Владимирский синдром

Суд утвердил приговор по «делу защитников Навального». Осужденных должны отправить в колонии

Когда я собиралась ехать во Владимир на второе заседание Владимирского областного суда по апелляции на приговор адвокатам Алексея Навального — Вадима Кобзева, Алексея Липцера и Игоря Сергунина, я думала, что судебного репортажа не получится.

Я уже была в этом суде 13 августа, в первый день слушаний. Председательствующий судья Юрий Пальцев тогда зачитал краткое содержание жалоб адвокатов, а прокурор Ирина Колотилова выступила с предложением ужесточить наказание осужденным. Не переходя к прениям, судья Пальцев неожиданно перенес заседание на 22 сентября. Надежды на то, что это заседание как-то изменит судьбу осужденных адвокатов, не было никакой. Но поскольку само «адвокатское дело» беспрецедентно (никогда раньше в России, да и в Советском Союзе не сажали адвокатов за оказание профессиональной деятельности), важно было присутствовать в этом суде и зафиксировать, как «это бывает». 5 сентября у Алексея Липцера умерла мама, Елена Липцер, тоже адвокат, но судья Юрий Пальцев отказал в просьбе сына присутствовать на похоронах матери. На сегодняшнее заседание суда адвокаты Алексея Липцера и его родственники пришли в черном.

Без интернета и без надежды

Город Владимир встретил нас ослепительным солнцем, последним днем бабьего лета. Правда, настроение очень быстро испортилось: в городе начались серьезные перебои с мобильной связью. Я внезапно получила эсэмэску, подтверждающую мои самые худшие подозрения: «В целях обеспечения мер безопасности в вашем районе возможны временные ограничения в работе мобильного интернета. Но мы сделали так, чтобы вы смогли пользоваться привычными цифровыми сервисами, даже когда нет интернета: такси, Госуслугами и другими ресурсами. Посмотреть список доступных сервисов. Напоминаем, что обычные звонки и SMS работают без изменений».

Город жил своей жизнью, как будто не замечая отсутствия Всемирной паутины. По проспекту Ленина мчались красные троллейбусы с неоднозначной надписью: «Не забываем о прошлом, смотрим в будущее» — и автобусы с майскими слоганами о Дне Великой Победы 1945 года.

Перед девятиэтажным зданием Владимирского областного суда на бульваре возвышался массивный памятник графу Михаилу Михайловичу Сперанскому, основоположнику юридической науки и классического юридического образования в России. Только он почему-то стоит лицом к парку и спиной к Владимирскому областному суду.

Перед залом заседаний, где должны были начаться слушания по жалобам адвокатов, собралась небольшая толпа: человек двадцать журналистов и сочувствующих.

И ни одного коллеги осужденных.

Мне объяснили, что адвокаты — люди занятые, у каждого свои суды, следственные действия и много чего еще. Они, правда, мобилизовались в январе 2024-го, когда приехали в Петушки на приговор. А вот на апелляционном суде не оказалось никого. Впрочем, я их не осуждаю, в последние годы я сама стала приходить на суды только как судебный репортер. Да и то редко: слишком много процессов и мало… надежды.

«Имитация присутствия»

Опыт репортерской работы на политических судебных процессах в течение двух десятков лет отучил меня удивляться и надеяться на положительный исход дела. Если в самом начале моих наблюдений за участниками судебных процессов я внимательно ловила выражения лиц судей, их реакции на речи адвокатов и на выступления обвиняемых, мне казалось, что они прислушиваются к тому, что происходит в ходе процесса, ведут записи в больших блокнотах, для того чтобы в совещательной комнате учитывать свои живые впечатления при написании приговора, то с опытом я стала замечать, что в большинстве случаев это «имитация присутствия».

Да, судьи именно имитируют свое присутствие на суде, в большинстве случаев они заранее знают, что будет написано в приговоре, потому что приговор, как правило, копирует обвинительное заключение. А дальше — вопрос в сроках, которые судье следует озвучить.

