Оригинал
Источник
Страница
15
Original Material

Островное братство

Мы работаем над тем, чтобы улучшить качество распознавания текста этого материала.
Вы также можете прочитать его в PDF, переключившись на страницу выпуска.

Жители Южных Курил не хотят "под Японию". Они привыкли к своему неопределенному статусу, и он их, похоже, устраивает

Идет по поселку Южно-Курильск румяная бодрая женщина лет шестидесяти, несет в руке ведро, от которого за версту пахнет навозом. Увидала нас: "Корреспонденты, что ли? (У коллеги на шее камера, так что догадаться несложно. - "Итоги".) Неужто с самой Москвы? А я тетя Тоня. Иду вот за коровьими лепешками, огород удобрять. А чего это вас к нам занесло? - и вдруг догадалась. - Небось, потому, что Путин в Японию поедет? Опять будут японцы говорить, чтобы острова наши им отдать". - "А надо отдавать, тетя Тоня?" - мне, наконец, удается вставить словечко. Тетя Тоня мотает головой: "Ни за что!" - а потом ставит свое пахучее ведро на землю и, подбоченясь, заводит песню: "Отдавать их не надо, Кто бы их ни просил. Ничего нет на свете Краше наших Курил". И неизменный припев: "Нету места на свете Краше наших Курил". У самой тети Тони, как и у очень многих курильчан, есть квартирка на материке, купленная на ссуду после землетрясения, но она там не прижилась - вернулась: "Привыкла здесь, меня сюда родители девочкой привезли, всю жизнь, почитай, тут. - И без всякого перехода: - Давайте я вам еще японскую песню спою, про сакуру, мы ее к приезду японцев в ансамбле выучили. Спели японцам про то, чтобы Курилы не отдавать, и про сакуру, чтобы им приятно было".

Япония претендует на четыре острова Курильской гряды: Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп. Хабомаи, строго говоря, не остров, а цепь маленьких плоских островков. Люди там не живут. Шикотан и Кунашир, расположенные ближе всего к японскому Хоккайдо - его прекрасно видно и с Шикотана, и с Кунашира, - объединены в Южнокурильский район Сахалинской области. Итуруп, самый большой и самый северный из четырех островов, составляет самостоятельный Курильский район. В советское время именно Южнокурильский район считался самым богатым и перспективным. Сейчас он беднее Курильского. Сами кунаширцы и шикотанцы говорят, что не выдержали двойного удара: реформ и страшного землетрясения 1994-го. Впрочем, и то и другое на Итурупе тоже имело место, однако Итуруп как-то поднялся и уже пару лет живет без областных дотаций, а Южные Курилы все никак не оправятся. Последние две зимы вообще провели практически без света и тепла, а зимы здесь хотя и не морозные, но зябкие: такая влажность, что и при минус трех коченеешь. После землетрясения население на южных островах уполовинилось: по данным переписи 1998 года, сейчас на Кунашире и Шикотане живет около восьми тысяч человек, а раньше было 15 тысяч. Испугались землетрясения и уехали. Однако немало и таких, кто, как тетя Тоня, вернулись.

Работы на Курилах практически нет, а где есть - зарплату часто задерживают на полгода. Но с голоду на островах не умрешь - море прокормит. Рыбу вялят и запасают впрок практически все, да и овощи в местном климате растут неплохо.

Цари природы

Кажется, бог затеял в этих местах что-то вроде экспериментальной лаборатории, такое здесь неистовое буйство разных форм и видов жизни, такое немыслимое разнообразие пейзажей на крошечном, в сущности, пространстве. На этих островах даже вполне банальные травки, деревья или птицы приобретают совершенно необычный облик: лопухи вымахивают в человеческий рост, березки пускают по два-три тоненьких кривых ствола из одного корня, решительно опровергая стереотип "стройная как березка", а вороны все иссиня-черного цвета с внушительными горбатыми клювами, как у попугаев. Поднимаешься на пригорок и видишь типичный северный пейзаж: тут и там кедровый стланик да редко стоящие ели. Только под ногами при этом не мох, а бамбук. А через несколько шагов можешь попасть в джунгли: густой широколиственный лес, какие-то лианы свисают. И тут же рядом - скалы, и океан шумит.

