«У меня был странный сосед, он что-то оставил у двери. Через час я почувствовал себя очень плохо и понял — это конец»

Павел Дуров дал большое интервью американскому подкастеру Лексу Фридману — об уходе из «ВКонтакте», блокировке телеграма и покушении в 2018 году

Основатель телеграма и сети «ВКонтакте» Павел Дуров дал интервью американскому подкастеру Лексу Фридману, которое длится четыре с половиной часа. Дуров рассказал о своей биографии и личной философии, о том, как он разрабатывал телеграм и уходил из «ВКонтакте», а также о попытке отравления, которая, по его словам, была предпринята в 2018 году. «Медуза» публикует фрагменты этого интервью.

Об уходе из «ВКонтакте» и запуске телеграма

В декабре 2011 года в Москве прошли огромные протесты. Люди не доверяли честности результатов выборов в Госдуму. Я хорошо помню 2011 год — тогда я все еще жил в России и управлял «ВКонтакте». Telegram тогда еще не существовал. И вот правительство потребовало от нас удалить оппозиционные группы [Алексея] Навального из «ВКонтакте» — группы с сотнями тысяч участников, которые использовались для организации этих протестов. Я публично отказался это делать. Я просто решил, что это неправильно. У людей есть право собираться.

Я даже высмеял прокурора, который передал мне это требование. Я выложил скан его запроса, а рядом — фотографию собаки в худи с высунутым языком и написал: «Это мой официальный ответ на просьбу прокуратуры заблокировать оппозиционные группы». Тогда это казалось очень смешным.

Но потом ко мне домой пришли вооруженные полицейские, пытавшиеся попасть в мою квартиру, и я задумался о многом. Я спросил себя: «Я сделал правильный выбор?» И пришел к выводу: «Да». А затем я задал себе вопрос: «Что будет дальше?» Я понял — скорее всего, меня посадят в тюрьму. И спросил себя: «Что я собираюсь с этим делать?»

И я сказал себе: «Я умру от голода. Я начну голодовку». Наверное, у многих мужчин есть такое чувство — готовность умереть за других людей или за определенные принципы, в которые они глубоко верят. Я не один такой.

И в тот момент я также понял, что нет способа безопасно общаться. Мне нужно было сообщить брату, что происходит, ведь, скорее всего, за ним тоже собираются прийти. Как мне ему это сказать, не подставив его? Потому что в 2011 году, помните, WhatsApp уже существовал — они запустились в 2009 году, — но там не было никакого шифрования. Все сообщения передавались в виде обычного текста, что означало, что даже ваш системный администратор, не говоря уже о вашем операторе, имел доступ к вашим сообщениям.

И я также сказал себе: «Если я переживу все это, я обязательно запущу защищенный мессенджер».

В итоге все оказалось не так плохо. Меня вызвали к прокурору, задали несколько глупых вопросов — меньше, чем мне пришлось отвечать совсем недавно во французском расследовании. Но это было началом конца. Стало ясно, что мне не позволят управлять «ВКонтакте» так, как я хочу. В тот момент я собрал рюкзак и просто стал ждать. Я переехал в гостиницу, понимая, что в любой день могу уехать из страны. Я продолжал управлять «ВКонтакте», начал проектировать телеграм и собирать команду. Но я уже знал, что мои дни в России сочтены.

О блокировке телеграма в 2018 году

В 2018 году телеграм начал становиться популярным. Думаю, у нас было около 200 миллионов пользователей, и он все больше набирал популярность в таких странах, как Иран и Россия, и в других местах, где у людей иногда есть, что скрывать от правительства.

В Иране люди использовали телеграм, чтобы протестовать против власти. У них были огромные каналы, через которые они организовывали протесты, и в конце концов правительство не смогло с этим справиться. Тогда они решили заблокировать телеграм. Но люди продолжали им пользоваться через VPN.

Начиная примерно с середины или конца 2017 года, Россия потребовала передать ключи шифрования. Они думали, что такие ключи существуют и позволят им читать сообщения каждого пользователя телеграма или хотя бы каждого пользователя в России. Мы сказали им: «Это невозможно. Если хотите — блокируйте нас».

И весной 2018 года они это сделали. Это было довольно забавно, потому что они пытались блокировать наши IP-адреса, но мы были готовы и создали технологию, которая позволяла автоматически менять IP-адреса, подставляя новые всякий раз, когда цензоры блокировали старые. У нас были миллионы IP-адресов, мы быстро их «сжигали». Мы запустили движение под названием «Цифровое сопротивление», когда системные администраторы и инженеры по всему миру, как в России, так и за ее пределами, могли создавать собственные прокси-серверы и IP-адреса для работы телеграма и обхода цензуры.

Мы потратили на это, думаю, миллионы долларов. В результате российские цензоры сошли с ума: они блокировали IP-адреса целыми огромными подсетями, из-за чего начались странные ситуации. Например, люди пытались расплатиться за продукты в супермаркетах, а система не работала, потому что Роскомнадзор заблокировал слишком много адресов, и часть этих подсетей использовалась для совершенно других сервисов. Пострадали даже российские соцсети, СМИ и банки. Поэтому им пришлось действовать более выборочно.

Наибольшее сопротивление мы тогда получили от Apple. Apple не позволяла нам обновлять телеграм в App Store, утверждая на протяжении как минимум четырех недель, что мы должны «договориться с Россией». Они сказали: «Мы разрешим вам выпустить обновление телеграма по всему миру, кроме России». Мы не хотели на это соглашаться. Мы почти потеряли надежду. В какой-то момент я сказал: «Может, это единственный выход — уйти с российского рынка. Перестать давать возможность пользователям в России скачивать приложение из App Store». Это означало бы конец.

В какой-то момент я решил, что должен сделать заявление. Сказать, что Apple встала на сторону цензоров. Что мы стараемся делать правильные вещи, но без Apple ничего не можем — люди не могут скачать приложение. Я написал об этом в своем канале, и The New York Times подхватила новость.

Apple раскритиковали, и я подумал: ну, теперь они должны вернуться «на правильную сторону истории». Я ждал день, два. А в это время телеграм нельзя было обновлять уже больше месяца, и он начал ломаться: вышла новая версия iOS, старая версия Telegram перестала работать корректно, многие функции перестали работать. Пользователи по всему миру начали страдать, хотя они не имели никакого отношения к России. Это стало очень серьезной проблемой.

И я сказал своей команде: «Если к шести вечера сегодня ничего не изменится и Apple не пропустит обновление, мы забываем о российском рынке. Мы идем дальше, потому что весь остальной мир важнее. Это печально, но что поделать?»

И буквально за 15 минут до того, как я собирался убрать телеграм из российского App Store, чтобы продолжить работать глобально, Apple связалась с нами и сказала: «Все в порядке, ваше обновление одобрено». И мы смогли продолжить эту игру в прятки с цензорами, обходя блокировки через «Цифровое сопротивление».

О давлении французских спецслужб

Когда я застрял во Франции и не мог выехать из страны несколько месяцев, мне предложили встретиться с главой государственной службы внешней разведки. Я ответил: «Хорошо, но я ничего не обещаю». На этой встрече меня попросили сделать то, что я считаю ограничением свободы слова в Румынии.

Там были президентские выборы в прошлом году, результаты были аннулированы. На тот момент, когда у меня состоялась эта встреча, Румыния готовилась к новым президентским выборам, французское правительство не поддерживало консервативного кандидата, поэтому меня спросили, готов ли я закрыть каналы в телеграме, поддерживающие консервативного кандидата или протестующие против проевропейских кандидатов, а также поддержать того кандидата, которого они сами выбрали.

Я сказал: «Смотрите, если нет нарушения правил телеграма — а они достаточно четкие, нельзя призывать к насилию, — если это мирная демонстрация, мирная дискуссия, мы не можем этого сделать. Это будет политическая цензура. Мы защищали свободу слова во многих странах мира, будь то Азия, Восточная Европа или Ближний Восток, и не собираемся начинать цензуру в Европе, независимо от того, кто нас об этом просит». Я очень четко дал понять этому человеку, который был главой французской разведки: «Если вы думаете, что раз я застрял здесь, вы можете диктовать мне, что делать, вы глубоко ошибаетесь. Я скорее сделаю наоборот».

И, в некотором смысле, так я и поступил. У нас была небольшая дискуссия о моральной стороне всего этого, а потом я просто раскрыл содержание всей этой беседы, потому что никогда не подписываю соглашения о неразглашении с такими людьми. Я хочу иметь возможность рассказать миру, что происходит.