Кто же в российском суде решает вопрос о сроках наказания по политическим делам? Мнения экспертов здесь расходятся. Лет пятнадцать-двадцать назад, когда из недр судебных еще доносились голоса непокорных судей, этаких «белых ворон» от правосудия, которые рассказывали, как принимаются решения в совещательной комнате, мы узнавали, что решающий голос имеет председатель суда, а ему звонят из администрации президента или из ФСБ, в зависимости от категории дела. Сейчас среди экспертов преобладает мнение, что судьи без всяких звонков сами знают, какой приговор следует вынести, и лишь сверяются с судебной практикой.

Поэтому и по «адвокатскому делу» не стоило ожидать неожиданностей. И судья Юлия Шилова из Петушинского городского суда Владимирской области осудила адвокатов достаточно строго:

• Вадима Кобзева — на пять с половиной лет колонии,

• Алексея Липцера— на пять лет колонии и

• Игоря Сергунина — на три с половиной года колонии,

несмотря на то, что он признал вину и, по мнению самой судьи, «способствовал расследованию преступления».

Как все начиналось

Судебный процесс в Петушинском суде проходил в закрытом режиме, и многие подробности о том, как начиналось и развивалось это беспрецедентное дело, мы узнали лишь в первый день апелляции.

Это дело началось весной 2021 года, когда оперативное управление УФСИН по Владимирской области обратилось во Владимирский областной суд за разрешением на оперативно-розыскное мероприятие (ОРМ) «Наблюдение» с использованием аудиовидеозаписи в помещениях для проведения краткосрочных и длительных свиданий Алексея Навального с женой, родственниками, адвокатами и лицами, оказывающими ему юридическую помощь. Оперативники обосновывали необходимость такого ОРМ поступившей к ним информацией о том, что Алексей Навальный собирается дать взятку в особо крупном размере неустановленному сотруднику УФСИН по Владимирской области. Когда же эта информация не подтвердилась, возникли другие причины для необходимости ОРМ: Алексей Навальный, дескать, оказался причастен к «созданию и руководству экстремистским сообществом и вовлечению в эту деятельность иных лиц».

Владимирский областной суд вынес три постановления о разрешении аудиовидеофиксации встреч Алексея Навального с любыми лицами.

Таким образом, оперативные сотрудники двух колоний Владимирской области (в Покрове и в Мелехово), где находился Алексей Навальный до его перевода в ИК-3 в Харпе, фиксировали на аудио- и видеоносители все его встречи в течение почти полутора лет. И все возражения подсудимых и их защитников о том, что подобные оперативные мероприятия нарушают право на адвокатскую тайну, разбиваются в приговоре доводами о том, что суд выносил разрешение о прослушивании Алексея Навального, а не его адвокатов. Более того, в приговоре особо подчеркивается, что «факт производства ОРМ в отношении Навального не препятствовал следственному органу обращению к их результатам как к доказательству виновности Кобзева В.Д., Липцера А.Е. и Сергунина И.С. в совершении преступления».

То есть оперативники, прослушивая встречи Навального с адвокатами, обнаружили, что защитники Навального «нарушают закон», и обратились в Следственный комитет с предложением провести проверку действий адвокатов и по ее результатам возбудить уголовное дело.

Что и было сделано.

Понятно, что «обратного хода» не было, смысл преследования адвокатов оппозиционного политика номер один однозначен: было принято решение полностью изолировать Алексея Навального от коммуникаций с волей, чтобы не поступало никакой информации о том, что с ним происходит за решеткой.

Приговор как константа

Вина адвокатов Навального в приговоре доказывается результатами ОРМ, допросами сотрудников колоний, которые свидетельствуют, что подсудимый Навальный беседует со своими защитниками на самые разные темы: он рассказывает им о том, что с ним происходит в колонии, какие пыточные условия ему там устраивают, организуя за ним постоянную слежку, подсаживая к нему сумасшедшего заключенного, а однажды сообщает адвокатам, что ему кажется, будто бы его «подтравливают». Обо всем этом защитники рассказывают его родственникам, пишут в соцсетях, и, в общем-то, подобное поведение адвокатов является их профессиональной обязанностью — следить, чтобы права их подзащитного не нарушались за решеткой.

Что же касается того, что, по мнению следствия и суда, адвокаты получали от Навального письма и передавали их его родным и соратникам, то, по мнению защиты, это не преступление, а дисциплинарное нарушение, которое не тянет на уголовную ответственность.

Естественно, суд с этим не согласился, тем более что, по мнению следствия и суда,

юридическая помощь, которую адвокаты оказывали Навальному, — это не просто помощь обвиняемому, это помощь экстремисту Навальному, а его адвокаты — это не просто юристы. Они — члены экстремистского сообщества.

Доводы защитников и доводы обвиняемых о том, что нет никаких доказательств, когда, где и как они вступили в это самое экстремистское сообщество, не волновали ни следствие, ни суд первой инстанции, и предположу, что и не будут в конечном счете волновать и апелляционную инстанцию Владимирского областного суда.

В приговоре, например, приводится поступившее в Петушинский суд заявление от Ивана Жданова*, члена ФБК**, о том, что ни Кобзев, ни Липцер, ни Сергунин не являются членами экстремистского сообщества и что они оказывали Навальному сугубо юридическую помощь.

Суд же посчитал, что это всего лишь субъективное мнение Жданова, которое к тому же не подтверждается другими собранными по делу доказательствами.

А «собранные по делу доказательства» — это признание вины адвоката Игоря Сергунина, который сообщил на следствии, что получал от Навального письма и тексты. Сначала Сергунин передаваемые ему тексты не читал, а когда прочел, понял, что они экстремистского содержания, и тогда решил расторгнуть с Навальным договор о юридической помощи, что и сделал 6 декабря 2022 года. То есть «добровольно вышел из состава экстремистского сообщества». И на следствии, и на суде Игорь Сергунин говорил, что не знает, что обсуждали другие адвокаты с Навальным.

Другие доказательства, упомянутые в приговоре, — это записи интервью сотрудников ФБК различным медиа. В этих интервью соратники Навального говорят, что получают информацию об условиях его содержания и поддерживают коммуникации с ним через адвокатов. Впрочем, подробностей этих коммуникаций они не приводят, хотя журналисты жаждут подробностей, тем более что многим хочется знать, писал ли Навальный сам свои посты. При этом известно, что политик вел обширную переписку по сервису «ФСИН-письмо» со своими соратниками и пересылал им свои тексты.

Самым «откровенным» оказался сотрудник ФБК Леонид Волков*, и его выступление 15 октября 2023 года на площади в Вильнюсе также фигурирует в приговоре как «иное доказательство». Волков говорит буквально следующее: «После прошлой пятницы (день ареста адвокатов Навального. — «Новая») постов, поручений и задач от него больше не будет».

«Мы все юристы, и здесь судят юристов»

Вот такой вполне однозначный обвинительно-обвинительный приговор, к которому и у обвиняемых, и у их коллег-адвокатов накопилась масса вопросов, предстояло оценить судебной тройке: председательствующему — судье Юрию Пальцеву — и его коллегам Алексею Мацкевичу и Антону Балашову.

Осужденные адвокаты присутствовали на заседании по видеосвязи из Владимирского СИЗО. Кобзев и Липцер оживленно переговаривались, Сергунин иногда вступал с ними в разговор.

Первой в прениях выступила гособвинитель Ирина Колотилова. Она предложила ужесточить наказание всем трем подсудимым: Вадиму Кобзеву — до пяти лет восьми месяцев, Алексею Липцеру — до пяти с половиной лет, Игорю Сергунину — до четырех лет.

Адвокат Кобзева Андрей Гривцов, обращаясь к судье Пальцеву, попытался коротко и емко изложить суть этого беспрецедентного дела: «Ваша честь, мы здесь все юристы, и здесь судят юристов. Вы хорошо изложили мою жалобу. Но для того чтобы понять наши доводы, надо хоть немного поработать адвокатом.

И тогда станет понятно, что вторжение в адвокатскую тайну недопустимо. Невозможно вторгаться в эти абсолютно интимные, доверительные отношения доверителя с его адвокатом. Ведь наших клиентов не зря называют доверителями.

В России нет прецедентного права, но судебную практику формируют громкие дела, — продолжил Гривцов. — А это громкое дело, за которым следит все адвокатское сообщество и все правоохранительное сообщество. Если вы скажете, что так можно, то на этом адвокатская деятельность закончится. Нельзя будет защищать людей. Они больше не доверятся нам», — подытожил Гривцов и попросил суд оправдать Вадима Кобзева.

Адвокат Алексея Липцера Андрей Орлов, в свою очередь, обратил внимание суда на вопиющее нарушение в отношении своего подзащитного:

Адвокат Андрей Орлов:

«В отношении Алексея Липцера не было возбуждено уголовного дела по факту его свиданий с Алексеем Навальным в ИК-6, поскольку он расторг договор со своим клиентом 8 июня 2022 года, тем не менее ему инкриминировалась «экстремистская деятельность» вплоть до октября 2023 года. Уголовное преследование Алексея Липцера следовало прекратить еще на стадии предварительного расследования. Мой подзащитный не признал свою вину, он не участвовал в экстремистском сообществе. Навальный был признан экстремистом в августе 2023 года, обвинение в экстремизме ему было выдвинуто через неделю после того, как Алексей Липцер последний раз посетил его в колонии. Но самое вопиющее — судья Юлия Шилова признала экстремистской деятельностью моего подзащитного жалобу в интересах Алексея Навального, которую он подал 30 июня 2022 года. То есть оказание адвокатской помощи приравнивается к экстремистской деятельности, а в чем тогда заключается его экстремизм с 30 июня 2022 года (день подачи жалобы) до октября 2023 года? Ведь за это период времени нет никаких эпизодов преступной деятельности моего подзащитного».

Адвокат Орлов напомнил суду, что ни одно из писем или текстов Навального, в передаче которых обвиняют Алексея Липцера, не было включено в список экстремистских материалов. Речь о письмах, где говорится о повышении цен на продукты или об изучении английского языка по карточкам. «Передача писем клиенту — это административное правонарушение, не уголовное. Как Липцер мог предвидеть, что Навальному предъявят обвинение в экстремизме?» — задал он вопрос судьям и попросил их оправдать его подзащитного.

«Достаточно сложно признать законные действия незаконными»

Защитница Алексея Липцера Анна Ставицкая заговорила о незаконности приговора, который на 95% является копией обвинительного заключения, причем в приговор перекочевали даже опечатки из обвинительного заключения.

«И я суд понимаю, — объяснила Ставицкая тройке судей, — ведь достаточно сложно признать законные действия адвокатов незаконными, поэтому проще для этого использовать обвинительное заключение. Суд в приговоре не оценивал доказательства, он просто перенес доказательства из обвинения в приговор и тем самым подтвердил ненужность судебного процесса».

Поддержала адвокат Ставицкая и аргументы коллеги Гривцова. «Если будет подорван институт адвокатской тайны, то это повлияет на правосудие в целом, — убеждала она судей, напомнив, что по закону ОРМ в отношении адвокатов может производиться только на основании судебного решения, касающегося конкретного адвоката, и в этом решении должны быть описаны исключительные обстоятельства, из-за которых могут быть проведены эти ОРМ. «По настоящему делу ничего подобного сделано не было, — продолжала Анна Ставицкая, — адвокатов прослушивали по решениям судов, имеющим отношение к Алексею Навальному и его свиданиям со всеми лицами. Таким образом, была грубо нарушена адвокатская тайна».