Когда среди этого великолепия набредаешь на следы жизнедеятельности человека, испытываешь шок почти такой же силы, как от соприкосновения с курильской природой: "И зачем господу понадобилось это омерзительное создание?" Насквозь проржавевшая бронетехника валяется где попало и как попало, прогнившие ничейные шхуны у пирса, здания, разрушенные землетрясением, не восстановленные, но и не снесенные, торчат себе без окон и дверей. Да и жилые дома имеют вид крайне несимпатичный: эдакие бараки-времянки, обтрепанные и неопрятные. И всюду мусор. В поселках, на берегу, в самых красивых бухтах - окурки, битые бутылки, консервные банки. В России почти везде так, но почему-то именно на Курилах это выглядит прямо-таки кощунством. Коли ты равнодушен к красоте, зачем здесь живешь? А коли неравнодушен - зачем гадишь?

На Шикотане довелось наблюдать встречу местных пограничников с японцами, которые приехали на старое кладбище, поклониться родным могилам. Задача пограничников была предельно проста: сосчитать приехавших и удостовериться, что уехало столько же. Однако в действительности для ребят с заставы это отличный повод расслабиться, устроить себе маленький пикничок в живописном месте. Так что отправились встречать гостей загодя, накануне вечером, большой дружной компанией, еще и "краснопогонников" с собой прихватили (так на островах называют военных, которых, в отличие от пограничников, местные жители почему-то не жалуют и считают, что основное загрязнение окружающей среды происходит именно от них). Наловили креветок (здешние креветки называются чулимами), горбуши, и, пока японцы молились на своем кладбище, начали на бережку закусывать. Валерий, представитель районной администрации, который работает с японцами уже несколько лет, попробовал было товарищей усовестить: "Давайте огрызки в одну кучу складывать, а то перед японцами неловко", но тщетно. Зато тема японской чистоплотности была охотно подхвачена. Местные жители, включая пограничников и армейских, практически все хоть по разу, да побывали в Японии и составили о ней собственное мнение: "Да уж, японцы объедки под себя не бросают". Нам с коллегой, в Японии никогда не бывавшим, с энтузиазмом сразу на несколько голосов рассказывают, что японцы носят с собой карманные пепельницы, в которые стряхивают пепел, дабы не мусорить на улицах. "А я, - вставляет начальник погранзаставы, симпатичный, вполне цивилизованного вида мужик, - я нарочно бросал окурок на землю и ногой растирал. Они на меня со всех сторон таращились, но слова не говорили. Что я, в самом деле, извращенец, пепельницу в кармане носить?" - "Да уж, такие мы есть, - философически заметил Валерий. - Нас не переделать".

Вернулись на берег японцы - наши тотчас принялись потчевать их чулимчиками и ухой. Те заулыбались, закланялись благодарно, приняли угощение и сунулись было присесть рядом с нашими на травку. До сих пор перед глазами стоит застывшее на миг лицо японца, когда он увидел, что зеленый холмик, на который он вознамерился усесться, весь усеян креветочными панцирями. Впрочем, он тотчас снова заулыбался, отошел и ел, как и другие его соотечественники, стоя на берегу, лицом к морю. Потом настал черед японцев угощать наших. Откуда ни возьмись появился огромный мягкий полиэтилен, который служил скатертью (не без труда нашли еще не замусоренное место), достали пластиковые контейнеры, в которых лежала японская снедь, выложили на скатерть. Переводчик пригласил всех к столу и, немного смущаясь, добавил, что по японскому обычаю надо бы снять обувь. После еды японцы вынули огромные пластиковые пакеты и стали собирать в них мусор. Подходили и к нашим, улыбаясь и кланяясь, подставляли пакеты - кидай, мол, туда. Видела, как один наш солдатик растерянно улыбнулся в ответ... и все-таки бросил банку из-под пива мимо пакета, на землю. И впрямь "не переделаешь"?

