Своим — все, другим — налоги

Бюджетный дефицит и советы царя Петра

По данным Минфина РФ, в сентябре 2025 года федеральный бюджет исполнен с профицитом в 406 млрд рублей. Но этот профицит миллиардов рублей подобен последнему теплому дню перед затяжной зимой. Казна ненадолго согрелась — сезонное чудо, повторяющееся из года в год. Однако за этим временным улучшением скрывается реальность: бюджет вступил в полосу структурного кризиса.

Доходы:

• Нефтегазовые доходы сократились на 20,6% за 9 месяцев к аналогичному периоду прошлого года, что подтверждает уязвимость бюджета от внешней конъюнктуры.

• Ненефтегазовые доходы растут опережающими темпами (+13,2% за 9 месяцев), что свидетельствует об успешном перекладывании фискальной нагрузки на внутреннюю экономику.

• Минфин вполне реалистично прогнозирует 37,1 трлн доходов по итогам 2025 г., что предполагает снижение доходов на 2,6% г/г в 4-м квартале.

Мы видим, что происходит трансформация доходной базы бюджета — снижение зависимости от сырьевого экспорта компенсируется усиленным налоговым прессом на несырьевой сектор.

Расходы:

• Расходы бюджета за 9 месяцев выросли на 19,5% к аналогичному периоду прошлого года.

• При запланированных 42,8 трлн расходов для удержания годового дефицита в заявленных Минфином рамках (5,73 трлн рублей) в 4-м квартале расходы должны быть сокращены на 16,5% (относительно 14,5 трлн расходов в 4-м квартале прошлого года).

Насколько реалистичен план Минфина по сокращению расходов в этом 4-м квартале? Рост расходов на 20% в течение 2025 года создал инерцию, и его внезапная остановка неминуемо спровоцирует резкое экономическое охлаждение.

Ключевые тренды:

• Накопленный дефицит за 9 месяцев 2025 года достиг 3,79 трлн рублей. Это худший показатель в истории, более чем вдвое превышающий предыдущий антирекорд 2020 года (1,66 трлн).

• Дефицит по скользящей сумме за 12 месяцев составляет 7,85 трлн, что близко к историческому максимуму.

• Относительный дефицит (к доходам) достиг 20,5%, такое раньше бывало только в кризисы.

Таким образом, бюджетная система демонстрирует признаки устойчивого структурного дефицита, а не циклических колебаний. Экономика же демонстрирует признаки «фискальной стагнации» — рост госрасходов на 20% обеспечивает околонулевой рост ВВП. Это указывает на крайне низкую эффективность бюджетных вливаний.

Можно сделать вывод, что бюджетная политика столкнулась с системным противоречием:

1. Для сдерживания дефицита необходимы резкие сокращения расходов, которые приведут к шоку спроса.

2. Для поддержания экономической стабильности требуется сохранение высоких расходов, что ведет к дальнейшему наращиванию дефицита и долговой нагрузки.

По какому пути пойдет правительство в этой ситуации? Будет ли оно сокращать бюджетные расходы или как-то иначе корректировать свою политику?

Ответ на этот вопрос давал еще триста лет назад Петр Первый (приведем его ответ в изложении великого русского историка Василия Ключевского):

«…на русского плательщика он [Петр] смотрел самым жизнерадостным взглядом, предполагая в нем неистощимый запас всяких податных взносов.

…писали ему, что его «низкие подданные» зело суть отягчены и, если больше будут отягчены, останется земля без людей, а он в 1717 г. пишет Сенату, что «и без великого отягощения людям денег сыскать мочно»; понадобятся деньги — прибавить временно пошлины на всякие промыслы, ввести «поголовщину по городам и иные сему подобные, от чего разоренья государству не будет», а где объявится растрата, «чтоб немедленная инквизиция была и экзекуция».

