Истории трех россиянок, которые помогают украинцам

Сегодня в России отмечают День матери. Мы поговорили с тремя известными, талантливыми и энергичными женщинами. У Али Хайтлиной и Риты Винокур малыши появились на свет после 24 февраля 2022 года. Многодетная Татьяна Лазарева во время полномасштабной войны России против Украины стала бабушкой. Мы спросили наших героинь: каково это — быть мамой и бабушкой во время войны? Откуда берутся силы еще и на волонтерство и помощь другим — тем, кому хуже?

Аля Хайтлина: «Я была уверена, что мой ребенок родится уже после войны»

В 2012 году поэтесса Аля Хайтлина уехала из России в Германию. С тех пор живет и работает в Мюнхене. Она языковой методист в детском саду: помогает малышам из разных стран адаптироваться в немецкоговорящей среде. А еще Аля — мама двух замечательных дочек. После начала полномасштабного вторжения России в Украину стихи Али Хайтлиной стали одним из самых пронзительных поэтических высказываний об этой войне. Для нее Украина — это особая тема: муж Али из Киева, в Украине много близких и родных. После 24 февраля 2022-го Аля писала стихи и публиковала их на своей странице в Facebook. Некоторые из них прозвучали в исполнении Чулпан Хаматовой и Анатолия Белого. В 2024-м издательство Freedom Letters выпустило сборник стихов Али Хайтлиной «Четыре дня до весны». С самого начала войны она помогала украинским беженцам, оказавшимся в Германии: встречала на вокзале, искала жилье, организовывала транспорт. А в июне 2022-го родила свою младшую дочку Дану.

— Война застала вас уже на довольно большом сроке беременности. Но всё это время вы активно помогали украинским беженцам.

— 24 февраля 2022-го я была на довольно приличном сроке, но я была уверена, что мой ребенок родится уже после войны. Я была убеждена на миллион процентов, что к июню всё закончится. От работы меня тогда освободили, поэтому я могла себе позволить с 24 февраля прямо с ушами уйти в волонтерство. И это для меня был, конечно, путь спасения.

Еще в 1990-е годы в Мюнхене появилось русскоязычное сообщество, которое организовали люди, приехавшие в основном из Украины, из Харькова. И у них выросли в Германии дети, которые на самом деле уже больше немцы.

И вот эти дети — 25–30-летние ребята — собрались 25 февраля и сказали: «Сейчас мы решим, что нам нужно делать!» Потому что было понятно: через день-два у нас в Мюнхене появятся беженцы. Их нужно будет принимать, кормить, расселять, это всё нужно будет организовать. То есть надо будет искать людей, которые готовы приютить, как тогда мы говорили, «на одну-две недели».

У нас сразу появилась куча работы. Мы занялись сбором гуманитарки и вещей. В Мюнхене довольно долго потом был центр, куда люди приходили и могли взять еду, памперсы, одежду, игрушки. И у нас получилась такая огромная волонтерская организация в городе, человек, наверное, на 50 и на пять-шесть отделов.

— Это очень сложная работа и в физическом, и в эмоциональном плане. Чем может помочь женщина, которая сама вот-вот станет мамой?

— Я понимала, что с моим уже большим животищем я не буду ездить никого встречать. Я пару раз встречала, но мне было прям стремно, страшно за ребенка. Поэтому я занималась транспортом: организовывала водителей, которые были готовы ехать встречать людей.

В какой-то момент, наверное, в мае, мы поняли, что езда маленькими машинами уже неэффективна. И мы начали отправлять автобусы на границу Польши и Словакии.

— Так появился «Рубикус»?

— Не совсем. У нас в Мюнхене есть свое сообщество GOROD. Мы помогали и помогаем здесь, на месте. А под именем «Рубикуса» — сообщества, которое до войны занималось организацией семейных лагерей в Германии, — объединились друзья и знакомые, которые хотели скоординировать усилия и помочь людям выехать из-под бомбежек. Какое-то время я была и там, и там. Мы сделали чат в интернете, где собирали тех, кто был готов прямо сейчас ехать на границу, и переписывали, кто сколько людей готов взять. Сейчас «Рубикус» — это большая международная волонтерская организация, до сих пор помогающая украинцам эвакуироваться в страны Европы.

