Сирота страна моя родная

История Жени Магницкого, который хотел жить-быть, но не получилось

0.

Он смотрел из-за забора на соседние дома. Зимой свет зажигали рано, шторы еще не задергивали. Первой приходила домой девушка. Потом возвращался парень (казался его двойником — просто вылитым, только старше). Сидели на кухне, ели, пили чай или кофе. Казалось, что слышит, как они разговаривают, смеются. На балконе у них стояли два велосипеда. Он мечтал, что у него будет вот так же. Выйдет отсюда, получит квартиру, будет работать, и они с любимой будут ездить летом на велосипедах, а зимой — сидеть и разговаривать.

Не сбылось. Ни велосипеда, ни девушки, ни разговоров.

Ни выхода из-за забора. Заборы становились все выше.

Кофе вот только напоследок прислали. Да, кофе был.

8 мая 2025 года Женя прислал из госпиталя видео. Двухъярусные койки, возбужденные подарками голоса бойцов. Что говорит за кадром сам Женя, понять сложно: у него помимо сломанной руки осколками перебиты-переломаны зубы — остались пеньки, распух язык. Но это ерунда, делится радостью — как их заранее поздравили с Днем Победы. Показывает коробку, подписанную «Армия России» (скромная, из тонкого картона). Торжественно ее открывает и медленно вынимает, внимательно разглядывая: шоколад «Победа», кофе «Жокей», повидло, орехово-фруктовая смесь — тоже «Победа», банки сайры, шпрот, ветчины, сгущенки — по одной, колбасы — две палки (пусть маленькие, но тоже под логотипом «Победа»). Сыр «Виола». Чай. Кажется, Женя разочарован, что — «рассыпуха», но тут же радость возвращается: «Все банки — с открывашками!.. Вот поздравили нас, инвалидов».

1.

Григорий, один из бывших детдомовцев и друзей Евгения Магницкого:

— Приходила машина с едой, мы ее разгружали. И получали молоко и булку хлеба. Но нам казалось этого мало. И как-то ночью мы из интерната сбежали. Я, Женя, еще там пацаны были. Ходили, гуляли, и вдруг нам в голову пришла идея грабануть магазин на колесиках, где продавалась домашняя колбаса, сосиски. Ну и все. Мы вскрыли, своровали. Но по итогу… Мы едим и идем, счастливые, думая, как сейчас придем, накормим всех, кто хочет. Но уже рассвет, часа четыре, пятый — это было летом, — и проезжает патруль. А мы идем с пакетами. Большими. Ну и все, они такие останавливают нас: вы кто? Откуда? Где родители? И мы как дали деру. Угу, нас, блин, поймали. Вот. И осудили нас. Простили, поскольку мы были малолетними дебилами, а некоторым, как Жене Магницкому (ему тогда лет 14–15 уже было), Диме Ш., дали работы — ну там часы отработать, собирать мусор, еще что-то… После этого момента я завязал с воровством. Потому что я задумался, и стало страшно. Я бы по итогу сел, а я этого не хочу.

Бабушка, мать Олега, отца Жени, рассказывает его историю (еще до известия об его отбытии на СВО):

— Они все погодки были; первый Артур, потом Женя, потом Тема. Артура (он Жене и Теме сводный брат) в его года четыре мы забрали. Думала, что им все-таки полегче будет, чем с тремя. Но никакой легкости не было. Пили, гуляли. Дети убегали.

Потом Олега посадили — он избил сильно Таню (жену, мать Жени и Темы), я забрала ребят к себе. Таня, естественно, ушла. Гулеванить смылась, долго не появлялась. Олегу год дали. Он вышел раньше месяца на два. Женю одного забрал и вроде бы вначале не пил, все нормально было. Потом опять с Таней сошелся, опять гулянки, пьянки, и Артема забрали. И все. И понеслась душа у них в рай. Ну а Артур у нас был.

Олег с ними вел себя очень жестко. Когда выпьет, мог среди ночи поднять их по стойке смирно. Расспрашивал, выспрашивал. Жестокость была с его стороны.

И вот когда Жене было четыре года, их с Темкой первый раз увезли в приют. Но потом Олег забрал их. Четыре месяца они там пробыли. Привозил им туда разные сладости, игрушки, в адекватном состоянии всегда был.

Потом опять пьянки-гулянки. Сестра разменяла квартиру, нашла ему (Олегу) комнату в общежитии: кухня, туалет — общие, в комнате три кровати — их с Таней и детей. И пройти негде. А Женя в первый класс пошел. Конечно, какая учеба — шло у него плохо, никто не обращал на это внимания, ни Олег, ни Таня, никогда не ходили в школу, не были ни разу на собрании. На все было наплевать. Зять мой подобрал им в Большой Мурте (поселок в 110 км к северу от Красноярска) дом, он тогда в хорошем состоянии был, огород. Думали, что там, в деревне, будет хорошо. Четыре комнаты — это с кухней вместе, кухня такая большая, печь и земли очень много, баня. И перед самым отъездом — уже все упакованы были, Женя в школе был — приехали из опеки. Тему забрали из дома, Женю — из школы.

Вот тогда они уже попали навсегда. Ни Олег, ни Таня в интернате не появлялись. Сами жили в Большой Мурте. Потом Олег выгнал Таню. Она приехала сюда. Я говорю: давай устраивайся на работу, собирай документы, восстанавливайся в правах (их лишили родительских прав), вставай в очередь на квартиру — с тремя-то детьми какое-никакое, но дадут жилье… Ни о чем все было, пустое.

С семи лет Женя никого из родителей не видел. И до выхода из интерната. Ну я, конечно, ездила. Каждый выходной. Ездили и с Артуром, и с дедом, всегда проведывали, привозили сладости, соки. Как подрос, давала денежку ему на мороженое, что-то купить.

Потом их с братом разъединили. Но тем не менее. Хорошо, что по пути было — к одному заезжала, потом к другому. И при выпуске из интерната Женя уже сам ко мне ездил. И получилась большая неприятность — у Карины, у внучки, забрал телефон дорогой, только отец ей купил. Сказали, чтобы Жени тут больше не было.

Если б не инцидент с телефоном… Мы же с дедом уже решили забрать Женю после интерната. Одна я решение принимать не могу — другая семья, дочь с мужем, ребенок. О, господи… Как вышло — так вышло, что теперь сделаешь.

