Неуловимая хрупкость кошелька

Нобелевская премия в очередной раз доказала, что устойчивый рост экономики не так устойчив, как того бы хотелось

10 октября 2025 года Королевская шведская академия наук приняла решение присудить премию Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля 2025 года Джоэлю Мокиру, Филиппу Агийону и Питеру Ховитту.

«За объяснение инновационного экономического роста». Половину денежной части премии получит Джоэль Мокир «за определение предпосылок для устойчивого роста посредством технологического прогресса», другую половину разделят между собой Филипп Агийон и Питер Ховитт «за теорию устойчивого роста через «творческое разрушение».

СПРАВКА «НОВОЙ»
Джоэль Мокир родился в 1946 году в Нидерландах. Профессор Северо-Западного университета в Эванстоне, штат Иллинойс, США, и Школы экономики Эйтана Бергласа в Тель-Авивском университете, Израиль.

Филипп Агийон родился в 1956 году во Франции. Профессор Коллеж де Франс и INSEAD в Париже, Франция, и Лондонской школы экономики и политических наук, Великобритания.

Питер Ховитт родился в 1946 году в Канаде. Профессор в Университете Брауна в Провиденсе, штат Род-Айленд, США.

Великая тайна экономического роста

Чтобы понять важность научного результата нобелиатов 2025 года — Джоэля Мокира, Филиппа Агийона и Питера Ховитта — необходимо осознать фундаментальную загадку, которую веками пытались разгадать экономисты и историки.

На протяжении почти всей истории человечества (примерно до 1750 года) экономический рост в расчете на душу населения был близок к нулю. Производительность труда росла очень медленно, и любой краткосрочный рост доходов быстро «съедался» ростом населения, как предсказывал один из первых исследователей проблем экономического роста Томас Мальтус. Уровень жизни крестьянина в Европе XVII века не так уж отличался от уровня жизни землепашца во времена Римской империи. Да, бывали технологические прорывы (например, водяное колесо, плуг, печатный станок и, конечно же, порох), но эти инновации возникали от случая к случаю и не могли резко улучшить общее качество жизни, а экономика была, по сути, стационарной.

Но примерно с 1750–1800 годов в Англии, а затем и в других странах Запада, начался процесс, который изменил все. Произошел взрывной рост доходов на душу населения, продолжительности жизни и общего благосостояния. Это явление получило название «современный экономический рост» (modern economic growth).

И тут мир раскололся на две группы: страны, сумевшие, что называется, «оседлать волну роста», и те, кто «остался на месте».

Это и есть ключевой вопрос: почему одни страны смогли запустить и поддерживать рост, а другие — нет?

Экономисты давно пытались объяснить механизмы роста. Адам Смит и Давид Рикардоделали акцент на накоплении капитала, разделении труда и расширении рынков. Однако их модели предсказывали стагнацию из-за убывающей отдачи от капитала и земли. В середине ХХ века Роберт Солоу создал элегантную математическую модель, которая показала, что накопление капитала не может объяснить долгосрочный рост. В долгосрочной перспективе экономика достигает устойчивого состояния (steady state), где рост прекращается.

Единственный источник долгосрочного роста в модели Солоу — это экзогенный технологический прогресс, который в модель просто «закладывался извне». Модель Солоу объясняла «как» экономика растет при наличии прогресса, но не «почему» и «как возникает» сам этот прогресс. Это была главная нерешенная проблема.

В 1980-х годах Пол Ромер показал, что инвестиции в знания, исследования и разработки (R&D) и человеческий капитал могут приводить к возрастающей отдаче и самоподдерживающемуся росту. Это был огромный шаг вперед, но вопросы оставались.

Почему одни общества более инновационны, чем другие? Как именно инновации распространяются и вытесняют старое? Почему самоподдерживающийся технологический прогресс начался именно в Западной Европе, а не в Китае, который на определенных исторических этапах истории был технологически более развит?

