«Нюрнберг» — еще один фильм о знаменитом процессе, где Геринга играет Рассел Кроу (лучшая его роль за долгие годы)

К финалу картины оказывается, что снять ее было не такой уж плохой идеей

В мировом прокате идет «Нюрнберг» — судебная драма о самом знаменитом суде новейшего времени, снятая американским режиссером Джеймсом Вандербильтом. Идея автора, написавшего в свое время сценарии к фильмам «Зодиак» и «Новый Человек-паук», поначалу не выглядит убедительной: фильмов о Нюрнбергском процессе, как и книг, и так невероятно много, а этот к тому же не блещет даже исторической детализацией (например, в картине нет русских). Он основан на романе Джека Эль-Хая «Нацист и психиатр», главный герой которого, доктор Дуглас Келли в исполнении Рами Малека, опрашивает нацистских преступников перед судом и попадает под обаяние Германа Геринга (Рассел Кроу). Кинокритик Антон Долин рассказывает о том, почему, несмотря на все вопросы к фильму, он оказывается своевременным.

Еще одно кино про Нюрнбергский процесс, не хватит ли? Судя по всему, примерно такой вопрос задает себе большинство зрителей — у «Нюрнберга» Джеймса Вандербильта, невзирая на звездный состав, весьма скромные сборы и сдержанная критика.

На самом деле, книг о суде над руководством Третьего Рейха написано в десятки раз больше, чем снято фильмов, просто многие считают исчерпывающим самый первый и знаменитый — «Нюрнбергский процесс» Стенли Крамера 1961 года. Не так давно еще и Николай Лебедев снял в России «Нюрнберг». Главной сюжетной линией этой картины был вымышленный сговор союзников против СССР, чтобы выставить советское руководство главными злодеями Второй Мировой.

Кому-то картина Вандербильта, впрочем, покажется такой же неубедительной. В ней русских нет вовсе, невзирая на их деятельное участие в трибунале — о них лишь упоминается вскользь. Главные герои — исключительно немцы и американцы. У Голливуда на то есть причина, по меньшей мере, формальная. Сценарий основан на книге Джека Эль-Хая «Нацист и психиатр», где интрига строится на одном конкретном аспекте грандиозного процесса — отношениях военного психиатра Дагласа Келли с самым знаменитым подсудимым, бывшим рейхсмаршалом Германом Герингом.

Несложно найти, за что покритиковать новый «Нюрнберг». Вандербильт больше известен как кинодраматург, а не режиссер (в его фильмографии есть и шедевры — например, «Зодиак», и проходные жанровые экзерсисы — например, «Штурм Белого дома»). Палитра его приемов скромна и традиционна. Часть кастинга вызывает законную критику: Рами Малек, которому поручена роль Келли, и вовсе кажется «попаданцем» из наших дней. Искусственное включение немногочисленных женских персонажей в сюжет смотрится вымученно, при этом для жены и дочери Геринга арка толком не придумана. Наконец, обильное использование шокирующей до сих пор документальной кинохроники освобождения концлагерей предстает манипуляцией, не слишком оправданной художественно. Не говоря о том, что удлиняет и без того излишне обстоятельный фильм.

Все это можно было угадать и до просмотра. Удивительно другое: «Нюрнберг» заставляет забыть обо всех его недостатках, деятельно доказывая актуальность поднятых вопросов — поистине проклятых. Перед нами определенно не еще одна голливудская небрежная реконструкция, которая призвана спрямить реальность и встроить факты в удобную драматургическую схему. Напротив, это фильм, своевременность которого невольно приводит в ужас.

К финалу перестает раздражать и ходячий анахронизм, психолог в исполнении Малека. Начинаешь понимать, что этот самоуверенный молодой человек, решивший бросить вызов самому Герингу и тут же попавший под его сокрушительное обаяние, — наш полномочный представитель, посланник XXI века в Нюрнберге 1946-го. Он бессилен перед воплощенным злом точно так же, как мы; и не важно, читаем мы хроники давнего процесса или задумываемся о возможности подобного трибунала в будущем.