На южно-курильском рыбкомбинате, случается, варят и браконьерского краба. Того, что рабочие на фото вываливают в котел, пограничники конфисковали у нарушителей. (Фото: Александр Сорин)

Мы и они

Пока наши дискутировали про японские пепельницы, японцы бродили по заросшему травой по пояс кладбищу и аккуратно прощупывали землю стеками, пытаясь найти надгробия. Один старик с каким-то застывшим выражением лица так весь день и пробродил, и не нашел могилу, что искал. Потом быстренько, кто механической косилкой, а кто и просто маленькими косами, выкашивали траву и кое-как подправляли покосившиеся надгробия. "Что же мы за люди, - спросила я, вернувшись к нашим воякам, - что не можем людские могилы обиходить?" - "А ты на наше кладбище загляни, - меланхолически ответили мне. - Там ничуть не лучше".

Японцы и Япония присутствуют в жизни Южных Курил постоянно. Безвизовые обмены (детские, молодежные, семейные, специалистов и проч.) предполагают обмен равновеликими делегациями. Но в Японии живет около 120 млн. человек, а на Кунашире да Шикотане - 8 тысяч. При этом японцы оплачивают поездки и своих, и российских групп. Так что возможность на халяву прокатиться есть у всех. Да и принимать японских гостей приходится то и дело. Редкий житель Шикотана или Кунашира, вспоминая землетрясение, не добавит: "Японцы первыми нам помогли, когда Москва еще и не чухнулась", и тут же расскажет, что уйму японской гуманитарки, разумеется, разворовали местные власти. На Шикотане непременно покажут построенную японцами электростанцию: "Из-за нее мы в Крабозаводске зимой не околели: и свет бывал, и тепло, а в Малокурильске (на Шикотане всего два поселка) вообще подыхали". Начальник этой станции рассказывал, что первое время удавалось выпрашивать у японцев и гуманитарное топливо для станции - а то, дескать, будет она зря простаивать. "Пока гуманитарное топливо давали, все было отлично. Потом стали наше из области завозить, так оно водой разбавленное. А японская станция на разбавленном работать не хочет. Пришлось нам сепаратор поставить. Японцы приезжают, никак в толк не могут взять: зачем на электростанции сепаратор?" Сейчас строят такую же гуманитарную электростанцию на Кунашире, в Южно-Курильске. Строят японские рабочие, которые живут при этом в море, на судне. Утром причаливает катер, они сходят на берег, кажется, совершенно одинаковые: в форме, касках, спасжилетах, которые тут же по прибытии на берег аккуратно снимают и складывают в малюсенькие свертки - и, вытянувшись муравьиной цепочкой, отправляются на работу. Вечером так же возвращаются. Специально построили пирс, чтобы не причаливать к гнилому, полуразвалившемуся. Проложили и заасфальтировали дорогу от пирса к месту стройки: не возить же материалы по местным колдобинам. И дорогой, и пирсом, естественно, пользуются не только японцы.

Мои попытки выяснить у местных - простых ли жителей или начальства, - почему даже черную работу японцы выполняют сами, не нанимая курильчан, и почему даже щебень привозят свой в мешках, совсем не используя здешних материалов, как ни странно, ставят собеседников в тупик. До меня никто, видимо, не задался этим вопросом: к такому поведению японцев привыкли. Районные начальники ограничиваются констатацией: таково было категорическое требование японской стороны, а им ли, району, пережившему две такие зимы, что и лютому врагу не пожелаешь, торговаться и препираться. Местные работяги задумчиво и без особой уверенности предполагают: "Японцы же о своей выгоде думают, чтобы им удобнее было". - "Так выгоднее нанять дешевого работника и щебень не возить из-за моря". - "Не, у них свой интерес..."

Бытовое браконьерство - для себя, не на продажу - дело на островах совершенно обыденное. Пограничники, не стесняясь московских журналистов, спокойно забрасывали сеть и очень бы удивились, если бы им кто-то сказал, что они делают нечто противозаконное. (Фото: Александр Сорин)