«Знание — сила»

Дело не только в самих изобретениях, а в культурной и институциональной среде, которая позволила знаниям накапливаться, распространяться и порождать новые изобретения, объяснял Джоэль Мокир. Существует разница между «знать, что делать» (propositional knowledge) и «знать, как делать» (prescriptive knowledge):

• «Знать как» — это практические, ремесленные навыки, которые передаются от мастера к ученику. Такие знания трудно масштабировать и совершенствовать. (Это как в анекдоте: «Иван Иваныч, а за то три рубля, что ты молотком раз стукнешь?» — «За то, что стукну, — десять копеек, а два девяносто — за то, что знаю, где стукнуть».)

• «Знать что» — это фундаментальные научные принципы и понимание почему что-то работает (например, законы термодинамики, химические реакции). Эти знания являются общими благами (public goods), они кодифицируются, публикуются и могут критиковаться и улучшаться сообществом ученых.

Промышленная революция стала возможной, когда эти два вида знаний начали взаимодействовать и подпитывать друг друга, доказывал Мокир. Ученые («знать что») начали интересоваться проблемами инженеров, а инженеры («знать как») стали использовать научные методы для улучшения своих технологий. Этот симбиоз и создал самоусиливающуюся петлю обратной связи.

В своих работахМокир подчеркивает, что в Европе раннего Нового времени сложилось уникальное интеллектуальное пространство — «сеть ученых» (Лейбниц, Ньютон, Галилей), которые, несмотря на границы, свободно переписывались, обменивались идеями и публиковали свои труды. Это создало открытую, конкурентную среду для идей, где догмы могли быть оспорены.

Но и общество должно быть готово к изменениям, подчеркивает Мокир. Так, политическая раздробленность Европы означала, что если одна страна преследовала новаторов, они могли переехать в другую. Появление правовых норм, защищающих интеллектуальную собственность (патенты), и культурная установка на полезное знание (бэконовский лозунг «Знание — сила») были критически важны.

Из лекции Джоэля Мокира, прочитанной в Российской экономической школе:

«…после промышленной революции XVIII в. в Европе начался активный экономический рост. Его источник можно описать одним словом — «знание», но для понимания, почему знание европейцев оказалось настолько значимым для роста их благосостояния, следует также учесть их культуру и навыки.

Эффективность знания зависит от нескольких факторов:

• уровня проникновения знания в обществе — какова доля людей, обладающих им;

• доступности — насколько велики издержки получения этого знания;

• весомости — то есть до какой степени люди доверяют этому знанию и полагаются на него.

За три века, прошедшие перед промышленной революцией, эти факторы изменились, и именно тогда европейцы развили культуру и навыки, позволившие им позднее занять доминирующее положение в мире».

Так Джоэль Мокир объяснил исторические и институциональные предпосылки, без которых устойчивый инновационный рост был бы невозможен.

Он ответил на вопрос: «Какие условия должны сложиться в обществе, чтобы начался процесс «созидательного разрушения»?»

Подлинная сущность капитализма

Прежде чем рассказать о «созидательном разрушении», нужно вспомнить автора этого термина — замечательного экономиста Йозефа Шумпетера (1883–1950). Шумпетер был очень яркой личностью — профессор в нескольких университетах, министр финансов Австрии (1920–1921), президент частного банка (который обанкротился), а затем профессор в Гарварде, где среди его студентов был Роберт Солоу.

В своих научных штудиях Шумпетер радикально отличался от современных ему экономистов. Если они сосредотачивались на равновесии (как экономика приходит в стабильное состояние), то Шумпетера интересовал дисэквилибриум — как экономика выходит из равновесия и трансформируется. Тут то и появилась идея «созидательного разрушения» (Creative Destruction) — самая известная концепция Шумпетера, ставшая мантрой для современных технологических компаний.

Йозеф Шумпетер. «Капитализм, социализм и демократия» (1942):

«Процесс созидательного разрушения — есть существенный факт для капитализма. Именно он составляет подлинную сущность капитализма, и каждое капиталистическое предприятие должно к нему приспосабливаться, чтобы выжить».

«Экономическое развитие — это не плавный, постепенный процесс, — утверждал Шумпетер, — а череда трансформаций, которая непрерывно революционизирует экономическую структуру изнутри, постоянно разрушая старую и создавая новую.

Представьте экономику как гигантскую лестницу, где компании постоянно пытаются подняться наверх. Та, что создает лучший продукт, временно занимает верхнюю ступень благодаря патентам и монопольной прибыли. Но эта позиция никогда не бывает вечной — следующий новатор уже готовится ее сместить.

Это и есть «созидательное разрушение»: новые технологии вытесняют старые, высвобождая ресурсы для более продуктивного использования. Процесс одновременно и творческий (создает новое), и разрушительный (уничтожает старое)».

В модели Шумпетера ключевую роль играет не капиталист-собственник, а предприниматель —харизматичный лидер, новатор, которым движет не только жажда прибыли, но и «воля к завоеванию», радость творчества, мечта основать свою собственную «частную империю». Его функция заключается в том, чтобы осуществлять «новые комбинации» факторов производства.

Что такое «новые комбинации»?

1. Создание нового продукта.

2. Внедрение нового метода производства.

3. Освоение нового рынка сбыта.

4. Получение нового источника сырья.

5. Реорганизация отрасли (создание монополии или подрыв существующей).

В логике Шумпетера это работает так:

1. Появляется прорывная инновация (например, паровая машина, железная дорога, интернет).

2. Успех первого предпринимателя-пионера привлекает толпу последователей, которые копируют и развивают инновацию.

3. Это вызывает бум инвестиций, кредитования и экономический подъем.

4. В какой-то момент рынок насыщается, новые инвестиции перестают быть прибыльными, наступает спад и депрессия.

5. Во время депрессии происходит «очищение» экономики от неэффективных компаний, и цикл готов повториться с новой базовой инновацией.

Несмотря на свою любовь к капитализму как к динамичной системе, Шумпетер в книге «Капитализм, социализм и демократия» пришел к пессимистичному выводу. Он предсказал, что успех капитализма подорвет его изнутри: рационализация всего будет убивать дух предпринимательства, крупные корпорации бюрократизируют инновационный процесс, а интеллектуалы будут подрывать легитимность системы. В итоге, по его мнению, капитализм уступит место какой-то форме социализма. Этот прогноз пока не сбылся в полной мере, во многом благодаря тому, что описанный им механизм «созидательного разрушения» оказался невероятно живучим.

Идеи Шумпетера остаются актуальными. Они лежат в основе:

• Споров о регулировании Big Tech: являются ли Amazon, Google и Apple современными агентами созидательного разрушения или, наоборот, новыми монополистами, которые душат инновации?

• Политики поддержки стартапов и венчурного капитала: прямой попытки культивировать шумпетерианских предпринимателей.

• Обсуждения «уравнительного роста» (inclusive growth): как справляться с социальными издержками «разрушительной» части процесса — безработицей, исчезновением целых профессий и региональными кризисами.

«Просчитанное разрушение»

Однако проблема эффектной концепции Шумпетера заключалась в том, что она оставалась вербальной и описательной. И только полвека спустя после публикации «Капитализма, социализма и демократии» Филипп Агийон и Питер Ховитт подкрепили рассуждения Шумпетера математикой, вооружив его прозрения мощным аналитическим аппаратом.

Они создали первую формальную математическую модель эндогенного роста, в центре которой лежит концепция «созидательного разрушения». Модель Aghion-Howitt (1992)показывает, что экономический рост — это не плавный процесс, а результат череды «качественных скачков». Новые инновационные компании предлагают на рынке новые, более качественные продукты или более эффективные способы производства.

Как это работает:

1. Компания инвестирует в R&D (от английского Research and Development — «Отдел исследований и разработок»), чтобы совершить прорывную инновацию.

2. Если инновация успешна, то компания получает временную монопольную прибыль (например, через патенты), вытесняя с рынка компании, использующие старую технологию. Это «разрушительная» часть.

3. Эта монопольная прибыль является стимулом для инвестиций в R&D.

4. Однако эта же компания знает, что в будущем появится следующий новатор, который вытеснит и ее. Эта угроза со стороны «следующего за ней разрушителя» заставляет ее постоянно предлагать новое, даже будучи лидером рынка.

Агийон и Ховитт показали, что в этом процессе заложен глубокий конфликт. «Старые» компании, рискуя быть уничтоженными, будут лоббировать законы, тормозящие инновации. Работники устаревших отраслей будут сопротивляться. Поэтому правительственная политика критически важна: она должна защищать не старые компании, а процесс конкуренции, поощрять вход новых игроков на рынок, инвестировать в фундаментальную науку и переобучение работников.