Можно встретить мнение, что ситуация с бюджетным дефицитом потребует корректировки расходов или же смены приоритетов правительства, но такое мнение лежит в логике чрезвычайности текущей ситуации. Люди часто думают, что большой дефицит бюджета — это аварийная ситуация, и правительство сейчас будет срочно что-то менять.

На самом деле правительство может и не видеть в происходящем ничего чрезвычайного, исходя из логики структурной трансформации экономики, которую оно осуществляет уж много лет, все происходящее — и дефицит, и дисбалансы — это не сбой в системе, а естественная часть ее работы. Новая норма.

Попробуем посмотреть на ситуацию глазами министров и бенефициаров их политики. Суть экономической модели, которую они успешно реализуют, заключается в перманентном перераспределении национальных ресурсов в пользу замкнутой системы государственно-частных игроков.

Ключевой характеристикой периода структурной трансформации экономики является ускоренная концентрация капитала. Крупные игроки, аккумулировавшие ресурсы через эксклюзивный доступ к правительственным заказам и субсидиям, уже достигли критической массы (косвенное свидетельство тому — рост состояний и числа РФ-миллиардеров). Их логика диктует необходимость новых направлений для инвестирования, что позволяет реализовывать гигантские проекты.

В то же время

рост фискальной нагрузки и регуляторные барьеры приводят к системному сокращению малого и среднего бизнеса, что освобождает рынок для крупных компаний, обладающих административным ресурсом.

Такая экономическая экосистема запрограммирована на самовоспроизводство монопольной (в лучшем случае — олигопольной) структуры.

Деятельность корпораций демонстрирует классическую модель извлечения ренты: используя свой статус ключевого подрядчика правительства, корпорации одновременно проводят агрессивную коммерциализацию, повышая цены и оптимизируя издержки.

При этом такие компании действительно «инвестируют в модернизацию» — но не в ответ на запросы населения, а в расчете на рост платежеспособности узкой группы бенефициаров текущей конъюнктуры. Это — точечные вложения в сегменты с гарантированной окупаемостью, что лишь подчеркивает общий тренд на коммерциализацию критической инфраструктуры.

Деловая активность оказывается подчиненной краткосрочной логике освоения бюджетных средств. Создается искусственный рынок с гарантированным спросом со стороны государства. Рентабельность здесь обеспечивается не экономической целесообразностью, а объемом бюджетного финансирования и монопольными преференциями, при этом долгосрочные риски невостребованности инвестиций системно игнорируются. Данная модель предполагает, что текущие издержки и инвестиционные ошибки рано или поздно будут социализированы — распределены на все общество через будущие налоговые обязательства или сокращение социальных расходов.

Доступ к сверхдоходам для отдельных социальных групп выполняет функцию не социального лифта, а скорее предохранительного социального клапана, регулирующего распределение ресурсов.

Растущая потребительская активность в ряде регионов или в рамках социальных групп — следствие точечного (и очень точного!) вливания ресурсов в узкие сегменты, но не признак общего оздоровления экономики — система готова компенсировать социальные риски отдельных групп, но не собирается предлагать людям универсальные лифты роста благосостояния.

Суть структурной трансформации — создание гибрида огосударствленной экономики и квазирыночных механизмов — и это не временная мера, а долгосрочная политика. Создается устойчивая конструкция, способная воспроизводить саму себя.

• Финансовая изоляция закрепляет зависимость от внутренних источников, одновременно делая их дорогими и дефицитными (плюс капиталистам).

• Налоговая система переориентирована на фискальное изъятие, а не на стимулирование роста.

• Доминирование госкорпораций подавляет конкурентные начала.

Сложившаяся архитектура власти и собственности не имеет внутренних стимулов для смены приоритетов, гарантируя воспроизводство одних и тех же социальных и экономических траекторий. Даже гипотетическое завершение текущего этапа «выполнения задач» не будет мотивировать правительство к корректировке своей политики, а лишь закрепит существующие дисбалансы.