MIHR во всем мире

Как театр из Армении оказался близок скитальцам и беженцам из любой точки на карте

Впервые на одном из самых известных театральных фестивалей в мире, Эдинбургском, выступил театр из Армении: театр современного танца MIHR, который в 2003 году основали брат и сестра — хореограф Цолак и продюсер Шогакат Млке-Галстяны. «Было несколько вершин — Tanzmesse в Дюссельдорфе, Авиньонский фестиваль и фестиваль в Эдинбурге. Теперь мы взяли их все, и каждый раз мы были первыми армянами», — рассказывают они.

В руках у танцоров камни. На стене — доска с фигурками, что-то национальное. Танец, движения, перетекающие друг в друга, и звучащие вживую песни беженцев — армянский музыкальный жанр, передающий горечь изгнанного народа, боль скитальца.

The Song of a Refugee — спектакль 2018 года. Он сделан до войны в 2020-м, до страшного исхода из Арцаха в 2023 году. До полномасштабного вторжения и 7 октября. В новостях были беженцы из Сирии. Но песни, которые в основе этого спектакля, написаны армянской трагедией еще XX века: это песни о потерянных землях Восточной Армении, о полях, лесах, горах и реках, о деревнях. Каждый сирийский, эретрийский, украинский, ливанский, сомалийский беженец может петь эти песни вместе с ансамблем Tiezerk Band, исполняющим их в спектакле.

Поди найди границу между актуальностью и конъюнктурой. Расскажи всем, что спектакль 2018 года, что беженцы 1915-го от турецкого геноцида — это сирийцы сто лет спустя. Многие из которых, кстати, приехали в Армению, и это был первый, перед россиянами 2022-го, «вброс» иных в мононациональную страну. Но в искусстве, в театре голосуют ногами, а потом работает «сарафан».

А теперь надо включить воображение. Столица Шотландии Эдинбург с численностью населения пятьсот с небольшим тысяч человек. В августе, когда здесь происходит театральный фестиваль Фриндж, в городе оказывается еще три миллиона людей. Все они шатаются по городу и окрестностям с флаерами, которые начинают вручать уже в аэропортах и вокзалах. В этом году на фестивале было три с половиной тысячи спектаклей в день. Это и уличные театры, и цирк, и стендап, и перформансы. Фриндж предполагает, что это абсолютно независимая часть и для любительских, и для профессиональных трупп, сюда можно просто заявиться и участвовать. А еще есть огромные театральные комплексы, в которых несколько залов, и это отдельные институции, чьи отборщики смотрят и отбирают спектакли, которые будут показаны именно в этих залах. MIHR выступал в Assembly, который заявляет свой фестиваль в большом фестивале.

Спектакли ежедневно — 10 дней подряд. И адская конкуренция за внимание.

В том же зале, где выступал MIHR, отменилось несколько спектаклей, которые не собрали публику. The Song of Refugee собирал залы на каждый показ.

При этом всю поездку оплачивает сам театр. Так зачем же все это надо?

«Потому что среди зрителей каждый раз есть отборщики фестивалей со всего мира. Ты выступаешь для зрителей, а приезжаешь для отборщиков. У нас уже больше двадцати предложений о переговорах с фестивалями всего мира. При этом зритель — самый искушенный. Он видел все, он видел всех. Технически, физически этот марафон пережить очень сложно. Но в остальном это одно сплошное вдохновение. И ты понимаешь, что все твои 20 лет недовольства, сомнений не зря. При этом я воспринимаю Эдинбургский фестиваль как начало, а не апофеоз», — Цолак говорит это в саду Common Ground books&spirits, в коллаборации с которым он дважды проводил свой просветительский фестиваль Under/stand, весь направленный на диалог: между приехавшими россиянами и живущими в Ереване, между культурными менеджерами и художниками. За 20 лет MIHR, первый театр современного танца в Армении, стал большим, чем просто труппа. MIHR делает социальные проекты для детей с особенностями, для арцахцев. Снимает фильмы, где показывает горе войны. Устраивает резиденции для молодых художников.

Cреди проектов театра — документальная выставка и перформанс Mapping Women’s Stories, посвященный домашнему насилию над женщинами, практически запретной в патриархальной Армении теме.

Есть проект, посвященный пожилым людям, потерявшим работу во время ковида; инклюзивный спектакль We, который приглашали во множество стран; танцевальный фильм Walls — о стенах между людьми, между государствами, между культурами.

А антитоталитарный спектакль «Черный замок» о короле-тиране получил гран-при на театральном фестивале в Иране. В спектакле есть железные каркасы, которые в том числе изображают полицейские щиты для разгона демонстраций. Спектакли для фестиваля отбирает специальная цензурная комиссия. «Но у нас нет слов, мы говорим движением, и танцевальная метафора им не так явно бросается в глаза», — говорит Цолак.

Время ланча, но Цолак пьет только чай. «Сцена все время требует жертв. Но эти жертвы должны быть осознанными. Ты находишь идею в мире, где нет тела. Оттуда берешь вдохновение и засовываешь это вдохновение в тело. А тело не всегда может отреагировать на те крутые вещи, которые ты придумал себе. Тело так не может, но ты это потом узнаешь, когда ты это сделаешь, — объясняет он. — А дальше — у нас есть постоянный травматолог, который, выслушав мой рассказ о том, что мы все делаем в новом спектакле, говорит — жду теперь остальных. Мы постоянно понимаем, что надо отказаться от многого, но именно это дает тебе возможность достичь своей цели. И, например, диета — одна из таких жестких вещей. Но ты знаешь зачем. Чтобы выходить на сцену, чтобы придумывать телом, репетировать».