Тем не менее мы с ним встречались, он, конечно, потом это все осознал, что он сделал неправильно. А потом продал аппаратуру. И его посадили. На два года, по-моему, он через полтора по УДО вышел. Снимать стали с Артуром тут недалеко жилье. Уж как они там жили? Ну Артур редко когда был. Женя постоянно приходил: накормлю, денежек маленько подкину с собой. Всегда рада была, что он приходил, приезжал. И вот снова такая ситуация произошла. Не из приятных.

В общем, ни детства, ни юности, ничего у мальчишки не было.

Так-то он работящий, он очень работящий, я это прекрасно знаю. Ремонт делали — Артур не приходил, помогал Женя. Всегда опрятный, чистый, отглаженный. И вот такая судьба у него. Я так сожалею, конечно, что тогда сама не поехала туда… Последний раз, когда с ним виделись, они с Артуром были, спрашиваю: сколько должен за квартиру? Пятерку. На. А оказывается, не пятерку надо было, а 26, по-моему. Если бы я знала, я бы с ним вместе пошла, кредит взяла, поехали бы, оплатили.

На работу устроился бы и заработал. Я ему говорила: устраивайся официально. Но у него так и не получилось. Бывало так, что и без денег он сидел: баба, мне даже к тебе не на что приехать. Господи! Вот сижу, жду заявку и заработаю покушать. Говорю: сама приеду к тебе, накормлю. Нет, не надо, я сейчас поеду на заявку.

(Если бы оставшемуся без родительского попечения дали, как положено по закону, квартиру, помогли официально трудоустроиться, судьба его могла быть другой. Артуру квартиру дали, и у него — обычная жизнь.)

Артем (добивается сейчас признания своей дееспособности) 22.09.2025 написал о брате:

— Женя мне всегда помогал финансово, всегда поддерживал меня в самые трудные минуты, в детстве мы были в лагере, называется «Сказка», 2008 год, он был всегда рядом и не давал меня в обиду никому.

Когда нас развели по разным детским домам, я смог узнавать только у бабушки, как он и чем занимается, а также передавать ему приветы. Когда мне исполнилось 18 лет, я не смог с ним связываться, потому что моя обстановка сменилась на такую же, как и в детском доме-интернате, только теперь это был взрослый дом-интернат социального обеспечения. В 2023 году я совершил со взрослого дома-интерната самовольный уход, проживал с братом Женей (слово «брат» Артем пишет непременно с заглавной буквы), он тратил свой доход мне на вещи, парикмахерскую, еду. Спустя месяц меня поймали, через месяцев шесть в ПНИ (психоневрологическом интернате) я узнал, что Женю посадили.

По его письму с колонии, с его слов, он шел с другом, затем проехала машина ДПС, он не успел обернуться, как оказался на земле с руками за спиной — под предлогом, что там где-то лежал на земле сверток наркотического вещества. Затем его посадили.

В колонии сотрудники, пользуясь тем, что он был не в понятии, что это за бумаги, дали ему их быстро подписать, и спустя некоторое время его отправили на СВО. Я с ним поддерживал связь до 21.07.2025. В связи с тем, что Женя долго не выходил на связь (в течение двух месяцев), я решил начать поиски брата. Позвонил в его воинскую часть узнать его статус по номеру жетона. Мне сообщили, что Магницкий Евгений Олегович — без вести пропавший.

Я считаю, что он не подходил для службы на СВО и выполнения боевых задач: он не прошел армейскую учебу. При этом ему дали подписать контракт в тот момент, когда он не понимал, что происходит, был в растерянности.

По словам брата, ему сказали подписывать быстрее. А если не подпишешь, условия в колонии станут для него в несколько раз строже и хуже.

Я считаю так, что перед тем, как дали Жене подписывать контракт, его пугали и торопили.

Я находился с Женей дома с 2000 года до 2006-го. Даже когда мы были совсем малышами, мы друг другу помогали во всем, мы друг с другом играли, также, когда родители приходили домой не в состоянии, мы — я и Женя — уходили из дома вдвоем, чтобы не слушать, как они ругаются. Когда папа меня заставлял есть кальмара, я в упор отказывался, а Женя соглашался съедать за меня втайне от папы. В 2006 году мы собирались переезжать в Большую Мурту, где папа купил дом, но так все и не переехали — за мной и Женей в тот день, когда мы уже собирали вещи на переезд, приехала опека. Меня забрали из дома, а Женю забрали из школы — он тогда поступил во второй класс. А потом привезли в приют с названием «Надежда».

К нам приезжал всегда папа, один раз приехала мама, а потом они куда-то пропали, и мы их больше не видели — до взрослой жизни (слово «жизнь» Артем тоже пишет с заглавной). В приюте «Надежда» мы всегда держались друг за друга, играли вместе, гуляли вместе, мечтали о том, когда приедут папа с мамой и нас заберут навсегда, но так мы этого и не дождались, это была всего лишь пустая мечта, которая никого не интересовала, ну, насколько всем известно, ни один воспитатель не заменит ни маму, ни папу. Мы даже скучали по дому, по маме и папе вместе.

2.

У детдомовцев и выпускников коррекционных школ трогательная, очень правильная речь, без слов-паразитов и сленга, подробно структурированная, с обязательными логическими цепями. Обычно такое, само собой разумеющееся, люди выносят за скобки, спрямляют, а они — нет. Так еще говорят совсем маленькие дети, заговорившие и постигающие логику этой жизни. «Накормите динозавров, а не то они перестанут со мной играть, ведь они будут голодными, а значит, злыми, и я останусь без друзей». «Я сейчас хочу пить, а не есть, но я готов это проглотить, чтобы не быть голодным и чтобы победить Гобзю, и после этого поехать на дачу». «Открой мне, пожалуйста, дверь, я сам не могу это сделать, у меня руки заняты, у меня в них машины, я хочу ими поиграть там, на даче».

Учили их отлично. Психолог Николай Щербаков — один из таких наставников и учителей. Уйдя из интернатской системы, он продолжает много лет общаться со своими (не закавычивается никак — они действительно его) детьми. Те уже стали взрослыми. Но по-прежнему им объясняет жизнь и наставляет. Помогает им.

Щербаков, 5 октября:

— Влипал в уголовку Женя всегда по своей доброте и безотказности. И сам ни разу никого не сдал, другие удивлялись даже. Когда в 18 лет он освобождался из ИК-31 (а до нее была канская малолетка), ему в прощальном письме написали парни, что он добрый. Ну там еще были слова и пожелания разные, но это вот «будь таким же добрым, Магнит» я запомнил.

…Познакомились мы в сентябре 2009 года, когда часть коррекционщиков из третьего детского дома перевели к нам в интернат. Наверное, всех их перевели, там и мальчики были, и девочки. Человек, может быть, 15. Девчата были умные и красивые, ну парни тоже такие, вполне себе. Просто с задержкой развития. Женя рассказал, что у него есть брат Артур, есть бабушка, что они живут в Ветлужанке (район Красноярска), есть отец — забрали от него. Через три дня, как бабушке сообщили, она приехала. И с тех пор Женю навещала (через весь город с запада на восток и с левого берега на правый — в Черемушки), и они связь поддерживали. До этого она просто не знала, куда его перевели. Воспитывался несколько лет в третьем детдоме, а тут бац — и потерялся. И как-то очень быстро мы с Женей сошлись. Ну такой спокойный вполне парень, доброжелательный, не очень общительный. Но было видно, что он, в общем, прекрасно все понимает. Красиво и с удовольствием рисовал.

В инфекционку он попал, наверное, в ноябре того же года. В Черемушках тогда была детская инфекционка, двухэтажная, недалеко от интерната. Потом ее упразднили, по-моему. И вот помню, как иду после работы к Жене, несу ему вафли какие-то, печенье купил. Письмо написал небольшое. Ребята ему написали тоже что-то. Ну и, в общем, несу все это, а сам думаю, нужно ему это или нет? Мы друзьями-то еще не стали. Думаю, насколько он поймет и обрадуется этому всему. Вот. Принес, выхожу из больнички, гляжу наверх. А там, в окне на втором этаже, среди темноты уличной — Жекино лицо, светящееся радостью. Глаза счастливые, улыбка — не лицо, а такой большой солнечный зайчик в окне этом плавает. Ну и стало ясно, что мы с ним действительно друзья и что он рад по-настоящему, хотя никогда и ничего не просил, надо сказать.

— Он вас папой называет. И тогда называл, и до сих пор. Думаю, надо пояснить.

— Папой меня многие называли, и это, в общем, как-то у них в привычку вошло. Я не особо сопротивлялся. Им там было по 10 лет, а по развитию кому-то и того меньше. У кого семь-восемь. Женя, наверное, своим 10 годам и соответствовал. Конечно, он понимал, что у него есть отец, но он где-то, а кто-то должен быть рядом. Вот он меня в этом смысле идентифицировал таким образом. И с тех пор как-то мы поддерживали отношения. И когда я был в интернате, и когда ушел, все равно я приезжал, виделись. Ну и бабушка тоже приезжала.

А потом он загремел в тюрягу первый раз. За все эти эпизоды, связанные с воровством — коллективным причем, он один никогда не промышлял. Это они толпой. Либо по преступному сговору, когда они с Димой Ш. свинчивали листы железа с кровли интерната и по веревочке спускали вниз. И укладывали там — якобы их никто не видит. Ну воспиталки увидели и вызвали полицию. Вот им тогда было лет по 15–16.

Письма писал ему на малолетку, потом встречал его. Потому что понимал, что больше никто его не встретит оттуда. И, в общем, как-то что-то хотелось для Жени делать хорошее.

— Он в письмах вспоминал ваш поход на Арку.

— Да, когда же это? Погода такая хорошая стояла. Это июль 18-го года. На Черную сопку и на Арку (скала на Торгашинском хребте) тоже сходили. Потом он еще туда ходил, уже сам, с ребятами.

Ну а потом… Это, кажется, уже январь 2023-го был. Мне кто-то написал, что Женю повязали. И я попробовал навести справки, и получилось — благодаря Виталику Алексееву, своему сокурснику по университету. Он сейчас сам сел. (В. Алексеев работал главным государственным таможенным инспектором Сибирской электронной таможни, задержан в сентябре 2023 года за расклейку на остановках в Ленинском районе Красноярска семи листовок с призывом вступать в легион «Свобода России»*. Вменили ему помимо вступления в легион изготовления и расклейки листовок, информирование представителя легиона о должностных лицах таможни и расположении производственных помещений военных заводов Красноярска, а также приготовление к теракту — поджогу здания «Единой России» за 10 тыс. долларов; трибунал приговорил его к 12 годам (первые 4 года в тюрьме, потом колония строгого режима), в апелляции срок сокращен на три месяца. Включен в перечень террористов и экстремистов с пометкой о причастности к терроризму.)

Я через него узнавал, потому что он же после универа ушел служить в МВД, в Чечне воевал, и у него много разных друзей — и в МВД, и во ФСИН. И он помогал мне разыскивать ребят. Женя был последним, о ком я узнал у него, потому что в сентябре 23-го года уже его самого посадили. Такие дела (эту фразу бесконечно повторяют и Щербаков, и Женя — кто у кого перенял? Вообще, конечно, это Воннегут первый начал — сто раз повторенный рефрен в «Бойне номер пять, или Крестовом походе детей».) И я вот сейчас подсчитываю: кроме Жени он еще пятерых ребят мне помог найти. Двое из них, Серега и Никита, не попали на СВО. Остальные четверо из найденных Виталиком сейчас там.

Тщательней проговорю за Щербакова последнее: если б не Алексеев, никто бы и не знал о судьбе этих вчерашних детей. Сироты же. И в благополучном мире (не допускающем до себя этот край реальности, хотя это еще как посмотреть — кто у реальности на краю, а где ее центр) у них знакомств, как правило, нет, они общаются друг с другом — как уж пошло с их интернатов и психушек. Сгинут — на миру и не заметят.

И те четверо и двое — это счет не окончательный. Это те, кого Щербаков на время упускал из вида. Но есть десятки тех, с кем он всегда на связи. И они, многие — даже те, кто в первые годы СВО отвергал возможность туда пойти, — сейчас там.

Потери значительны. Не только у врачей свои персональные кладбища. Он всегда ощущал ответственность за них.

3.

Итак, больше они не виделись. Но связь вновь появилась с 2023-го. Так что общались еще на протяжении трех лет. Полно видео, писем. Звонки Жени из зоны, потом из зоны СВО.

Сентябрь 2023-го, Женя описывает идущий судебный процесс, мучается, что не дают поговорить с бабушкой.

— <…> Так сильно хотел бабушку обнять — словами не передать. Наверное, только в такие моменты понимаешь, что за свои ошибки страдаешь не только ты, но и близкие. <…> Тут по местному каналу (в СИЗО) постоянно показывают ***, призывают всех идти воевать, *** — поскорее бы это все закончилось, и все было бы хорошо!.. Ну ладно, чуть-чуть хорошего, ну и столько же и плохого.