Очень сложное здесь, на Курилах, отношение к японцам. На уровне личных контактов - сплошная сердечность. Каждый с видимым удовольствием рассказывает про "своего" японца (того, который останавливался в его доме), какой тот приятный в общении человек. Японские детишки, уезжая на родину после побывки на Курилах, прямо-таки заливаются слезами и утешаются, лишь получив клятвенные заверения, что полюбившиеся им семьи непременно приедут с ответным визитом. И все же нельзя сказать, что курильчане прониклись к японцам сколько-нибудь теплыми чувствами. Каждый жест доброй воли, каждая акция помощи с японской стороны воспринимается со смесью признательности ("без них нам бы вообще худо пришлось") и настороженности ("они же это не просто так"). Жители Кунашира и Шикотана постоянно помнят о японских претензиях на острова, о которых японцы постоянно напоминают. Они приезжают в гости не с пустыми руками: везут подарки, гостинцы, в том числе, например, самоучители японского языка и видеокассеты на русском языке "Знаете ли вы историю Северных территорий?". Курильчане не зашвыривают эти кассеты куда подальше - смотрят, языками цокают: "До чего ж они твердо гнут свою линию. Мы так не умеем". Именно то, что жители Курил изо дня в день наблюдают эту японскую неуклонность и последовательность, и вместе с тем твердая убежденность, что Россия никогда и ни в чем не сможет быть так последовательна, заставляет кунаширцев и шикотанцев жить в постоянных сомнениях: "Отдадут? Не отдадут?" Вся остальная Россия твердо знает: Путин сказал, что у нас лишней земли нет, - стало быть, нечего и думать об этом. А местные-то видят: в России Ельцин скажет одно, Путин - другое, а Япония, как там власть ни меняется, стоит и будет стоять на своем.

Отдавать - не отдавать

Можно было бы ожидать, что побывавшие в Японии курильчане захотят и себе подобной жизни. Этого, однако, не происходит. Японцам даже не завидуют - как можно завидовать инопланетянам?

"Мы не сможем жить под Японией, - твердо отвечает на мой вопрос Евгений Григорьев, директор Южнокурильского заповедника, интеллигентный и деятельный человек, абсолютно лишенный державных завихрений. - Я много и охотно работаю с японцами, восхищаюсь их умением вписаться в природу, не обезобразив ее. Но я точно знаю: это закрытый мир, там чужим места нет. И потом, - Евгений улыбается, - у нас же с ними все в противофазе: у нас цвет траура черный, у них - белый, мы водку пьем холодную, они - теплую". Конечно, мало кто из курильчан может выдавать такие чеканные формулировки, но чувствуют так почти все. За все время обнаружила всего троих, кто хотел бы "пожить под японцами". Один пенсионер, бывший геолог, попавший на Кунашир три года назад (врачи категорически потребовали переезда во влажный климат) и безоглядно в него влюбившийся. "Больно смотреть, как гадят и мусорят здесь наши. Хочу умереть среди чистой природы, поэтому хотел бы, чтобы остров достался японцам". Второй - тоже сравнительно недавний переселенец и тоже прикипевший сердцем к здешним местам. Сам советский кореец, беженец из Казахстана, он говорит осторожно: "Я хотел бы попробовать жить с японцами. Все же в наших культурах немало общего". Он же категорически утверждает: "Русские с японцами точно не уживутся. Если что, им придется уезжать". Третий - молодой врач, работающий в поликлинике, построенной все теми же японцами. Ему доводилось работать в Японии, он немножко знаком с их медициной, их оборудованием. Он знает, что в записке "О мерах в отношении жителей российского происхождения", разработанной Обществом по изучению проблемы восстановления суверенитета Японии над Северными территориями, говорится: "Дипломы врача, медсестры, имеющиеся у жителей российского происхождения, будут признаваться действительными лишь после прохождения определенных учебных курсов". Но у него так и вспыхивают глаза, когда он произносит: "Поработать при японцах..."

Почти никому из японцев не удалось найти могил своих родственников. Пришлось им ограничиться установкой общего памятного знака. Впрочем, русское кладбище на острове находится не в лучшем состоянии. (Фото: Александр Сорин)

Может, кроме этих троих, найдутся еще с десяток чудаков. Остальные же курильчане делятся на тех, кто, как тетя Тоня, настроен "ни за что не отдавать", и тех, кто, напротив, не возражал бы, чтобы острова перешли под Японию - "тогда нам дадут приличную компенсацию - будет, с чем на материк уезжать". Но даже и они, говоря: "Хоть бы отдали острова японцам" - кажется, немного лицемерят и пытаются таким образом шантажировать Москву. Было бы странно, если бы местные жители не пытались извлечь максимум выгод из японских претензий на острова.

На Кунашире большинство живет под лозунгом "Своей земли не отдадим ни пяди". На Шикотане гораздо больше народу с чемоданными настроениями. Отчасти это связано с тем, что шикотанцы в среднем живут победнее. Во-первых, кунаширская акватория богаче высокосортной рыбой и ценными морепродуктами. Во-вторых, на Кунашире все начальство: районное руководство, главные пограничники и, особенно, таможня и рыбнадзор. Кстати, единственное приличное здание во всем Южно-Курильске принадлежит как раз рыбинспекции. Шикотан еще больше, чем Кунашир, оторван от остальной России. На Кунашир попадают самолетом из Южно-Сахалинска. По расписанию самолеты летают четыре раза в неделю, фактически же - все зависит от погоды. Можно ждать в аэропорту (буквально "у моря погоды") неделю, можно и месяц - как повезет. Но на Шикотан вообще ничего не летает. Чтобы с Шикотана попасть на материк, надо сначала найти какое-нибудь суденышко, плывущее на Кунашир, а ни один капитан не знает толком, когда именно тронется в путь и сможет ли взять с собой пассажиров - это зависит и от той же погоды, и от всяких производственных обстоятельств. Так что рассчитать время попадания в Южно-Сахалинск невозможно даже с точностью до недели.

Главное отличие кунаширского мироощущения от шикотанского связано вот с чем: бывшие работники кунаширского Южнокурильского рыбокомбината худо-бедно свою зарплату получили, а шикотанский "Островной" до сих пор остается должен кому за два года, кому и больше. Поэтому кунаширцев формально на Курилах ничто не держит: съездили на материк - не понравилось, вернулись. А бывшие работники "Островного" в душевном раздрае: неужто уехать и подарить неведомо кому свои кровные? Этих "кровных" кому-то осталось получить не так уж много: после продажи большей части имущества "Островного" кое-какие долги людям заплатили, правда, в основном не деньгами, а продуктами по завышенным ценам. Многие от отчаяния брали. Среди тех, кто решился ждать живых денег, есть и такие, кому должны тридцать-сорок тысяч. "Вернули бы деньги или японцы бы компенсацию подарили - ноги бы моей больше здесь не было", - в сердцах повторяют многие шикотанцы. А вот бабушка - продавщица в местном магазинчике уже собралась на материк: она на "Островном" не работала, ее долги не держат. Домик свой продает за 15 тысяч. Конечно, этих денег только-только хватит, чтобы добраться самой и увезти контейнер с вещами. Но у нее квартирка на окраине Волгограда - там и собирается жить на свою "северную" пенсию. Вот только выписываться с Курил не хочет: "Может, все же отдадут острова-то. Жалко компенсацию терять". Ей и жалко, чтобы острова перешли Японии: "Земля здесь хорошая, рыбы много, да и вообще отдавать - не брать, кому приятно", но людей здешних еще жальче: "Никогда они от наших своих денег не дождутся, а японцы дадут, раз обещали: прямо каждому в руки, без всяких посредников".

Курильский коммунизм

Здешняя природа не даст умереть с голоду. Лопух, тот самый, что ростом с человека, к примеру, по вкусу больше всего напоминает спаржу, а рыбу, краба, креветку при желании можно в сезон доставать из воды прямо руками. Но руками никто не достает: малое, бытовое, браконьерство дело здесь настолько обыденное, что никем не почитается за грех. Простой пример: когда пограничники взяли нас с коллегой на встречу-пикник с японцами, они, разумеется, первым делом стали угощать нас чулимами. Приди хоть кому-то из них в голову, что они делают что-то недозволенное, разве стали бы они забрасывать сети при московских журналистах? Но никто (включая, я уверена, рыбнадзор, если бы он случился в тот момент в том месте) ни на минуту не усомнился, что москвичей надо потчевать именно тем, чего они в своей Москве в жизни не попробуют. Кстати, и правительственная комиссия, на наших глазах вылетавшая с Кунашира, усердно грузила в самолет ящички с гостинцами - уж, наверное, не лопухами. Но как повернется язык укорять бытовым браконьерством, когда всем ведомы масштабы браконьерства промышленного.