— Оставались ли у вас силы на свою семью?

— Это довольно сложный момент. Я тогда много об этом писала: ты какое-то время там [с беженцами], а потом приезжаешь домой и ведешь нормальный образ жизни, быт: ребенка кормишь, на кружки его водишь… Я старалась это разделять, рассказывала что-то дочке, когда она спрашивала, почему мама плачет. Но ей не очень было понятно, что происходит.

— У вас это проговаривалось, проживалось много раз в стихах?

— Да, конечно, поэтому я писала. Это помогло мне всё упорядочить, чтобы голова просто не взорвалась от наличия двух этих совершенно несовместимых миров.

— Есть какое-то самое яркое стихотворение того периода, которое для вас особенно важно?

— Про Наташу. Это история про женщину из Мариуполя. И ее не стало, потому что она была там тогда, когда город стирали с лица земли. Она самый обычный человек. От каждого такого человека идут ниточки — к одному, к другому, к третьему, у него есть семья, знакомые, кто-то про него знает одно, кто-то — другое. И когда человек исчезает, то исчезает что-то, что нельзя восстановить никак. С ним погибает его вселенная. И то, что просто из-за массового помешательства, из-за этого фашиствующего государства столько вселенных погибло без восстановления, чудовищно.

Стихотворение про Наташу

Сто шестьдесят второй день: песни
Вы знаете, что умерло с Наташей?
С Наташей, из аптеки фармацевткой,
Которая гуляла с пекинесом
И булочки на праздники пекла?
Остался муж, и сын остался старший,
Но умерли Наташины рецепты,
Она, конечно, их не записала
Сначала. А потом уж не смогла.
Еще Наташа очень много пела,
И песни тоже умерли с Наташей.
Слова остались, музыка осталась,
Но сумма не тождественна кускам.
Ее нашли почти что самой первой,
На вид живой, как будто бы уставшей,
Как будто бы она почти что встала,
Но не смогла подняться из песка.
Так и лежала возле карусели
Наташа, фармацевтка из аптеки,
А пекинес сидел у самой шеи,
Но не скулил, а тяжело дышал.
Сын с мужем подошли и тоже сели
У головы и ног. Скрестились тени,
И будто бы уселась между ними
Усталая Наташина душа.
Наташины слова: «Вам что на завтрак?»
Наташин страх: «Не лезь туда, укусит».
Наташина любовь: «Эх вы, красавцы,
Состарюсь, с вами каши не сварить».
Для мужа чай, для сына динозавры,
А младший далеко, еще не в курсе,
Он с бабушками в первый день уехал,
Они смогли ее уговорить.
Всё это стоит уйму миллионов,
Сто десять тысяч и еще проценты,
Ужасно много толстых мягких денег —
Не рак лечить, не полететь на Марс,
А погубить Наташины пионы,
Сжечь вкусные Наташины рецепты,
Чтоб разорвать вселенную Наташа,
Планету Ира, астероид Макс.
Чтоб муж и сын сидели на площадке,
Здесь старший сын когда-то падал с горки,
Здесь младший сын когда-то пил из лужи,
Но он уехал, бабушка спасла.
Чтоб крест теней ложился беспощадно,
Чтоб воздух был на вкус глухой и горький.
Слова остались, музыка осталась,
А песен нет. Наташа унесла.
4 августа 2022 г.

— Как изменилась ваша жизнь после рождения дочки?

— Я родила Дану и продолжала волонтерить. Уже тогда стало понятно, что у нас есть еще одна важная область работы — помощь на местах для людей, которых мы поселили. Они уже в безопасности, но они сидят без немецкого языка, без понимания, что вообще где происходит, что делать с этой бюрократией, с этими ужасными длинными немецкими словами и почему магазины закрываются в воскресенье? И мы устроилиинформационный канал нашей организации «Инфопоинт», где мы консультировали, писали тексты, учили немецкому и отвечали на вопросы. У нас была раз в неделю рубрика «Открытый микрофон», где люди задавали любые вопросы, и мы их консультировали. Сейчас это превратилось в офлайн-«Инфопоинт», который существует до сих пор. Люди приходят сюда с вопросами, и волонтерки решают их.