Суд близится к концу, декабрь:

— <…> На суд я не поехал за отсутствием обуви, у меня ее совсем нету, кроме сланцев, в которых хожу по камере, а в сланцах меня ни на какой выезд не берут. <…> Так что пускай бабушка не ездит на ближайшие суды.

Переводы и посылки Жене отправляли — и Щербаков, и одноклассники, узнавшие от Щербакова, что Женя снова в беде. Все они, понятно, небогатые. А нуждался Женя и в более насущных вещах, чем обувь на выезд. Следующее письмо:

— В понедельник ездил на суд, так как подельник дал мне кроссовки моего размера. В один день были и прения, и приговор. Прокурор запросил 9 лет, а судья в итоге дала 6 лет строгого режима.

В следующих письмах — о том, что получил ответ от Уполномоченного по правам человека в крае; выяснил, что даже не стоит в очереди за квартирой (положенной ему), нужно заявление в суд и к нему куча бумаг. Где их взять, что писать, Женя не знает, просит Щербакова заняться: «В четырех стенах я сам эту проблему не решу».

…Читатели «Новой» вообще-то знают Женю. Он рассказывал о динамике тюремных ценностей, АУЕ**, порядках на малолетке и затем во взрослой колонии — только газета сохраняла его анонимность, ну и опубликовать могла процентов 20 (сейчас такая откровенность чревата уголовной статьей). Благодаря Жене можно было оценить, в частности, происходящее с Никитой Уваровым (тот оказался в тюрьме по делу канских школьников-анархистов в 14 лет, трибунал признал его виновным в обучении терроризму, дал 5 лет). Женя, как и Никита потом, прошел канскую детскую колонию, в 18 лет его, как и Никиту потом, перевели в ИК-31 Красноярска. Все зоны в крае — красные, никакого АУЕ. Власть закона и администрации. «Но малолетки больше всего убиваются по этим понятиям всем воровским, — рассказывал Женя. — И во взрослых колониях их ждут. <…> Рассказывают, что отряд — это одна большая семья, где не должно быть ни конфликтов, ни эмоций показываемых, ни махания руками…»

Ну примерно то же парню говорили в детдоме. «Я узнал, что у меня / Есть огромная семья…» Рассказы Жени из тюрьмы (беготня, суета, тайные знаки, товарищество), говорит Щербаков, напоминали страницы Гайдара.

Весной 2024-го Женя специально пишет для младшего брата — дать урок.

« <…> Бабушка была на двух-трех заседаниях, но потом я попросил ее через своего адвоката, чтобы она больше не ездила ко мне на суды, так как теперь через судебное заседание не то чтобы передачу забрать нельзя, но даже с друзьями и родственниками разговаривать запрещено. Да и я когда вижу, как бабушка очень сильно за меня переживает и волнуется, у меня аж душу разрывает изнутри. А как вообще так получилось, что я здесь, да еще со сроком в шесть лет? Сейчас расскажу.

<…> Когда тебя забрали (после самовольного ухода из интерната), спустя неделю я поехал к <…> за покурёхой, и там опять были эти пацаны. И пока сидели курили, слово за слово, да и разговорились. Выяснилось, что хата, которую они снимали, сгорела, и им негде было жить, ну я и разрешил у меня немного перекантоваться. Спустя пару-тройку дней мне стало надоедать то, что мы курим сутками эту фигню. Но еще через пару дней у них появляются деньги, тысяч так пятнадцать, вроде они не работают, откуда деньги, я спрашивать не стал. На следующий день они съезжают от меня, снимают на двоих комнату в Зеленой Роще (район в Красноярске). Спустя пару дней я начинаю к ним ездить в гости за покурёхой, потом стал ездить каждый день, а потом и с ночевкой стал оставаться. Я перестал выходить на работу, влез в большой долг за квартплату, меня было совсем не узнать. Я оказался на самом дне. Я переехал перед новым 2023 годом к пацанам в Зеленую Рощу. И в канун Нового года я узнал, что они работают курьерами в магазине наркотиков. Утром 29 января <…> просит меня съездить за закладкой, ну я, дурак, и согласился.

Приезжаем мы на адрес, я поднимаю сверток и убираю к себе в карман, переходим дорогу и стоим ждем такси. Вдруг к нам подъезжает ДПС и под предлогом, типа ищут какой-то телефон, нас начинают обыскивать, я только вытаскиваю руку из кармана, чтобы выкинуть сверток, и не успеваю это сделать, как меня валят на землю и сразу в наручники. В отделе уже выяснилось, что в этом свертке было двадцать пять маленьких свертков. Вот так на меня повесили статью 228.1 ч. 4, то есть торговлю и распространение наркотических средств. Такие дела.

Ну сейчас, спустя почти полтора года, я хотя бы в себя пришел, весу немного набрал, да и голову в порядок привел. Впереди срок длинный, есть о чем подумать и что обдумать, что стоит делать, а что нежелательно. <…> Ладно, братишка, буду заканчивать свое письмо, а то сразу всё напишу, а потом нечего будет рассказывать».

Май 2024-го, Щербакову:

«<…> Хорошо тогда на Арку сходили. У меня даже в «ВК» фотки есть с того похода, где я на краю скалы сижу. Как вспоминаю такие классные моменты, аж душа переворачивается. Весело было. Папа, стыдно признаться, но я не знаю, когда у моей бабушки день рождения. По возможности можешь, пожалуйста, узнать у нее дату рождения? Она мне заменила маму, а я таких элементарных вещей про нее не знаю. Большой привет от меня, очень сильно ее люблю и крепко обнимаю».

Та скала Арка потом будет фигурировать в последней переписке сведенных жизнью сына и отца, 20–21 июля 2025 года: «Женя, привет! Как ты там? <…> Мы с Петей, Толей и Денисом на Арку пошли, жди фотки!» — «Круто, окей».

После получения фото: «Как красиво. Всем привет».

Еще одно майское 2024 года письмо:

«<…> Это правильно, что он (Артем) готовится восстановить дееспособность. Пусть идет в этом направлении до конца, пусть даже не смеет опускать руки. Артем жил со мной почти месяц — когда сбегал оттуда, это было буквально перед тем, как меня посадили. Он читает хорошо, здраво мыслит, все схватывает на лету (Тёма работал со мной грузчиком). Я верю в него, он молодец».