Специфика островного образа жизни: здесь, как удачно выразился один местный офицер, "все всем свои, потому что иначе не прожить". Зашел в магазин без денег: "Запиши на меняг" (это при том, что все магазины - частные). Охотно со смешком рассказывают, какими глазами смотрят на них на материке, когда по своей островной привычке просят: "Мне чуток не хватает, ты запиши, я занесу попозже". Ни на Кунашире, ни на Шикотане никакого общественного транспорта, зато у всех японские машины, правда, старенькие, в основном купленные еще до повышения таможенных тарифов. И на два острова ни единой бензоколонки. Все двигатели работают на солярке. Впрочем, пунктов продажи солярки вы, разумеется, тоже не обнаружите. "За четыре года, что здесь живу, ни разу не покупал солярку, - признался наш водитель, когда мы посоветовали ему экономить горючее. - Если надо заправиться, попрошу - нальют". Кто нальет? Ну, разумеется, те, кто получает горючее бесплатно и кто вечно жалуется на его недостаток.

Здесь всегда подбирают голосующего на дороге и ни за что не возьмут денег - да их никто и не предложит. Как-то раз нас застал в дороге ливень, прямо-таки водопад, и, пока мы под этим водопадом пробирались к оставленной на глинистой кунаширской дороге машине, она успела увязнуть по брюхо, так что вытолкнуть ее не было никакой возможности. Первый же пойманный на трассе "уазик" сделал отчаянную попытку подобраться к нам, чтобы вытянуть, но не смог подъехать: оскальзывался на глине. Тогда из него выскочили четверо мужиков и в течение полутора часов под тропическим ливнем, отчаянно матерясь и то и дело шмякаясь в грязь, на руках вытаскивали несчастную легковушку. По правде сказать, я все ждала, когда же им надоест эта заведомо безнадежная операция. Однако терпение и труд сделали свое дело. Когда мы уже были на трассе, наши спасители налили нам по сто грамм (не мы им - это было бы справедливо, но у нас с собой не было - а они нам!) и никак не могли взять в толк, почему я чуть ли не со слезами их благодарю: "Не бросать же вас было в этом болоте!" Наш шофер подтвердил: здесь по-другому не бывает. Он же загорелся угостить нас горбушей местного посола. Спросил у первого встречного, не знает ли, у кого сейчас такая есть. Заехал по названному адресу, взял несколько рыбин. Мы схватились было за кошельки, он засмеялся, махнул рукой: "Это бесплатно. Угощает".

Странный, как поглядишь, здесь народ. Вроде бы с претензиями - пять тысяч им не деньги - и вместе с тем неприхотливый: живут в своих грязненьких, уродливых поселках, и ни малейших попыток украсить жизнь. Губернатор Игорь Фархутдинов, сам родом сибиряк, выросший в дедовом бревенчатом срубе, с трудом скрывая брезгливость, рассказывал: "Им привезут на зиму уголь, вывалят перед входом - так они его не убирают. Всю зиму ходят в дом, перебираясь по угольной куче". С одной стороны, все местные по-своему любят природу: и выпить норовят на природе, и вообще весь курильский патриотизм на этой любви держится. С другой - гадят на эту природу при любой возможности. И все это при своеобразном коммунизме: все готовы помогать друг другу и делиться, в том числе тем, что украли сами у себя, будь то браконьерские уловы и заначенная солярка. Они все живут здесь как бы временно. Они или их родители приехали сюда подзаработать и уехать. Они и сейчас постоянно ощущают временность этого своего статуса: то ли острова отдадут, то ли зарплату, наконец, выплатят. "Курильское братство" - сложившийся здесь способ выживания временных людей - штука настолько притягательная, что без него потом трудно жить. Они уезжают - и возвращаются, потому что их уже засосал этот островной образ жизни. Им все-таки лучше здесь, на островах. А вот островам, пожалуй, лучше было бы без них.

Местная шикотанская примета: когда приезжает группа из Японии, всегда солнце, когда уезжает - всегда льет как из ведра. При нас тоже прибыли японцы, чтобы попытаться найти на заброшенном кладбище могилы своих родственников. Свидетельствуем: стоило на горизонте появиться их белоснежному судну, ливень вмиг прекратился и тучи рассеялись. Когда же последний японец поднялся по трапу, пошел проливной дождь. (Фото: Александр Сорин)