— Из тех, кому вы помогали тогда, кто запомнился больше?

— Однажды я организовала водителя, и он привез совсем молодую девушку, лет 18–20, с двухлетним малышом. Что-то там не получалось с жильем, была уже ночь, и эта девочка оказалась у нас.

Мы их накормили, одели ребенка. И вот она стоит испуганная и совершенно не понимает, что ей сейчас делать. Она никогда не была одна, у нее всегда были мама на подхвате, муж. А тут она вдруг внезапно всё должна делать в одиночку. Но при этом видно, что ей сейчас прямо на глазах становится спокойнее. Просто потому, что она приехала в страну, где они с малышом под мирным небом, в безопасности.

— А потом случилось 7 октября 2023-го в Израиле. И в вашу жизнь добавилась еще одна война.

— Мы каждый день просыпаемся в новостях, которых мы в страшном сне не могли себе представить. И нигде не становится лучше. Мы все следили за судьбой заложников, особенно почему-то запомнилась семья Бибас — мама с двумя малышами-рыжиками. Очень хотелось верить, что они выживут и вернутся домой. Невозможно было не думать о них. И сейчас невозможно не думать.

А через два года выпустили из плена 20 измученных, запытанных людей, превратившихся в скелетов, у которых непонятно, что вообще дальше с этой жизнью будет после всего, что они видели там. Но за это отпустили из тюрем сотни подонков, которые завтра снова пойдут взрывать очередные автобусы. И ты понимаешь: вот новости, которым мы сейчас радуемся.

— Каково это — быть мамой в такое страшное время?

— Мне кажется, как раз материнство в этом смысле тебе создает такой защитный «домик». Если ты родила ребенка под бомбами, то, наверное, твоя жизнь меняется каким-то радикальным способом. И я вообще не представляю, как люди соединяют и тот, и другой мир.

Это происходит сейчас в Украине, это происходит в Израиле. Это такой опыт, после которого, мне кажется, людей должны брать в лик святых без предварительного собеседования.

А когда ты живешь в мирной стране, то вокруг тебя создается «домик» из того, что ты должен постоянно заботиться о младенце. У него там одно, другое, третье, сорок восьмое. Ну, в общем, мне кажется, это такой быт, который съедает тебя до последней капельки и создает вокруг тебя такое гнездышко, в котором ты можешь отключиться.

— Мамы могут спасти наш мир?

— В первую очередь мамы, но я не хочу исключать и отцов. Правда, среди волонтеров у нас в Мюнхене в основном были женщины. Часть из них с детьми, кто-то без детей. В «Рубикусе», на самом деле, тоже в основном волонтерки. И я знаю, что вот эта наша общая материнская, родительская сила — умение организовывать миллион процессов и держать в руках миллион нитей — это суперсила, которую можно применить в хорошую сторону, чем мы и занимаемся.

Татьяна Лазарева:«Мы должны сидеть на пороге их комнаты с тарелкой горячего супа!»

Татьяна Лазарева — яркая телеведущая и актриса, блогер и общественный деятель. С 2016 года живет в Испании. После начала полномасштабного вторжения России в Украину запустилапроект «Где я?» про подростков в эмиграции. А еще Татьяна — многодетная мама и молодая бабушка. Россия считает Татьяну «иноагентом», а «Росфинмониторинг» включил ее в перечень террористов и экстремистов.

— Татьяна, вы мама троих взрослых детей. Чем они сейчас занимаются и где живут?

— Старшему Степану 30 лет, он 3D-дизайнер и живет в Лиссабоне. Соне 26, и она тоже в Лиссабоне. Сейчас она воспитывает прекрасную дочь и занимается музыкой, пишет песни и выступает с концертами. Еще есть Антонина, которой 19. Она живет в Лондоне и учится в университете на продюсера кино и телевидения. Я ими всеми очень довольна, хорошие попались, работящие и ответственные. Не знаю, как так получилось.

— 24 февраля 22-го года вы встретили в Киеве. Где были в тот момент ваши дети и как они реагировали на происходящее?