Июнь, все еще из СИЗО:

«<…> Слушай, пап, я тут подумал и решил — съедайте посылку, которую ты для меня собирал. Продукты пропадут к тому времени, как я попаду в лагерь. А я думаю, это не скоро — сколько тут еще просижу, сколько на ТПП (транзитно-пересыльный пункт) буду сидеть — неизвестно. Если там есть сладости, то лучше детишкам раздай. А я и так просижу, ничего со мной не случится».

В лагерь Женю увозят на Бирюсу в ИК-24. Это Иркутская область, но владения красноярского главка ФСИН. Биржа, упоминаемая далее, — это производственный участок.

Август, из зоны:

«<…> Попал в 4-й отряд, он занимается лесопилением. Как в отряд вышел, первый день сидел «дома». А на следующий день я уже вышел на стажировку, на производство леса. А так как я никогда не видел, какое это масштабное дело, то первые выходы туда были для меня страшным делом. Нескончаемый лес, по два метра в высоту пилы, не говоря уже о самих станках — тут они как одноэтажный дом. Но спустя неделю это стало для меня нормой. Стажировку проходил, конечно, не на станке, так как у меня нет никаких корочек, поэтому занимался пока баней — таскал по полдня воду в баню, а вторую половину дня колол дрова. Поначалу было тяжело, так как столько просидел на СИЗО, не работал, а сейчас нормально, со своей задачей справляюсь. Первого августа мне сделали корочки подсобного рабочего и уже завтра, 3 августа, буду трудоустроен — буду работать на пиле. Пилить лес или складывать готовые доски в пачки.

Отряд у нас большой, около ста человек, во всей колонии только у нас в два этажа барак, у остальных в один этаж. <…> Дни летят, как часы, незаметно. Жарища тут стоит, к примеру, сейчас +37, жесть. И так уже третью неделю, и за это время только три раза шел дождь».

Сентябрь:

«<…> По поводу моей зарплаты — походу я получу ее только в конце декабря либо в середине января. У нас зарплата идет от готового леса, сколько кубов напилишь, столько и получишь. Но у нас сейчас вообще леса нету, пилим остатки, и то почти все либо гнилое, либо съедено короедами, и неизвестно когда будет поставка леса. А пока леса нету, то проводим уборку и ремонтные работы на лесобирже. <…> Сегодня пойду и зачислюсь в 10-й класс, хочу, чтобы у меня было образование полное, 11 классов. Срок позволяет тут закончить еще два класса. <…> Стараюсь с каждого дня извлекать что-нибудь приятное и полезное, ищу только одни плюсы и стараюсь сильно не обращать внимания, не зацикливаться на мыслях».

Декабрь:

«<…> У меня все хорошо. Работа идет полным ходом. Как только нам привозят лес, мы его за пару дней спиливаем, ни одно бревно-дерево больше двух дней у нас не лежит. С 18 декабря пошли морозы. Поначалу резко упала температура до минус 24, и с каждым днем становилось все холоднее. Нос превращается в ледышку, ноги становятся деревянными, одним словом — тайга. Мороз пробирает до костей. У вас, наверно, градус не очень отличается от нашего?.. Передай, пожалуйста, моей бабушке большое спасибо за варежки (у Жени это слово написано сердечней — «варюшки»), даже не знаю, что я бы без них делал. Они греют и руки, и душу. Спасибо и тебе, папа!

Я по утрам после зарядки ходил еще на турники заниматься. Спортивный инвентарь находится только на улице, в помещении отряда запрещаются штанги, гантели и т.п. Но в такую погоду я уже не рискую. <…> Так что мои занятия — это работа с утра и до вечера; порой на выходных или вечерами будней понемногу рисую. Редко, с утра, смотрю телевизор, в основном показывают «МузТВ» или новости по «РенТВ». Насчет фильмов я вообще молчу, их не смотрю — либо приходим с биржи в отряд, а фильм уже почти закончился, либо приходишь в начале фильма, но не можешь его досмотреть до конца, так как на половине фильма объявляют подготовку к отбою, и ты идешь спать с мыслью, какая же будет развязка фильма. Вот такие дела, папа.

Ходил я тут в местную библиотеку, искал книгу, жанр которой фантастика, — не нашел ни одной такой книги, очень сильно разочаровался. Потом мне коллега по работе предложил прочитать книгу, писатель которой Достоевский. Прочитал я страниц десять одного рассказа, страницы три другого, и понял, что пока он мне очень сложно дается. У него в рассказах очень много слов, значения которых я не знаю, и поэтому я не могу понять весь смысл прочитанного, и из-за этого пропадает интерес читать дальше. Вот так. Еще на днях попал в магазин, ну как на днях — в начале декабря. На удивление, было всего три человека, народу не было вообще (ну да, зарплаты же ни у кого не было). На счете оставалось около тысячи, взял из продуктов самое необходимое — это приправа (без нее тут никуда), лапша, немного сахара (сахар тут ограничен в продаже, его можно купить не больше 1 кг), немного печенья, рулет, ну и немного чая. Хотел еще взять карточку, чтобы тебе позвонить, но у меня на нее не хватило денег. Ну ладно, со следующей зарплаты куплю тогда.

Папа, книги присылать можно. Они также проходят цензора, ставится печать и потом отдают получателю. Бандероль разрешается до 5 кг. Если будешь книги отправлять, то на почте попроси, пожалуйста, обклеить ее клейкой лентой. <…> Частенько пересматриваю фотографии, которые ты мне отправлял. Все за эти вот полтора — два года так повзрослели, а кого-то я и больше не видел (лет пять-шесть). Ну конечно. Надеюсь еще получить фотографии, особенно от тебя и Даши. Папа, если у тебя будут такие книги, как «Сталкер» или «Метро 2033», то сможешь их мне прислать? Я большой поклонник такой вот фантастики. Порой за такой книгой охота отвлечься от суровой реальности. Как-то так.

С декабря стали лучше нас кормить. Я вообще (извиняюсь за выражение) офигел, когда у нас на работе в обед дали нарезанное соленое сало. Сколько я тут нахожусь, ни разу такого не было. Видимо, это была одноразовая акция. Недавно получил валенки, прямо перед самым Новым годом, но так как большого размера на мою ногу не было, то пришлось брать какие есть — на два размера меньше. Буду пробовать их разбивать — как-то удлинить надо их, а то тут без валенок можно лишиться ног. А так в остальном все хорошо. Есть теплая кофта, теплые штаны наподобие горнолыжных, шапка-ушанка тоже неплохая, носки теплые шерстяные коллега по работе дал. Со школой я решил пока повременить, потому что времени на нее вообще нету. Летом, скорее всего, буду туда ходить, задания на дом брать. В ПТУ учусь на станочника, осталось отучиться еще три месяца, потом экзамен и получу корочку-диплом. Вот такие вот пироги!..

