманитарных наук позицию «объективного» исследователя. Раз за разом подчеркивая, что он — историк философии, а не толкователь идей или эмоциональный инквизитор, Пайен описывает один период жизни Хайдеггера за другим, демонстрируя, как религиозные, семейные, социальные, политические, исторические и философские детерминации радикализировали Хайдеггера. В первую очередь автор выявляет три «судьбоносных выбора» немца: католицизм, антимодернистская революция в философии и политике, а также нацизм. Вокруг них строится вся биография.

В книге есть еще одна важная сюжетная линия — это генеалогия «дела Хайдеггера»: как именно менялось восприятие его нацизма и антисемитизма от 1945 года до наших дней и что повлияло на эти перемены. Например, описывая историю публикаций «Черных тетрадей» и эмоциональную реакцию европейских СМИ, Пайен заключает, что сегодня история Хайдеггера, как ни странно, банализировалась. Из-за многочисленных публикаций с провокационными заголовками и доказательствами нацизм и антисемитизм философа перестал удивлять.

У этого есть парадоксальное следствие. Пока фигура и философия Хайдеггера стремительно табуируется на Западе, на левом политическом фланге философии — не говоря уже о правом — его идеи живы. Пайен указывает на то, как это происходило в среде французских левых во второй половине ХХ века — достаточно упомянуть хотя бы Жака Деррида, который, несмотря на еврейское происхождение, постоянно обращался к текстам немца.

Влияние Хайдеггера на левую теорию ощущается и в ХХI веке. Известные философы, критикующие, например, антропоцентризм и господство техники или пишущие об экологических проблемах, — скажем, такие оригинальные современные мыслители, как Грэм Харман и Тимоти Мортон, — прямо работают с идейным и понятийным наследием Хайдеггера.Чего уж там, даже в этом обзоре философских новинок упомянута книга Юка Хуэя, популярного сегодня интеллектуала, который позаимствовал много важных для себя понятий у Хайдеггера — видимо, уже не такого скандального, но по-прежнему влиятельного философа.

Издательство «Медузы» выпускает книги, которые из-за цензуры невозможно напечатать в России. В нашем «Магазе» можно купить не только бумажные, но электронные и аудиокниги. Каждая ваша покупка помогает нашему книжному проекту выжить.

Алекс Месропов