Дома пахнет дымом. Как фотография помогает выстроить новые отношения с родиной
Визуальный дневник коротких поездок на родину из Германии
Меня зовут Алёна. Это простое имя не может правильно произнести почти ни один немец. Я родилась в Сибири, но уже семь лет живу в Германии — и этот текст мне было бы гораздо легче писать по-немецки.
Моя немецкая личность смотрит на всё со стороны, говорит на немецком почти без акцента, платит налоги, может показать дорогу до Эльбской филармонии. А еще она не болит.
Мне часто везёт запрыгивать в последний вагон. 20 февраля 2022 года мы с моими любимыми родителями отмечали 34 года со дня их свадьбы в Томске. Мы заказали суши и купили им по мобильному телефону, чтобы наконец общаться чаще, чем раз в месяц. Мы пошли гулять в ночной лес, папа показывал мне созвездия, мама переживала, чтобы мне хватило времени выспаться до самолета.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
Мои родители держатся за заботу, как за способ коммуникации. В моменты, когда кажется, что мир вокруг рушится, эта забота — проверенный способ сделать хоть что-то. Так накануне пандемии мама не хотела отпускать меня в Гамбург без пяти литров антисептика и двухсот масок.
21 февраля 2022 года я садилась в самолёт в Германию, пообещав, что через пару дней родители отправят мне денег на новый велосипед. Между Гамбургом и Томском 5500 километров — и иллюзия знания, что на другом конце «всё в порядке», заменяла иллюзию контроля, которого ни у кого из нас не было.
Но 24 февраля поддерживать эту иллюзию стало больше невозможно.
Вечеринка в клубе в центре Томска, где я часто бывала во времена моего студенчества, 6 января 2023 года.Фото: Алена Кардаш. 
Моя сестра Саня и ее сын на у нас даче под Томском идут купаться на реку Ушайка, 4 августа 2023 года. Когда-то в реке Ушайка добывали золото, а сейчас вода в ней едва доходит до пояса. Сразу за рекой начинается лес, а прямо на берегу находится наша дача. Фото: Алена Кардаш. 
Мама в окне родительского дома в Томске, 5 февраля 2022 года. В конце зимы в Томске так много снега, что он доходит до подоконника и, кажется, сдавливает стены нашего маленького дома. Фото: Алена Кардаш. 
Бабушка отдыхает после прогулки в своей квартире в Томске, 10 февраля 2022 года. Ей 96, она никогда не выходит из дома одна: боится упасть или заблудиться. Она каждый раз не верит, что мы снова увидимся, и в этот раз собрала мне в Германию посылку на память — мое старое детское полотенце, Евангелие и ее теплую пуховую шаль. Фото: Алена Кардаш. 
Моя племянница Маша плавает в бассейне на даче под Томском, 4 августа 2023 года. Солнце почти зашло за крышу, дневная жара сменилась вечерней прохладой, Маше, очевидно, тоже холодно, но она отказывается выходить из воды. В такие моменты она напоминает мне меня. Фото: Алена Кардаш. ← → Российские самолёты перестали летать в Европу и обратно, российские карты в Европе превратились в кусок пластика. Родители больше не могли отправить мне денег в Германию на подарок, я больше не могла помочь подруге в Москве с оплатой штрафа, когда ее задержали с антивоенным плакатом.
Я сутками лежала в кровати, листала ленту новостей, и плакала по иллюзии нормальности, этому чёртовому велосипеду и невозможности говорить с близкими о самом важном.
Все слилось в ком из ужаса от того, что творят от моего имени. А там, где раньше был дом, теперь была огромная дыра. Рвались связи, мир делился на тех, кто «за», и тех, кто «против», на оставшихся и уехавших.
Тогда ощущение, как расползается ткань прошлой жизни, было почти физическим. Спустя три года уже сложно вспомнить, что когда-то было по-другому.
Вместе с нормальностью стали исчезать воспоминания — они превратились в набор пыльных историй. Со временем я и сама перестала понимать, были ли они когда-то правдой. У меня ушел почти год, чтобы понять, как мне дороги эти истории — и как я не хочу их потерять.
В декабре 22 года я впервые поехала домой, на Рождество — как все немцы. С собой я взяла камеру.
Мой проект «Дома пахнет дымом» — это попытка выстроить новые отношения с домом. Понять, как он меняется. Как изменилась я. Где в нем мое место, и осталось ли оно еще.
Первое, что мне приходит в голову, когда я думаю о доме, это ночной рейс Москва-Томск, слипающиеся от мороза ноздри, и запах дыма из печных труб зимой. Уютный, говорящий что там, где тебя ждут, уже натопили печь.