Ну ладно, папа, на этой ноте буду заканчивать свое письмецо, а то нужно идти на вечернюю пофамильную поверку. Передавай ребятам и бабушке большой привет».

4.

В третью годовщину СВО новости на Щербакова обрушиваются одна другой тяжелей. Одного сироту из относительно спокойного места перебрасывают на линию огня, другой, прежде отвергавший мысль о заключении контракта, вдруг его подписывает («Я с собой ничего поделать не смог. Поэтому вот так и вышло. Я переступил свой порог, и всё»), тут же о том же сообщает еще один. Звонят — придут попрощаться («Хотели бы с вами увидеться последний раз. Там потом с вами видеться уже не сможем»). И еще один хотел на СВО — не взяли. По зрению. Притом все, о ком речь, — с неснятой «умственной отсталостью» (легкая степень).

А 25 февраля звонит товарищ Магницкого из его колонии: «Женя ушел на ***, спонтанно получилось, он не собирался, поедет через тюремную больницу в Красноярске, просил вас на свиданку к нему приехать. Может, получится как-то повлиять».

— Доломали его, похоже, шесть дней назад звонил и никуда не собирался, — говорит Щербаков.

Он болеет, не может поехать в КТБ (краевую туберкулезную больницу). Чтобы узнать, там ли Женя, пишет письмо. Оно вернется через полтора месяца (между домом Щербакова и КТБ — несколько городских кварталов): «нет такого».

Едет в КТБ бабушка. Ничего. Едет снова. И снова. Не может ничего добиться, плачет: «Там нелюди сидят, господи, прости меня». Постоянно ездит и постоянно плачет: «Не прибыл сюда, делайте запрос туда, где находился. А я не соображаю…» Нашла одну сердобольную женщину, та объяснила: «Отправляют сразу. Почти сразу увозят по назначению. Времени много с 24 февраля прошло, он уже не в Красноярске».

16 марта сообщение от Щербакова: «Жека звонил только что — под Ростовом, в штурмовиках, тренируют с 8 утра до 17 вечера. В КТБ он и не был — сообщили, что этап заказали на него, и всё: два дня в ИК-6 (в Красноярске), потом в Новосибе и Перми добирали зэков на грузовом самолете и оттуда в Ростов. Бабуля его так и говорила: чую, что он в Ростове уже…»

Спрашиваю — в пространство: одна надежда — на Трампа? Щербаков: «О том же и зэки гутарят, говорит Жека».

Зато теперь — «тепло в расположении, кормят как на убой, колбаса, сыры, супы-солянки…» И каждый день можно с бабушкой разговаривать. «Стрелковое штурмовое подразделение, здесь одни зэки. Даже командиры зэки». Военный юрист, ездящий в те места постоянно, поясняет: «Нет, это не бывшие вагнеровские формирования, перешедшие к Минобороны, всё такое — при каких-то нормальных воинских частях».

4 апреля. «Я со вчерашнего вечера стал заместителем командира. Такие дела». — «Ишь ты. И что делаешь в новом статусе?» — «Ой, составляю всякие списки, контролирую свою группу, чтобы никто не отлынивал, смотрю за тем, чтобы у всех всë было. Короче, продыху почти теперь нету».

Щербаков с военным юристом решают побороться за то, чтобы проверили Женю — на своем ли он месте. Бабушка их поддерживает и отправляет письма во все инстанции. Щербаков спрашивает ее: а если придется ехать в СК давать показания по письмам ее? Она, не задумываясь, отвечает: я готова, ничего не боюсь.

Вот что пишет директору ФСИН генералу Гостеву. Заявление о совершении преступления: «<…> В ИК-24 ГУФСИН по Красноярскому краю отбывал наказание мой внук Магницкий Евгений Олегович, 23 ноября 1998 года рождения, ранее закончивший Красноярскую коррекционную школу № 2 — в связи с тем, что он страдал психическим заболеванием. В настоящий момент мне стало известно, что мой внук, страдающий психическим заболеванием и отбывающий лишение свободы по приговору суда в исправительной колонии строгого режима, — рядовой (АБ-783106) войсковой части…, а 06.03.2025 за ним закреплено боевое ручное стрелковое автоматическое оружие: 5,45-мм автомат Калашникова образца 1974 года… №…

Никакими сведениями об освобождении моего внука, а равно об изменении вынесенного ему судом приговора я не располагаю. Также я не располагаю сведениями об излечении моего внука от имеющегося у него психического заболевания, в связи с которым он не мог обучаться в обычном учебном заведении, — его поведение представляло непосредственную опасность для него самого и для окружающих.

В соответствии с… (перечисляются многочисленные пункты приложения к Положению…, утвержденного правительством РФ, Перечня…, статей закона…) Магницкий никак не мог оказаться в войсках, должен был пройти медосвидетельствование и т.д. Очевидно, что ни одно из перечисленных мероприятий в отношении моего внука не проводилось, за что несут ответственность конкретные, но неизвестные мне должностные лица МО РФ.

Таким образом, от действий моего внука, неожиданно получившего доступ к боевому оружию, могут пострадать другие люди.

Прошу незамедлительно провести проверку по факту совершения должностными лицами… противоправных действий, выразившихся в том, что мой внук, будучи опасным для общества преступником, а также психически больным, опасным для себя и окружающих, оказался на военной службе и получил доступ к боевому оружию».

Уже из госпиталя Женя напишет Щербакову:

— Я не хотел ехать на СВО. Но начальник колонии начал мне угрожать. Первый день угрожал, второй день угрожал. Потом подключился оперативник и начал говорить, что жизни в колонии мне не даст — посадит меня в ЕПКТ (единое помещение камерного типа) и будет с сотрудниками лично приходить и избивать меня, пока я не перестану дышать. Это все произошло в течение двух дней до моего отъезда на СВО. Вот я и решил поехать сюда, так как знал непонаслышке, как он издевается над зэками. <…>

— Других там так же ломали или одного тебя?

— И другие были, но они не в моей части.

— Жека никогда мне не врал, — говорит Щербаков.

Понятно: это лишь слова пария. Двух париев — ведь Щербакову позвонил друг Жени из той же колонии, сказав примерно то же. Что происходило в ИК-24 в реальности, нам уже не узнать. Факт: еще накануне Женя не хотел туда идти. Готовился корочки получать, учился. Так чего он пошел, никуда уходить не собираясь?