Агийон и Ховитт в последующие годы провели множество эмпирических исследований, подтверждающих их теорию. Они показали, что:

• В отраслях, близких к технологическому фронтиру (границе возможного), конкуренция действительно стимулирует инновации.

• «Догоняющие» страны лучше растут за счет имитации, но для лидеров роста инновации через «созидательное разрушение» — единственный путь.

Таким образом, Агийон и Ховитт превратили интуитивную концепцию Шумпетера в строгую экономическую теорию, показав микроэкономические механизмы того, как инновации приводят к макроэкономическому росту. Они ответили на вопрос: «Как именно работает двигатель роста в современной капиталистической экономике?»

В то же время Агийон и Ховиттобнаружили удивительную вещь: свободный рынок не всегда создает оптимальные условия для инноваций. Здесь действуют две противоположные силы. С одной стороны, компании недоинвестируют в исследования, потому что знают: конкуренты рано или поздно их обойдут. С социальной точки зрения это плохо — общество выиграло бы от большего объема инноваций.

С другой стороны, бывает и «избыток инноваций», когда компания получает огромную прибыль, лишь ненамного улучшив продукт. Это не то чтобы плохо или незаконно — но социально неоптимально, потому что поглощает ресурсы, которые могли бы пойти на что-то более инновационное.

Несмотря на многообещающие достижения в области технологий, в последние десятилетия темпы роста снизились. Одно из объяснений этого, основанное на модели Агийона и Ховитта, заключается в том, что некоторые компании стали слишком сильными. Возможно, потребуется более жесткая политика, направленная на противодействие чрезмерному доминированию на рынке.

Еще один важный урок заключается в том, что инновации порождают победителей и проигравших. Это касается не только компаний, но и их сотрудников. Высокие темпы роста требуют активного творческого разрушения, а это означает сокращение рабочих мест и потенциально высокий уровень безработицы.

Поэтому важно поддерживать людей, пострадавших от инноваций, одновременно облегчая им переход на более производительные рабочие места. Правильным решением может быть защита работников, но не рабочих мест, например, с помощью системы, которую иногда называют «гибкой защитой».

Агийон и Ховитт также демонстрируют важность создания обществом условий, благоприятствующих развитию квалифицированных новаторов и предпринимателей. Социальная мобильность, при которой профессия не определяется идентичностью родителей, важна для экономического роста.

Этот хрупкий экономический рост

Нобелевский комитет подчеркнул, что работы Мокира, Агйиона и Ховитта дополняют друг друга и вместе дополняют картину экономического роста.

1. Мокир объяснил глубокие исторические корни и необходимые условия для запуска инновационной экономики. Он показал, почему этот процесс вообще начался.

2. Агийон и Ховитт объяснили, как этот процесс работает сегодня, создав его формальную модель и показав его внутреннюю динамику и конфликты.

Что дает нам это понимание?

• Во-первых, мы видим, что устойчивый рост — не данность, а хрупкое достижение. Угрозы ему могут исходить от разных источников: чрезмерной рыночной концентрации, ограничения академических свобод, сопротивления переменам.

• Во-вторых, искусство экономической политики заключается в нахождении баланса: поддерживать инновации, но смягчать социальные последствия «созидательного разрушения». Нужно защищать не «рабочие места», а работников, давая им возможность переобучаться и находить новое применение.

• В-третьих, прорывные технологии вроде ИИ могут резко ускорить накопление «полезных знаний», усиливая обратную связь между теорией и практикой.

Главное открытие лауреатов 2025 года:

устойчивый рост — это не автоматический процесс, а результат сложной экосистемы, где научное знание встречается с предпринимательской энергией, а общество находит мудрый баланс между инновациями и стабильностью.

Машина прогресса, запущенная почти 300 лет назад, продолжает работать. Но ее работа зависит от нашего понимания ее механизмов и готовности поддерживать условия, в которых инновации могут процветать.

Впрочем, вряд ли эта стратегия имеет практическое применение в современной России.