Анна Ставицкая вслед за другими адвокатами Алексея Липцера попросила суд его оправдать.

Сам Липцер выступил после своих защитников. Он не согласен с предложением прокурора исключить в отношении него смягчающие обстоятельства, связанные с тяжелым материальным положением его семьи. Ему, ранее несудимому, без отягчающих обстоятельств и со смягчающими обстоятельствами, Петушинский суд уже назначил пять лет — почти максимальный срок наказания. Прокурор Колотилова же предложила увеличить это срок еще на полгода. Липцер объяснил суду, что его семья взяла кредит на восьмизначную сумму. Он не работает, а у жены на руках маленький ребенок.

«Это какие суммы зарабатывают в прокуратуре в месяц, если они считают ежемесячную шестизначную сумму платежа незначительной, а положении семьи не тяжелым?» — возмутился Липцер.

Последним выступил адвокат Игоря Сергунина Николай Гурьянов Он был краток и конкретен: попросил суд прекратить уголовное преследование в отношении его подзащитного.

«Сколько за письма дают при Путине?»

Наступает время последних слов. Дольше всех говорит Вадим Кобзев. Он зачитывает шестистраничный текст, который написал еще к прошлому заседанию. Текст, построенный на воображаемых разговорах с солдатом Швейком и неизвестным ведущим онтологического баттла. Кобзев говорит об исторических аналогиях своего уголовного преследования с приговорами Федора Достоевского и Александра Солженицына.

Он читает громко, и хотя текст довольно «густой» и непростой для понимания, судья Юрий Пальцев слушает как будто бы с большим интересом. Чуть отклонившись назад к спинке своего судейского кресла, он внимательно смотрит на адвоката Кобзева. А тот продолжал: «В чем заключались мои действия? Ключевое слово моего преступления — «письма». Оно встречается в приговоре сотни раз. Письма Алексея Навального. Я выслушивал их из уст автора, я брал их в руки из рук автора, я собственной рукой записывал их со слов автора, я обсуждал их с автором, я пересказывал содержание этих писем другим людям. Так указано в приговоре. Среди писем, за которые я осужден, интервью Алексея Навального газете New York Times. Суд счел, что с помощью этого интервью Навальный свергал в России власть.

<…> Итак, при Николае I за письма давали четыре года, при Сталине — восемь лет. Мне за них дали срок почти посередине — на полтора года больше царского и на два с половиной года меньше советского. Своим решением вам предстоит поставить точку в вопросе «сколько за письма дают при Путине?».

Как ни странно это звучит, но чем меньше мы просидим в тюрьме, тем выигрышнее будет выглядеть нынешняя власть по сравнению с царской и советской, а ввиду недавних событий еще и с современной белоруской. В ваших руках ни много ни мало имидж России и Владимира Путина. Вам выпал жребий показать не на словах, а на деле, какова Россия сегодня. Мелочно-обидчивая и мстительная или разумная, отдающая себе отчет в том, что политические страсти — еще не повод для издевательских приговоров. Принц итальянской Пармы Эрнест IV, по утверждению Стендаля, руководствовался принципом «главная цель наказания — потрясти страхом воображение подданных». Насколько вам, уважаемый суд, близка такая пенитенциарная философия?» Судья Юрий Пальцев ответит на вопрос Вадима Кобзева меньше через час, выйдя из совещательной комнаты.

«Считаю добродетелью защищать тех, чьи права нарушаются»

Алексей Липцер выступает после Кобзева, он очень эмоционально объясняет суду, почему однажды решил стать адвокатом. «Потому что считал добродетелью защищать тех, к кому чрезмерно, а зачастую и необоснованно применяется сила правоохранительной и судебной систем, тех, чьи права нарушаются в силу существующего общественного строя либо силами людей, которые имеют для этого возможности». Поэтому он и защищал «таких людей, как Ильдар Дадин, Константин Котов, Кристина Хачатурян и Алексей Навальный. И всегда считал это правильным, нормальным и не видел в этом ничего предосудительного».

Игорь Сергунин оказывается лаконичнее своих коллег: он говорит, что раскаивается, встал на пусть исправления и просит освободить его из-под стражи.

Выслушав осужденных, тройка судей: Юрий Пальцев, Алексей Мацкевич и Антон Балашов, — не говоря ни слова и не объявляя, когда будет вынесено решение, быстро-быстро удаляются в совещательную комнату. Примерно через час они выходят оттуда, и судья Юрий Пальцев зачитывает их решение, утвердив приговор первой инстанции.

«Стокгольмский синдром»?

Вот так, с фактическим утверждением приговора Петушинского городского суда, закончилось во Владимирском областном суде это дело, как и началось несколько лет назад в том же здании с нескольких судебных постановлений, разрешающих прослушку в адвокатских кабинетах.

После оглашения решения апелляционной тройки многие журналисты с облегчением написали: суд не ужесточил наказание адвокатам Навального, оставив приговор в силе и изменив его лишь в некоторых аспектах. Так, судья Петушинского городского суда Юлия Шилова запретила осужденным после освобождения в течение трех лет заниматься юридической деятельностью, а апелляционная тройка заменила «юридическую деятельность» на «адвокатскую», милостиво разрешив тем самым осужденным работать если не адвокатами, то хотя бы просто юристами.

Апелляционные судьи также сократили на несколько месяцев ограничение свободы каждому фигуранту дела после освобождения, эта дополнительная мера наказания была прописана в приговоре. Что ж, вполне вегетарианские изменения, призванные показать, что судьи Пальцев, Мацкевич и Балашов думали над своим решением.

Но общий вздох облегчения от того, что приговор не ужесточили, как того просила прокурор, — это, конечно, в чистом виде «стокгольмский синдром». И с ним нам, наверное, придется жить еще долго. Мы уже не удивляемся, что адвокатам за их профессиональную работу назначают сроки в пять лет лишения свободы, а то и больше, не возмущаемся, что оперативники и судьи нарушают адвокатскую тайну, обставляя это как «спецоперацию» по поимке предполагаемого взяточника. И разве это не тот самый распад правосознания и на общественном и на государственном уровне, о котором говорили защитники осужденных юристов на заседании во Владимирском областном суде?

«Кого-то можно защищать адвокату, а есть те, кого нельзя»

Вадим Кобзев, Алексей Липцер и Игорь Сергунин провели два года под стражей, под стражей же узнали о том, что их подзащитный Алексей Навальный погиб в колонии при невыясненных до сих пор обстоятельствах.

Вопрос, который очень бы хотелось им задать: «Если бы вы знали, как на вашей судьбе отразится участие в защите Алексея Навального, отказались бы вы его защищать?»

Впрочем, Кобзев и Липцер уже своеобразно ответили на этот вопрос в своих последних словах.

Вадим Кобзев:

«Наш приговор по большому счету — пустяки, частные трагедии трех московских семей. В своей речи в суде первой инстанции я обращал внимание на то, что это уголовное дело — прямое последствие и наглядное свидетельство нашего погружения в диктатуру».

Алексей Липцер:

«Для меня очевидно, что меня преследуют не потому, что я в действительности совершил какое-то преступление, а преследуют за ту добродетель, которая послужила причиной моего выбора профессии. В какой-то момент вдруг оказалось, что есть люди, которых можно защищать адвокату, а есть те, кого нельзя».

* Властями РФ внесены в реестр «иноагентов».

** Признан экстремистской организацией и запрещен в РФ.