Но бабушке и Щербакову Женя передает: ничего не надо по его поводу делать. «Не надо пытаться меня отсюда вытащить. <…> Вы просто не понимаете. Если меня отсюда заберут, то по мне откроют новое дело, по которому я сидел, и мне придется в том аду заново сидеть весь срок».

Пишет вскоре, что уезжает на задание, «настроение хорошее». Щербаков: «Ну что могу сказать. Нужно выжить и при этом остаться человеком. Что при этом приоритетнее — каждый для себя решает сам». — «Согласен… И вот еще, я свою группу заводить буду, буду идти самый первый, буду стараться всю свою команду завести и вывести без потерь». — «Как командир, получается?» — «Как заместитель командира, тот идет последним. Замыкающим». — «Держись там». — «Спасибо тебе за всë, пап». — «Я всегда с тобой, помни об этом».

«Что всегда его любил и люблю, уже сказал ему несколько дней назад, что повторяться», — это Щербаков тогда говорит уже мне и находит фотку Жени с Антоном — одноклассники, детдомовцы. Знаю, что Антон тоже там, и от него давно нет вестей (позже, этой осенью, он выйдет на связь — жив, и он все там же и все так же).

Это 2009/10 учебный год. У обоих на детской фотке прищур на правый глаз. Судьба?

У обоих младшие братья, и диагнозы психиатрические у младших более выраженные (что, в общем, неудивительно, если родители методично пили). Старшие братья к моменту СВО успели пройти тюремные университеты. Младший брат Антона только на условном сроке, но и он теперь на СВО, несмотря на медкарту. Артем, младший Жени, планирует восстанавливать дееспособность. Если получится, вполне вероятно, тоже там окажется.

…Выход Жениной группы откладывают на несколько дней.

5.

25 апреля. «Даже близко до передка не дошли — птичками нас разбомбили, а потом минометным». В 15 метрах от Жени дрон с грузом в парня спикировал — того разорвало, а Жеке осколок залетел в рот, перебил зубы, пробил челюсть и застрял в шее. Другой осколок сломал ему левую руку, остался в кости. Официально так: «сочетанное огнестрельное осколочное ранение головы, верхних конечностей (с переломом левой локтевой кости)».

Лечили почти земляки — медотряд спецназначения из Новосибирска 425-го военного госпиталя.

Щербаков пишет Жене:

— Главное, мозги целы — и спинной, и головной. Это называется чудо. Это тебе для того, чтоб подумал еще. И ответил про документы — бабушка подпишет их и отправим, куда надо, чтоб проверили тебя там получше.

И добавляет — уже не Жене, в сторону:

— Видимо, это и называется попробовать *** на вкус. СВО перорально.

Ранения — слепые и множественные. Кость сломана в предплечье, в верхней трети; повреждены обе губы, язык, нёбо, выбиты или сломаны передние зубы, осколок доставали из шеи, с той стороны шейного отдела позвоночника, со спины; впрочем, это не имеет значения, в справке «о тяжести увечья, полученного застрахованным лицом» («для направления страховщику по обязательному госстрахованию для принятия решения о выплатах») сказано только об огнестрельном переломе левой локтевой кости».

По заключению военно-врачебной комиссии, «увечье — «легкое».

Как это? Щербаков выясняет у военного юриста, его ответ: «Я другие огнестрельные переломы видел. Повезло парню невероятно. Дико повезло, что осколки мелкие — очень часто такие «сабли» (реальные) прилетают, что ой. Но. Огнестрельный перелом руки никогда легким ранением не считался. Может, со страховками мутят. Для сравнения: в СИЗО работал — майор в отпуске руку сломал, катаясь на велосипеде. Всё выплатили».

Нет военного билета (потом найдется), телефона (видимо, сгорел вместе с рюкзаком), банковской карты. Перед заходом на точку дал ее — купить продукты на всех (говорит, у него одного деньги оставались), потом карту у парня не стал забирать. Его до сих пор ищут. На новый телефон быстро собирают деньги: бабушка, Щербаков, бывшие детдомовцы. Находят знакомого санитара, готового передать.

В этот же момент Щербаков собирается поздравить с днюхой Сережу-диабетика, а ему сообщают, что Сережа умер. Это тот сирота на инсулине, что постоянно сбегал, менял телефоны и страницы в соцсетях. Так он с этим миром и не ужился. В «Новой» публиковался его рисунок — собака с пятью ногами. Сережа жил и бегал впритык к санитарно-защитной зоне Красноярского алюминиевого завода. Особая химия места. Щербакову он рассказывал, что та собака к нему пришла во сне, они с братом подружились с ней, привели домой, и стала она с ними жить. Сергей во снах все время кого-то вел домой и оставлял у себя. А сам все время сбегал. Исполнилось 18, после детдома протянул только три месяца.

И тут же приходит видео с детдомовцем еще из одного военного госпиталя — тоже рука (тяжелее, чем у Жени), лицо. «А они всё едут и едут туда…»

6.

Починили-отрихтовали, Женя восстанавливается быстро. Вот не только уже пальцами шевелит, а кистью работает, вот уже на одной стороне может жевать. Вот уже может жевать не только жидкое… Э-э, постой, не торопись, восклицает Щербаков (в это время снова растут связанные с Трампом надежды на мир или хотя бы перемирие, притормаживание; человек такой микроб, что не может себя не обманывать).

Зубы никто и не думал вставлять, беззубый солдат армии России, видимо, «нормас», только просанировали полость рта, убрали осколки раздробленных зубов.

«Рука нормально, голова только постоянно болит»; 1 июня готовится к выписке, присылает свою фотку. Хорошо выглядит, зубы бы еще. «Нет, делать уже ничего с зубами не будут, потому что якобы людей не хватает меня водить в стоматологию». — «Ну то есть ты теперь без зубов и без перспектив их поставить?» — «Получается, так».

Зубы — дело наживное, заключает Щербаков (куда деваться), новые вырастут — лучше прежних.

10 июня: «Осколок вышел с кости. Сейчас просто в тканях находится». — «Ого. Кости тоже отторгают инородные тела, значит?» — «Ага. Сегодня выписываюсь». — «И куда?» — «Пока без понятия».

Карту Женя восстанавливает, присылает бабушке и Щербакову по 50 тысяч, тот всю сумму переправляет псковскому «Яблоку». Логично будет, говорит он Жене, если деньги, полученные тобой там за ранение, пойдут людям, которые много делают для того, чтобы вот там все кончилось. Это круто, соглашается Женя.

Ну и бывшим детдомовцам, кто на связи, Женя переводит по 10 тысяч. Оставляет себе на снаряжение и экипировку, готовится к боям, присылает видео, довольный, улыбается: «Хорошая броня и пояс. Фирма хорошая… Главное, чтобы спасло меня».

Возвращается в часть, но идет переформирование, его перебрасывают в другую. Непонятки с деньгами, говорит, что ни суточные, ни боевые не приходят, только оклад (44 тыс.) «Двое таких нас в роте, мне второй месяц не приходит, ему третий». Щербаков пересылает известия от Жени, в них вкрадывается вдруг фото летящих по небу шинелей, фото шинелей, висящих в расположении, из которых образуются мотыльки. Оказывается, Николай забрел в музейный центр «Площадь мира» на выставку художницы и фотографа Элины Гусаровой. «Пристанище» — это вообще-то об альтернативной и свободной стране Красноярских Столбов и столбистов, но сейчас всюду видится одно.

Женя уходит на первое после ранения БЗ (боевое задание). И с утра 21 июля от него вестей нет.

7.

24 августа. Щербаков, возвращаясь в Красноярск поездом из зауральской России, пишет: «Едем, степь да степь кругом, но кондюшник в вагоне спасает. Вчера о России думал, и видение мне было небесное — облако: перекошенная в дикой гримасе морда — то ли смеется, то ли от боли корчится, на обезьянью похожа и на шутовскую. Трикстер, в общем, коим Россия всегда и была, если поразмыслить. Еще рожу с «Предчувствия гражданской войны» Сальвадора Дали напомнила… И вспомнил: в 2004–2005 годах, принимая новичков в наш детсад, обнаружил, что мальчиков значительно больше. Ну их и так чуть больше, чем девочек, рождается, но тут прям явно больше было. Я призадумался тогда: казалось, *** ничто не предвещает (на тот момент), что ж так-то? Теперь, конечно, понимаю: именно этим ребятам сейчас 20–25 лет».

Когда родился Женя Магницкий, в России снимали фильм «Мама» — по мотивам истории семьи Овечкиных. Там тоже это вечное вопрошание в поезде, Олег Меньшиков спрашивает у Нонны Мордюковой (у Родины-матери): «Куда мы едем?.. Зачем ты столько детей нарожала, мама? У Никитки даже могилы нет. <…> А ты сейчас опять новую счастливую жизнь затеяла? И опять ничего ни у кого не спросив»

0.

16 сентября. В Красноярске в воздухе еще плавают иллюзии, на деревьях зеленые листья, за городом природа уже обострилась и очерчивается все четче, обнажая пустоты в себе, суть: зима близится. На границе города в свете фар на корявой голой березе развевается, как «Юнион Джек», пакет «Озона». Пониже, на ветке-древке, красный пакет («Бристоля», что ли?) — как флаг советский. И тени вытягиваются гигантские, больше того, что их отбрасывает. Артем из своего интерната присылает Щербакову аудиозапись: он позвонил в часть брата.

«Коммутатор». — «Можно узнать по военнослужащему… (Соединение, сигнал летит, гудки.)». — «Войсковая часть… Номер жетона?.. Без вести пропавший с 24.07». — «А извещение на какой военкомат высылали?» — «06.08 на военкомат Красноярска, адрес…»

Вспоминаю, что это та же часть, где так же пропал брат Никиты Уварова Павел Жевнерович: призван в 19 лет, тут же, после присяги, подписал контракт, убит в 20. Тело подняли и идентифицировали через четыре месяца.

Артем просит Щербакова: «Пожалуйста, попробуйте тоже дозвониться, я просто хочу надеяться, что ошиблись».

В тот же день, за несколько часов до этого звонка, Артем сообщил Щербакову, что сегодня состоялся суд: ему дали частичную дееспособность. «Сказали на суде, что я смогу на вторую половину — ну уже на полную — подать через полгода». Артем рад, что он уже может работать. Он изо всех сил стремится выйти в этот желанный мир, наш, прежде его отвергший и уже схарчивший брата.

Через несколько дней:

Привет, «Сокол», я младший брат позывного «Мага», прошу, пожалуйста, скажи «знаю», если точно знаешь его. Умоляю ради бога, брат, помоги. Мне «Мага» скинул перед БЗ немного позывных. Из всех только ты выходишь на связь. Прошу, пожалуйста. Меня звать Артем.

Голос молодой, напрочь простуженный:

— Салам. Что тебе могу сказать. Его знаю, с ним закатывался на эту задачу. Меня затрехсотило (ранило), я откатился, он пошел дальше. Что с ним, не знаю, но (врывается прерывистый звук рации) вроде как — двести (мертв).

И тут же повторяет все вновь:

— Меня ***, я лежал, пытался восстановиться, а он с пацанами пошел закатываться дальше. Вроде как он двухсотый.

— Спасибо, «Сокол», за инфу.

Бабушка бесконечно ездит в военкомат, ей ничего там не говорят, плачет.

У Артема все по полкам, до всех дозвонился, все узнал. Официально — без вести пропавший, неофициально — погиб. Нет только бумаги. Извещения.

В военкомате Артема заверили, что как придет — «перенаправят». Почему нет до сих пор? Значит, бумажным письмом идет.

Извещение (подписанное врио командира войсковой части, гвардии подполковником) со временем приходит. «Военному комиссару Октябрьского и Железнодорожного районов Красноярска. Прошу известить по телефону (записан номер Щербакова) проживающих (адрес Щербакова) о том, что рядовой (приводятся все установочные по рождению и военные данные Жени) признан пропавшим без вести с 24 июля…» Просят также выслать образцы биоматериалов в Ростов.

Ниже дана выписка из приказа командира этой войсковой части, там дополнительно о Жене: механик-водитель — стрелок отделения (захвата) взвода (штурмовой) роты (штурмовая «в»).

…Да, биологический отец Артура, Жени и Артема потом предпринял вторую попытку. Женился снова, и сыновей родившихся опять назвал Женя и Артур. Щербаков говорит: незавершенное действие, эффект Зейгарник (люди склонны запоминать незавершенные и прерванные действия/задачи лучше завершенных).

Я бы добавил, что эффект Зейгарник распространяется тут на всю жизнь — с чего еще все эти бесконечные возвращения?

Отец недавно умер. Вроде туберкулез. Артем спрашивает у Щербакова разницу слов «умер» и «погиб».

Мать где-то так и пьет.

Красноярск

* Признан террористической организацией, деятельность запрещена.

** Признана экстремистской организацией, деятельность запрещена.