По прозвищу Ходор

Умер Сергей Ходорович — диссидент, распорядитель Фонда Солженицына, художник и друг

21 сентября в Париже после долгой болезни умер Сергей Ходорович, легендарный советский диссидент. С 1977 года вплоть до ареста в 1983 году он был распорядителем Фонда помощи политзаключенным и их семьям, созданным на гонорары Александра Солженицына от публикации книги «Архипелаг ГУЛАГ». Ему было 85 лет.

Я назвала Сергея «легендарным диссидентом», потому что еще до знакомства с ним в середине 90-х годов в Париже, где он жил после освобождения из лагеря, много слышала о том, какой он «крутой», как эффективно он руководил фондом, согласившись его возглавить, когда должность распорядителя уже стала «расстрельной»: первого распорядителя фонда Александра Гинзбурга посадили, квартиру другой распорядительницы — Мальвы Ланды — подожгли, ее саму отправили в ссылку, Кронида Любарского вынудили эмигрировать. Арина Гинзбург, которая руководила фондом вместе с Ходоровичем, после высылки Гинзбурга из СССР, уехала вслед за мужем.

Фактически Сергея Ходоровича и арестовали как распорядителя фонда, но судили по статье 190-прим УК РСФСР («за распространение клеветнических измышлений»). Деятельность фонда не подходила ни под одну политическую статью, но власти считали его антисоветской организацией, действующей по указке Запада, и поэтому всячески стремились эту организацию уничтожить, посадив всех ее руководителей.

Сергей рассказывал, что типичную диссидентскую статью, по которой его арестовали, хотели переквалифицировать на 64-ю — «госизмена», но для этого нужно было допросить много свидетелей, а самое главное — получить от него признательные показания. Поэтому в тюрьме его избивали, но ничего от него не добившись, затею с большим уголовным делом по фонду оставили.

Лучше всего о том, чем был Фонд Солженицына и кому ему удавалось помочь, рассказал сам Сергей Ходорович в своем докладе, который он прочитал в 2003 году в Милане на конференции «Праведники в ГУЛАГе».

ЦИТАТА

«Забот у Фонда было непомерно много, под его опеку попадали подследственные, отбывающие срок в тюрьмах, лагерях и ссылках, поднадзорные, узники психиатрических лечебниц и оставшиеся малолетние дети, престарелые родители всех этих категорий репрессированных. Известную сложность представляло слежение за тем, чтобы помощь доходила до каждого подопечного, чтобы кто-то не выпал из нашего поля зрения и не остался без помощи. Каждого вновь обнаруженного гонимого нужно было закрепить за кем-либо, кто будет оказывать ему помощь. Нужно было иметь список всех подопечных и регулярно вносить в него изменения. Естественно, что этот список не должен был попасть в руки властей. Нужно было составлять списки необходимых лекарств, добывать эти лекарства, хранить и доставлять тем, кому они предназначались. Те же хлопоты с продуктами для передач и посылок заключенным, для снабжения едущих на свидание родственников. Нужно было находить и оплачивать адвокатов, доставать билеты на поезда, самолеты и пароходы едущим на свидание.

Особо важно было помогать зацепиться за жизнь тем, кто, отбыв срок заключения, освобождался и по приговору не имел права жить в больших городах. Как правило, нужно было кому-то сопровождать женщин, едущих на свидание с детьми, пожилых родителей. Фонд практиковал посылки к праздникам Рождества и Пасхи всем детям своих подопечных, и это было непросто делать. Все это осложнялось вообще крайне низким уровнем жизни и негодным бытом в нашей стране, а главное, неудовольствием властей и их карательных органов деятельностью Фонда. Однако все это делалось. Делалось самоотверженными, абсолютно бескорыстными усилиями многих людей. Напомню, что работа в Фонде, которой участники его отдавали все свои силы, никак не оплачивалась, не было ни одной оплачиваемой должности, включая распорядителя Фонда. Впрочем, и должностей-то никаких не было. Распорядитель Фонда был выделен из прочих своим названием главным образом для того, чтобы Фонд не был безликим, чтобы было к кому обращаться тем, кто нуждался в помощи. Ну и координировать довольно разнообразную деятельность Фонда должен был конкретный человек. Это было братство, скрепленное родством душ и невыносимыми обстоятельствами жизни в тоталитарном государстве».

Сергей Ходорович отбывал свой трехлетний срок в лагере в Норильске, но в апреле 1986 года его осудили еще на три года за злостное нарушение режима. Освободился он в конце марта 1987-го по горбачевской амнистии. Ему тогда было всего 47 лет, и почти сорок лет он прожил в эмиграции, но к тамошней жизни не адаптировался, французский язык так и не выучил.

В интервью Глебу Мореву, опубликованном в книге «Диссиденты», Сергей Ходорович признавался, что «жизнь вместе с эмиграцией как бы потеряла смысл. В чем он, смысл-то был там, в отчизне, я сформулировать не могу, а вот ощущение, что там он был, а теперь здесь его нету, остается…»

Он и правда грустил и всегда стремился приехать в Москву, когда его туда приглашали на какие-то мероприятия.

Впрочем, лет двадцать назад Ходор (так его называли многие друзья) начал рисовать картины маслом: натюрморты, пейзажи, букеты. Научил его этому искусству парижский эмигрантский художник Сергей Тутунов. Очень поддерживал эти занятия и знаменитый художник Эдуард Штейнберг. Свои работы Ходорович продавал на бульваре Монпарнас по воскресеньям, на рынке непрофессиональных художников. За эти годы он написал около полутора тысяч картин, а то и больше. Большую часть их купили. Мне Сергей подарил одну такую — очаровательный натюрморт: серебряная вазочка с красной смородиной и догорающая свеча. Все свои работы он вставлял в позолоченные рамы, что придавало им вполне шикарный вид, и они хорошо смотрелись во французских гостиных.

Эта история —

советский диссидент, за которым следили кагэбэшники, который распоряжался средствами Александра Солженицына, помогая сотням политзаключенных, выжил в тяжелейших условиях андроповского ГУЛАГа, а теперь продает свои натюрморты на бульваре Монпарнас в Париже,

— всегда поражала мое воображение и казалась мне достойным сюжетом для фильма.

Фильм о Сергее Ходоровиче пока не сняли, но он, конечно, останется в истории диссидентского движения как один из его славных и бесстрашных героев. Останется Сергей и в памяти тех, кому выпало счастье его знать: очаровательный, ни на кого не похожий, с удивительным чувством юмора и чувством собственного достоинства, верный и трогательный друг.