— Да, я была в Киеве. 23 февраля как раз закончились съемки юмористического проекта «Лига смеха». И с нашей командой, которую я курировала и была ее тренером, мы пошли это отмечать. Я уже тогда сидела скроллила ленту новостей. И когда утром начались первые взрывы — по-моему, это был Мариуполь, — я всех этих молодых ребят посадила в такси и отправила по домам. Через пару часов они сидели уже в бомбоубежищах. А я пришла домой и не могла лечь спать. У меня Миша (бывший муж Татьяны Михаил Шац. — Прим. ред.) с Соней в Москве, Степа в Лиссабоне, а Тося в Лондоне. И я понимаю, что они сейчас спят. Будить я никого не стала. Дождалась, пока они все проснулись, и наша семейная группа взорвалась криками. Ну и Соня с Михаилом сразу стали собираться на выезд. В итоге они уехали в Испанию на последнем поезде через Финляндию.

— Почему в Испанию?

— Домик, в котором я сейчас и живу, мы постоянно снимали уже несколько лет подряд. И это было такое место сбора семьи, место силы. На все каникулы мы ездили туда с детьми. Я сюда и приехала из Киева, потому что было понятно, что после того, что я начала говорить про эту войну, в Россию ехать мне уже небезопасно. Да как-то не особенно мне хотелось в свою страну возвращаться. Сюда же приехали Соня с Михаилом. Михаил дальше отправился в Израиль, а Соня пожила у меня и поехала в Португалию, поближе к Степану.

— Как ваши дети отнеслись к тому, что они теперь не могут вернуться в Россию?

— Мы с Михаилом с ними по-взрослому поговорили, объяснили им, что заложники нам в России не нужны. Поэтому пока мы туда не поедем.

С нами, взрослыми, проще: нас к ядерной войне готовили, вообще-то, в детстве. А детям такие потрясения переживать тяжело.

Младшей, наверное, было полегче, потому что она давно из Москвы уехала: ей было десять лет, когда она начала учиться в Испании. Даже у Степы было какое-то внутреннее сопротивление, хотя он сам принял решение уехать.

Тяжелее всего, конечно, было Соне, потому что она только-только начала в России какую-то свою активную жизнь. Видимо, поэтому у нее сейчас все песни такие очень щемящие — «Моя Москва», «Эмигрант». В них очень много про то, как она скучает по этой жизни.

— Получается, ваши дети оказались в похожей ситуации, как и ребята-подростки — герои вашего проекта «Где я?»

— Проект «Где я?» и возник прежде всего из наблюдений за моими детьми и детьми моих друзей. Я никогда не думала, честно говоря, что стану специалистом по родительско-подростковым отношениям. Но мне это очень нравится!

Подростковый возраст сейчас реально удлинился. Они с десяти лет уже подростки, и до 20 лет они всё еще подростки. Потому что мир очень страшный, и они просто не хотят и не могут так быстро повзрослеть. Мы в 16 лет уже переставали быть подростками. А сейчас я смотрю на свою Тосю, ей 20, смотрю на Соню, ей 26, — они такие еще неокрепшие, и им очень хочется «обратно».

А второй момент в том, что мы, взрослые, к этому удлиненному подростковому периоду оказались не готовы. Мы не понимаем, чем мы нашим детям можем помочь. Взрослые сами проваливаются, хотя мы должны быть им опорой. Как говорит моя знакомая: «Мы должны всегда сидеть на пороге их комнаты с тарелкой горячего супа!»

— У вас совсем недавно родилась внучка Сара. Как вы себя ощущаете в роли бабушки?

— Так получилось, что у Сони только начался проект «Орел и решка», когда она узнала о своей беременности. Тут я ее поддерживала, потому что у меня как раз был такой опыт: я никогда во время беременности не уходила со съемок, ехала рожать прямо со съемочной площадки. А когда родилась внучка Сара, я, честно говоря, не сразу это осознала, бабушкины инстинкты включились позже. Зато сейчас я очень кайфую.

Скажу по секрету, когда уезжаю от нее из Лиссабона, сижу в аэропорту и плачу. Такие чувства она во мне вызывает, что невозможно с ней расстаться.

— Как часто вы с ней видитесь?