Mihr — языческий бог солнца и света, в честь него назван театр, потому что его создателям, Цолаку и Шогакат, было важно подчеркнуть, что их современный театр связан с Арменией, с корнями.

Дети из когда-то дворянской семьи, они сами названы довольно редкими древними именами: Цолак — «сияющие глаза», Шогакат переводится как «капля росы перед рассветом». Их отец, Грачья Галстян, был художником, скульптором, керамистом. Тетя, Эрикназ, художница, именно ее работа «Оровел» в центре декорации The Song of refugee. Их отец был большим советским начальником в торговле и одновременно поклонником искусства. Он собрал библиотеку, которая, по словам Цолака, научила его более важным вещам, чем школа. Бабушка не пропускала ни одной театральной премьеры, ее мама была певицей. «Вот у папы в мастерской собираются гости. Один из них — бард, он выпил бутылку вина и начал петь свои новые песни. Всегда после застолья был перформанс. Кто-то начинал петь, кто-то начинал играть, кто-то — танцевать. И это все профессионалы. И ты, маленький, уже в этом участвуешь, уже вовлечен», — вспоминает Цолак.

Он с шести лет выступал, с девяти занимался профессионально танцами. Шогакат тоже танцевала с детства. Их младшая сестра Лусине — музыкант, она работает в том самом Tiezerk Band, который самостоятельная, но часть MIHR. Искусство было предопределено. Продюсерство — менее очевидная стезя. Однако в двадцать ты готов браться за все, что тебе интересно. «Тогда, в начале нулевых, был расцвет маленьких независимых театров. К сожалению, выдержали этот путь до конца только мы. Мы научились работать с международными фондами, мы делаем социальные проекты, которые нужны и нам как творцам, и людям, с которыми мы их создаем», — говорит Шогакат. Но никакой другой поддержки нет, поэтому главный танцор, партнер по многим проектам Петрос Хазанчян, подрабатывает, делая мебель. Подрабатывает вообще большинство соратников Цолак с Шогакат — в надежде на лучшее, более благополучное будущее. «Мы продолжаем делать наш театр, чтобы понимать, где мы, кто мы, где наша земля, что нам дает прошлое, что важно сейчас и в будущем. Это позиция, которая нас защищает. Мы делаем это для того, чтобы была мотивация жить», — говорят брат и сестра.

Аштарак, ночь, редкие фонарики. Сквозь небольшое кладбище и соседский сад люди проходят на вершину небольшой горы, попадают в дачную мастерскую Грачья Галстяна, где теперь арт-пространство и резиденция MIHR. В этот раз тут дискуссия о культурной политике, через месяц — премьера спектакля. Затем резиденция для швейцарских художников и летний лагерь для арцахских детей. Шогакат и Цолак хотели бы, чтобы в Армении таких мест было много, чтобы они давали стимул заниматься искусством, растили творцов. Но пока сделали то, что в их собственных силах: организовали общественное пространство из папиной мастерской. С участка, увитого виноградом, видны древний собор и мост. В реставрации собора участвовал отец. В маленьком летнем домике — три комнаты с кроватями и души. Круглая сцена в центре. На участок ведет пандус для колясок — доступность, невиданная даже в центре Еревана. Тут всегда встречает мама Шогакат и Цолака, Мариам Антонян. Она готовит вкусные фуршеты, помогает с маленькими детьми Шогакат и, очевидно, поддерживает детей и гордится ими. MIHR — настоящее семейное предприятие.

Еще есть репетиционная база на одной из последних станций ереванского метро. И тоже связанная с папой, Грачьей: поблизости была его мастерская. Там репетиции, там занятия с детьми, чаепития, кинопоказы, разговоры.

Грачья Галстян участвовал в арцахском движении и первой карабахской войне, был на ней ранен. «Я бы не назвал это словом «воевать», я бы назвал это словом «защищать». У отца был старый военный «Виллис» и ружье, а оружия не хватало. На фронте были его друзья. И он возил продовольствие, возил одежду. А через много лет, в 2020 году, то же самое делал я», — говорит Цолак.

Шогакат замужем за кадровым военным. Цолак вместе с Петросом во время войны 2020 года спасали Хачкары из Шуши, потому что было понятно, что азербайджанские власти прикажут их разрушить. Теперь они хранятся в музее Матенадаран.

МIHR — это театр, чей язык — танец — максимально интернационален. При этом он накрепко привязан к корням.

«Когда ты выступаешь где-то вне Армении, то там скорее всего знают про геноцид, некоторые вспоминают Ким Кардашьян, другие — гору Арарат, самые интеллигентные — Параджанова. И мы показываем Армению, мы очень армянский театр, все вдохновение — в нашей истории, в нашей традиции. Но мы не на спортивных соревнованиях, не ходим с флагом. Не хочется превращаться в ансамбль народного танца. MIHR — современный концептуальный театр, который рассказывает истории о нас самих, поэтому в нас узнают себя в разных странах». Поэтому в Эдинбург пригласили The song of refugee. Сейчас он о слишком многих», — заключают его авторы.

Мария Шубина