Меня поразило, что представители французского правительства пытались воспользоваться этой ситуацией. Если даже они и не имели отношения к началу самого расследования против меня, но использовали его для достижения своих политических или геополитических целей, я расцениваю это как попытку унизить лично меня и миллионы пользователей телеграма.

И довольно странно, что та же самая структура просила нас сделать кое-что и в Молдове. Снова через посредника ко мне обратились с просьбой: «Не могли бы вы убрать некоторые каналы в Молдове? Там проходят выборы, и мы боимся вмешательства. Свяжитесь, пожалуйста, с представителями правительства Молдовы и решите этот вопрос». Мы ответили: «Мы готовы посмотреть и проверить, есть ли там контент, нарушающий наши правила».

Они прислали нам список каналов и ботов — список был очень коротким. Некоторые из этих каналов и ботов действительно нарушали наши правила, мы их удалили. Остальные были в порядке. Они поблагодарили нас и прислали другой список — уже с десятками каналов. Мы посмотрели эти каналы и поняли, что нет достаточных оснований их блокировать, и мы отказались это делать.

Но, что интересно, французские спецслужбы, которые просили нас сделать это в Молдове, сообщили мне через посредника, что после того, как телеграм заблокировал несколько каналов, нарушавших правила в Молдове, они поговорили с судьей, который ведет расследование против меня, и сказали ему кое-что обо мне, что меня сильно озадачило и, в каком-то смысле, шокировало, потому что эти две вещи никак не связаны.

Зачем кому-то говорить судье, который пытается выяснить, достаточно ли телеграм удаляет незаконный контент во Франции, про Молдову? Я стал очень подозрителен в тот момент. Это произошло после того, как мы удалили несколько каналов, нарушавших правила, но до того, как отказались блокировать длинный список других каналов, где люди выражали свои политические взгляды, с которыми я могу не соглашаться, но это их право. Не экстремистские взгляды, не призывы к насилию. Это было крайне тревожно. В тот момент я сказал себе, что, возможно, здесь происходит что-то большее, чем я думал изначально.

О покушении

Я об этом никогда публично не говорил, потому что не хотел, чтобы люди паниковали, особенно тогда — весной 2018 года. Мы как раз пытались привлечь инвестиции в TON, наш блокчейн-проект, работали с разными венчурными фондами и инвесторами. Параллельно несколько стран пытались заблокировать телеграм. Это явно был не лучший момент, чтобы делиться чем-то, связанным с моим здоровьем. Но это было то, что трудно забыть.

Я никогда не болею. Я считаю, что у меня идеальное здоровье. У меня крайне редко бывают головные боли или кашель. Я не принимаю таблетки, потому что у меня нет нужды в таблетках. И это был единственный случай в жизни, когда я думал, что умираю.

Я вернулся домой, открыл дверь своего таунхауса, который снимал. Я жил один. У меня был странный сосед, и он что-то оставил мне у двери. И примерно через час, когда я уже был в постели, я почувствовал себя очень плохо. Боль по всему телу. Я попытался подняться и дойти до туалета, но пока шел, начал ощущать, как функции организма начинают отключаться. Сначала зрение и слух, затем стало трудно дышать. Все это сопровождалось острой болью — сердце, желудок, сосуды. Это трудно описать, но одно я понял точно: да, это конец.

Я подумал: «Все, похоже, это все. Ну, у меня была хорошая жизнь. Мне удалось кое-что сделать». А потом я рухнул на пол, но этого не помню, потому что боль перекрыла все.

На следующий день я обнаружил себя на полу. Было уже светло, и я не мог подняться. Я был очень слаб. Я посмотрел на руки и тело — сосуды были полопавшиеся по всему телу. Со мной такого никогда не происходило. Я не мог ходить две недели после этого. Оставался у себя дома и решил не рассказывать об этом большинству команды, потому что не хотел их тревожить.

Что интересно — это не заставило меня больше бояться. Если уж на что-то это повлияло, то я почувствовал себя еще свободнее. Это был не первый раз, когда я думал, что могу умереть. У меня уже был опыт, когда я предполагал, что со мной может произойти что-то плохое. Но после того, как переживаешь подобное, ощущаешь, что живешь как будто «на бонусное время». В каком-то смысле ты уже умер давно, а каждый новый день — это подарок.