— По возможности стараемся видеться чаще. На фестиваль «СловоНово» Соня приехала с Сарой, в Риге на съемках встречались. Недавно у Сони были концерты, а я помогала, немножко разгружала ее, побыла бабушкой. Сара у нас девушка с характером, у нее кличка «Директор». Я очень надеюсь, что, когда она подрастет, то я смогу ее брать к себе на лето и быть самой настоящей спасающей бабушкой. А пока я подписана на дочкин инстаграм, смотрю там всякие сторис про внучку: как она выглядит, что делает.

— После 24 февраля 2022 года у вас много благотворительных проектов, помогающих Украине и украинцам. Что это за проекты?

— Очень мне нравится читка прекрасной пьесы Артура Соломонова «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича». Несколько раз уже мы ее читали в разных городах. Все средства от сборов идут на помощь Украине.

Еще очень важный для меня проект — это фонд моего друга по КВН Александра Пикалова. Когда началось полномасштабное вторжение, он создал фонд, и я раз в полгода собираю деньги у себя в телеграм-канале, чтобы отправить украинских детей в лагеря в Карпатах. Это дети из обстреливаемых территорий, которые остались в Украине. Зимой буду делать новый сбор. Уже думаю, какие будут лоты. Обычно это какие-то именные вещи: книги с автографами, открытки с подписями. Гоняюсь сейчас за Екатериной Михайловной Шульман, чтобы снять с нее какое-нибудь ожерелье.

— Спасут ли мамы этот мир?

— Материнская любовь и доверие спасут этот мир. Любовь — это базовое чувство, а ненависть — скажем так, навязанное. Я совершенно уверена, что женская любовь, всепрощающая женская мягкость и дипломатичность — это то, чего очень не хватает сейчас. Умение договориться, умение продолжать любить несмотря на то, что тебе кажется, что ты сейчас убьешь. И не надо думать, что есть люди, у которых таких моментов нет. Но ты всё равно выходишь из негатива через эту любовь. Ты прощаешь всё через любовь.

К сожалению, сейчас в России, как раньше бы сказали, «политика партии» по расчеловечиванию и ненависти. Поэтому я буду продолжать «топить» за любовь, уважение и разговор. Потому что молча ненавидеть, без обратной связи, — очень плохо, это неправильно.

Как только ты включаешь обратную связь, смотришь на своего хейтера и говоришь ему: «Скажи, что у тебя случилось?» — он начинает меняться.

У меня сколько таких случаев было, когда человек сам себя накручивает и не ждет ответа, потому что всё себе уже придумал. Но как только ты вступаешь с ним в контакт и делаешь это с любовью, доверием и желанием помочь, это ломает шаблоны. Потому что людям нужна эта любовь. Они очень соскучились по любви, по доверию, по объятиям.

И я в этом вижу какое-то тоже спасение, потому что я знаю, как это работает. Если почитать комментарии под выпусками нашей программы «Где я?», многие удивляются: «Где вы берете таких удивительных детей?» А они все такие сейчас! Ты только им раскрой чуть-чуть объятия и выслушай. И увидишь космос!

Рита Винокур:«Материнство и волонтерство — это не только про заботу о других, но и про стержень, который помогает не сдаваться»

Рита Винокур живет в США с 2019 года. Из России она уехала в 2016-м сначала в Беларусь, к будущему мужу. А спустя три года, уже вместе с мужем и маленьким сыном, они эмигрировали в Америку. С марта 2022-го Рита руководит волонтерской организацией RubikusHelpUA, помогающей украинцам эвакуироваться в страны Европы. Мама двоих сыновей и нерожденной в 2022-м маленькой дочки. На странице Риты в Facebookбольшое счастье и большое горе стоят рядом. Но Рита уверена, что в таком «немирном мире» люди имеют право, несмотря ни на что, быть счастливыми.

— Как получилось, что молодая женщина из далекой Америки становится руководителем большой волонтерской организации в Европе?

— Сначала нужно представить себе фермерскую одноэтажную Америку, где дома в один-два этажа, соседи, у которых пикап стоит, ружьишко висит, собачка бегает, как из кино. И вот наша семья живет в таком доме в Пенсильвании. В доме живут мама, папа и пятилетний Марёк, который пошел в местную школу, куда его по утрам забирает желтый автобус. Вот такая была у нас жизнь. И зимой 2022 года у меня не было предчувствия войны. С лета 2020-го всё наше внимание было приковано к Беларуси, происходящее там нас очень близко коснулось, и мы неотрывно следили за всеми событиями. А потом немного выдохнули, просто жили в своем маленьком американском мирке.

И тут — 24 февраля… Абсолютный шок и ощущение нереальности происходящего.

А у меня всегда единственная реакция на стресс — это что-то делать. И вот я пытаюсь срочно придумать, что я могу сделать прямо здесь и сейчас из своей пенсильванской деревни.

У меня очень много украинских друзей, даже с мужем мы познакомились в Киеве, в танцевальном лагере. И в первые дни войны я прошу всех своих друзей: «Шлите мне информацию, как можно помогать!» Я пытаюсь сделать из своего фейсбука такой информационный хаб, где собираю ссылки на проверенные сборы и программы помощи: что можно сделать из Америки и Европы, что собирать, куда отправлять, кому донатить? Я, наверное, неделю или полторы этим занимаюсь, и тут мне совершенно разные люди говорят: «Напиши Але Хайтлиной и Свете Водолазской. Они тоже помогают украинцам». Я написала — и оказалась в «Рубикусе».

— Как муж и сын отнеслись к вашей новой работе?

— Волонтерство отнимало вообще всё время, которое у меня было тогда. Я известный трудоголик, но таких проектов в моей жизни еще не было! Немного спасала разница в часовых поясах: сын был в школе полдня, к его возвращению Европа уже ложилась спать. Так что интенсивность моего волонтерского общения сильно снижалась, и я могла уделить время ребенку.

Мой муж, будучи настоящим белорусским патриотом, очень много волонтерил в 2020-м. Он работал, обеспечивал нашу семью, а всё остальное время посвящал помощи землякам. Первый год после начала белорусских протестов летом 2020-го мы его практически не видели. Поэтому он как-то сразу понял и принял тот факт, что теперь моя очередь. И с его стороны была одна сплошная поддержка и ощутимая помощь. Например, мы с ним на пару, как настоящие стартаперы, дома на кухне придумали справочник для переселенцев, которым люди пользуются до сих пор!

— В этот момент вы уже знали о своей беременности?

— В апреле 2022-го у нас в «Рубикусе» открывается новое направление: мы начинаем вывозить людей, едущих из оккупации. Нужно с нуля отстраивать все процессы, налаживать взаимодействие с волонтерами из России и стран Балтии. Впервые в жизни приходится искать деньги на аренду автобусов и оплату билетов. Я настолько этим занята, что вообще не замечаю, что беременна. И когда ближе к концу мая я это осознаю, думаю: «Здорово, супер, у нас будет ребенок!» Дома все радуются. Между собой называем малыша Малинкой, потому что в тот момент, когда доходят руки сделать тест, малыш уже примерно размером с малинку.

Беременность совсем не мешает мне волонтерить. Просто теперь, в перерывах между созвонами и заявками, я сижу трогаю живот и улыбаюсь. В состоянии концентрации и гиперфокуса проходит первый триместр.

А в начале второго я иду к врачу, и мне говорят: «Нам это очень грустно вам сообщать, но мы не слышим сердцебиения». На 14-й неделе у меня замирает беременность.

В первую беременность я почему-то всё время боялась и мысленно готовилась к чему-то плохому. В 30 лет у меня диагностировали рак шейки матки, потом была операция, восстановление. Российские врачи пугали, что с таким возрастом и таким анамнезом всё что угодно может пойти не так. Но первая беременность и роды прошли настолько спокойно, что на этот раз я даже не думала, что может случиться что-то плохое. Поэтому новость была как гром среди ясного неба.

— Вы как-то анализировали, что могло стать причиной этой ситуации? Не могла ваша волонтерская работа как-то повлиять?

— Врачи сделали все необходимые исследования. К сожалению, у малыша изначально не было шансов: хромосомная мутация. Я человек, доверяющий доказательной медицине, поэтому мне, слава богу, даже в голову не пришло, что в этом может быть какая-то моя вина! Но, конечно, это было очень больно. И особенно когда я узнала, что это была девочка, а я очень хотела дочку.

— Как вы решились на новую беременность?

— Здесь, в Америке, если врачи не связывают потерю беременности с какими-то проблемами со здоровьем, разрешают снова беременеть. Не знаю, как у других, но меня не отпускало ощущение пустоты, которую просто необходимо было заполнить. Так появился у меня Гришуля. Это уже была наша общая «рубикусовская» беременность. Многие из коллег знали о том, что летом я потеряла мою девочку, и нового малыша, затаив дыхание, ждали всей командой.

— Каково это быть мамой грудничка, когда у тебя такая эмоционально тяжелая работа и большая ответственность за людей?

— Мне сказали тогда наши волонтерки: «Знаешь, Ритка, мы не заметили, как ты родила!» Я писала в чаты даже из больницы, когда уже вовсю шли схватки. И потом, кстати, было удобно: ты ночью просыпаешься кормить малыша и как раз с Европой синхронизируешься. А инструктажи для новых волонтеров вела прямо с Гришулей на руках. В «узких» кругах он немедленно получил прозвище «Строгий директор». В общем, до 7 октября 2023-го это была прекрасная мамская жизнь, которую отлично удавалось совмещать с весьма продуктивным волонтерством.

— События 7 октября в Израиле стали для многих огромным испытанием.

— 7 октября 2023-го я поняла, что чувствовали многие наши волонтерки весной 22-го. Тогда говорили: «Мы не можем дышать, нас накрывает, у нас панические атаки, мы кидаемся на стены, обнимаем своих детей и в них плачем». Это всё тогда мимо меня прошло, потому что я была на волонтерском адреналине. Но тут меня накрывает так, что я почти месяц не сплю. Пытаюсь не читать новости, но всё равно читаю. Мысленно я там, на месте каждой из этих израильских мам. Держу своего младенца, не отпускаю, плачу в пушистую макушку и не могу перестать думать о тех, других малышах... Когда у тебя на руках совсем младенец и бушуют гормоны, надо особенно беречься: все истории, связанные с детьми, гораздо острее воспринимаются. Спасалась тогда только рутиной: домашней, мамской, волонтерской.

Снова вышло, что и материнство, и волонтерство — это не только про заботу о других, но и про стержень, который помогает самой держаться и не сдаваться.

— Можно ли во время войны быть счастливым?

— Война — это такой страшный дементор, который высасывает из тебя право радоваться жизни. Ты живешь с мыслью, что там война, — а я тут радуюсь, там война — а я тут беременею, детей рожаю. И вот это страшное чувство вины как будто бы запрещает тебе жить и радоваться своему хорошему. Ужасно тяжело, когда это приходится на период твоего материнства и младенчества твоих детей, потому что этот период создан для радости. Он гормонально так задуман, что ты должен быть постоянно в состоянии восторга от того, что твой малыш улыбнулся, сел, пополз.

Я себе сказала, что я не имею права пропустить жизнь моих детей и не радоваться ей из-за того, что где-то творятся очень страшные вещи. И я изо всех сил стараюсь держаться этой мысли, что это моя жизнь, и если я перестану ее жить и радоваться тому, что в ней происходит, то у этой войны просто появляется еще одна жертва.

И кстати, наши беженцы нас этому ежедневно учат. Они переезжают, выдыхают и через какое-то время начинают писать: «А мы туда ходили, вот это купили, вот это попробовали, вот туда съездили». И ты понимаешь, что они правы! Они живут свою жизнь, прям вгрызаются в нее и стараются радоваться каждому новому дню. И я этому у них учусь!

— Мамы спасут этот мир?

— Хочется красиво сказать, что да, потому что у нас большое мудрое материнское сердце и вот это вот всё. Но, если честно, я не очень верю в то, что с материнством нам дается мудрость. Скорее это какое-то понимание собственной силы: если я рожала 33 часа одного ребенка и 24 часа другого, неужели я не смогу ради какой-то задачи не поспать 33 часа? Если я просыпаюсь кормить шесть раз за ночь, значит, я и в чате шесть раз за ночь могу ответить. Материнство дает ощущение, что ты очень могучая. Могучая — от слова «могу». Так что не знаю, спасут ли мамы мир, но мамы могут как минимум постараться вырастить неплохих детей.