Сердце, голос, душа и внушительное брюхо «Нюрнберга» — Рассел Кроу, сыгравший лучшую свою роль за долгие годы (наверное, со времени «Ноя» Даррена Аронофски). Отталкивающая поначалу внешность надменного героя затмевается умом и харизмой. Зритель буквально оказывается в шкуре Келли, начиная проникаться циничным юмором нацистского функционера, его неподдельной любовью к жене с дочерью, своеобразной честностью и недюжинной отвагой — уже осужденный, он решил вступить в схватку со своими судьями и прокурорами на глазах всего мира. «Нюрнберг», конечно, не байопик Геринга, и если Кроу получит очередную «оскаровскую» номинацию — заслужил, сомнений нет, — то это будет роль второго плана. Однако персонаж вышел интереснее и товарищей по скамье подсудимых, и решительных обвинителей (самый яркий из них — жесткий юрист Роберт Джексон, роль которого играет совершенно не похожий на прототип, но идеально подходящий по темпераменту Майкл Шеннон).

Мы можем рассмотреть каждую морщинку Геринга, каждый лопнувший сосуд в его глазах, когда бывший рейхсмаршал чуть не умирает от разрыва сердца, доведенный до предела стрессом и нехваткой привычных опиатов. Тем не менее, он остается не менее таинственным и непостижимым, чем невидимка Зодиак в детективе Финчера по сценарию Вандербильта.

«Нюрнберг» не боится заговорить о критериях добра и зла, задуматься всерьез: «А судьи кто?». Геринг закономерно намекает, что Советы ничем не лучше Третьего Рейха, а американцы и вовсе убили кучу гражданских, сбросив бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Ему в ответ несутся давние аргументы про Перл Харбор и право на оборону, но звучат они бледно, неубедительно. Ведь речь не о правилах войны, а о праве на моральный суд.

Другая болевая точка — давно всем осточертевшая, но неизменно неразрешимая задачка «коллективной ответственности», да и вины тоже. Геринг был влиятельным функционером, командовал военно-воздушными силами, но все-таки за концлагеря, пытки и массовые убийства отвечали Гиммлер и Гейдрих. «Ему безразлично, убили бы евреев или нет», — растерянно констатирует Келли. А судье Джексону приходится изобретать трюки — как выясняется на процессе, не слишком эффективные, — чтобы Геринг в принципе выглядел в глазах слушателей, читателей и зрителей преступником, а не мучеником.

Привычный нам детерминизм вдруг перестает работать. Выясняется, что сама идея Нюрнбергского трибунала была весьма рискованной и сомнительной. Одно дело — сразу расстрелять руководителей гитлеровской Германии. Другое — убедить миллионы симпатизирующих им обывателей в том, что те были монстрами, а не просто убежденными военными и чиновниками с иной, чем у союзников, картиной мира. Технически казнить того же Геринга было не сложно. Как сделать, чтобы эту казнь одобрила аудитория — та самая, от которой зависит будущее? (Джексон разумно вспоминает поражение Германии в Первой Мировой, которое и привело к рождению нацизма).

Здесь приходит отчетливое понимание, зачем нужен еще один, именно этот «Нюрнберг». Когда-то хроника легендарного трибунала убеждала нас в том, что зло рано или поздно непременно будет наказано, а добро и справедливость победят. Теперь она необходима, чтобы вновь доказать старинную теорему о банальности, вездесущности и живучести зла. В этом смысле фильм Вандербильта вписывается в линию, начатую «Зоной интересов» и «Исчезновением Йозефа Менгеле».

По-американски прямолинейно и упрямо «Нюрнберг» твердит: зло лукаво и изворотливо, но его цельность неоспорима, а осуждение не допускает никаких «да, но». Так же безусловно и однозначно наказание, которого, кстати, Геринг смог избежать, приняв накануне казни заблаговременно спрятанный цианид. А вот что условно и, увы, не вечно — это победа над злом, которое найдет время и форму, чтобы вернуться и вновь заявить о не-все-так-однозначности.

Может, конкретные обвинители нацистов в Нюрнберге и не потерпели настоящего фиаско, но эпилог фильма пропитан горьким пессимизмом. И автор, и публика знают: срок годности формулы «Больше никогда», звучавшей свежо в 1946-м, безнадежно истек.

Антон Долин