Одно из моих самых страшных детских воспоминаний — в окно автобуса по дороге в деревню я увидела, как горит дом. Такой же, как наш, одноэтажный, двухквартирный, с верандой и кустами калины за забором. Я помню огонь, поднимающийся вверх из окон, пылающую крышу и едкий запах, который лился внутрь через открытый люк старого пазика.
В моем доме пахнет дымом.
Вид на район Степановка в Томске, где я выросла, 7 февраля 2022 года. До центра города на автобусе можно доехать всего за 30 минут, но Степановка больше похожа на деревню, чем на городской район. Мои родители купили здесь дом сразу после свадьбы, я родилась и прожила здесь 27 лет. Фото: Алена Кардаш. 
Мои родители сидят перед баней под Томском, 30 апреля 2024 года. Раньше баня была для моего папы чем-то вроде соревнования — он каждый раз пытался побить температурный рекорд, так что иногда столбик термометра в парной доходил до 120 градусов. Но чем старше становятся родители, тем мягче становится баня. После стольких лет она наконец начала превращаться в чистое удовольствие. Фото: Алена Кардаш. 
В квартире моей бабушки в Томске, 12 января 2023 года. Моя бабушка редко выходит на улицу, поэтому телевизор для нее — это окно в мир. Фото: Алена Кардаш. 
Мама учит немецкий язык с Duolingo и лечит сломанную ногу инфракрасным светом в своем доме в Томске, 26 декабря 2022 года. Мама учила немецкий в школе, но, как и большинство людей ее поколения, забыла почти все. Мама очень хочет когда-нибудь поехать в Германию. За шесть лет мои родители ни разу не навещали меня в моем новом доме, они и совсем еще не были за границей. Фото: Алена Кардаш. ← → В последнюю неделю того самого февраля, когда я впервые от отчаяния бросила трубку, разговаривая со своими родителями, я написала им большое письмо. Я его так и не отправила. Тогда мне казалось, что есть какие-то слова, которые могут все поправить, но все менялось так быстро, что эта иллюзия тоже скоро исчезла.
Фотография стала моим языком. То, что невозможно было сформулировать словами, я снимала. Если смотреть на привычный мир с расстояния, обычные вещи и ритуалы начинают обрастать новыми смыслами.
Небо над Москвой, мама в окне дома, ёлка в бабушкиной квартире, которая стоит в одном и том же углу круглый год, пластиковый плющ на летней кухне, покрытый инеем. Эти обрывки воспоминаний превратились в визуальный дневник, в котором я сама себе рассказывала сказку про дом.
Это сказка про дом в беде. Возле супермаркета, куда меня отправила мама купить продукты для селедки под шубой — буква Z в новогодних гирляндах. На городском кладбище, где похоронена моя бабушка, выделили специальный сектор для погибших солдат. В краеведческом музее на одном этаже с выставкой часов и купеческой мебели — три зала экспозиции «Томичи на СВО».
Иногда я пишу к фотографиям короткие зарисовки, похожие на снимки сцены из жизни. Но чаще всего я боюсь разрушить тишину, навязывая фотографиями конкретные смыслы.
За последние годы пространство для прямого высказывания схлопнулось и разговор снова стал уходить в полутона, метафоры, умолчания. По-моему, прелесть фотографии в том, что она сама по себе и есть метафора — и в ней гораздо больше свободы мысли, чем в любом из абзацев этого текста.
После первой поездки я была дома еще три раза. Поздним летом, когда поспели яблоки, а бабушке исполнилось 94. Весной во время ледохода и президентских выборов. Ранним летом, когда прозвенел последний звонок, а мама высадила помидоры в теплицу.
Я не думаю, что в моей истории уже есть или может появиться какая-то точка. Это часто болезненный, но важный процесс, который не дает рваться связям.
Когда я думаю о том, зачем я все это делаю, я часто вспоминаю один разговор с папой.
Зима. Мне тринадцать. Папа встречает меня с танцев в своих шаркающих ботинках, которых я страшно стыдилась. Папа говорит:
— Я не верю в Бога, я верю только в неубывание энтропии.
— Это как? — спрашиваю я, никогда не слышавшая этого слова раньше.
— Это физика, Лёма. Вселенная постоянно расширяется, атомы отдаляются друг от друга и в конечном итоге нас ждёт только одно — тепловая смерть вселенной. Но человек может упорядочивать материю и, следовательно, энтропию уменьшать. Для этого и живём.
Я надеюсь, что этим проектом я смогла, пусть даже совсем чуть-чуть, уменьшить энтропию, которая берет над нами верх последние три года.
Автор: Алёна Кардаш
Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →