ТЕКСТ: ДАНИИЛ ТРАБУН

— Давайте начнем с названия «Большие надежды». И оно, и площадка Манежа — очень амбициозно для молодых видеохудожников.

Дмитрий Ханкин, арт-дилер и галерист: Это мы иронически: никаких больших надежд в русском современном искусстве, а тем более в таком странном, тонком деле, как видеоарт, нет. Это вам говорит человек, отвечающий за монетизацию искусства. Этот проект — наши с Олей Шишко (директором и куратором проектов центра культуры и искусства MediaArtLab. — Прим. ред.) амбиции. Мы считаем, что этому поколению художников нужен рупор. Галерейная выставка ничего в жизни не меняет, только музейная, которую видят не триста, а три тысячи человек. Манеж — идеальная для этого площадка.

Ольга Шишко, директор MediaArtLab: Мы придумали название, понятное и бабушке, и молодому человеку. И конечно, изначально была сделана ставка на то, чтобы на Западе имена молодых художников были услышаны. Мы организуем специальные видеопрограммы на основании этого проекта и уже договорились с Центром электронных искусств в Базеле. Вообще, это поколение молодых художников из больших надежд уже переросло в полноценную сокровищницу.

Ханкин: Ну а ирония названия заключается в том, что «Большие надежды» — это роман о тайном побеге за границу.

Шишко: Кроме того — как называют такие программы расширенного кино на границе визуального искусства, кинематографа и театра? На Венецианском фестивале — «Горизонты», на ММКФ — «Перспективы». В этот список отлично встают «Большие надежды».

Ханкин: У нас возникло единственное разногласие с Олей за все это время: с логотипом, мой вариант в итоге отвергли. Я предложил силуэт свиньи с крыльями, потому что «Pigs will fly» («свиньи полетят», аналогия с «рак на горе свистнет». — Прим. ред.) — это очень яркое выражение, в котором есть надежда. Многие художники надежды оправдали. Мне совершенно не жалко адских дениг, потраченных на этот проект. В принципе не жалко: их как не было, так и нет.

— Вы сказали, что никаких надежд у российского современного искусства нет. Если и название подразумевает иронию, то про какие амбиции можно говорить молодому художнику в России?

Шишко: Постойте. Что делали Вольф Фостель и Нам Джун Пайк? Критикуя, обыгрывали роль

из Вязьмы, это очень тонкое, сложное, фронтирное искусство, многодисциплинарное. Честно говоря, я первый раз за день порадовался, смотря на своих художников. Умные, тонкие дети, прекрасно понимающие время, тонко чувствующие нюансы, замечательно подчеркивающие странные вещи, мимо которых большинство людей проходят мимо. Вся жизнь состоит из мелочей, а из чего еще? С крупными темами все понятно еще с 12 лет. Когда становится ясно, что все равно мы все помрем: и мама, и папа, и бабушка, и мы сами. Дальше — мелочи. Вот что и делает их настоящими художниками.

— Если все-таки говорить о России на экспорт...

Ханкин: Нам есть чем пугать иноземцев. Если проект Ромы Мокрова, обладателя специальной премии «Инновации», показать неподготовленной аудитории (особенно не вошедший в «Большие надежды» проект об оркской свадьбе), — все просто закрякают от красоты русского духа. Три вещи по силе напряжения и воздействия могут сравниться с этим: мышиная железная дорога в «Уголке Дурова», зал крупных млегопитающих в Зоологическом музее, съеденных молью, со странными глазами, и стенд «Личные вещи создателя атомной водородной бомбы» в Музее Вооруженных сил. Если их объединить вместе и поставить на Венецианской биеннале, то все просто лягут. Ромка как раз специалист

по исследованию национальной идентичности России.

— В этой мультидисциплинарности и в этом огромном количестве инструментов художник для зрителя не растворяется ли случайно?

«Вся жизнь состоит из мелочей. С крупными темами все понятно еще с 12 лет, когда становится ясно, что все равно мы все помрем»

Ханкин: Это самое важное: мы этим проектом пробовали новые границы того, что называется видеоартом. Это фронтирное искусство само по себе, пограничное. Мы все много раз сказали друг другу, что исчезнут последние индустриальные границы между кино и изобразительным искусством, видеоартом. Их нет. Они раньше декларировались, потом их стеснительно игнорировали, потом про них забыли вообще. Сейчас нет

сейчас двоих таких везем: Кристину Кубиш, которая слушает город, и Рональда Фишера, который проводит полевые эксперименты — аудио, видео, прогулки по городу с простыми людьми. Мне очень интересны эти эксперименты. Как можно поиграть с креативными индустриями, чтобы остаться художником при этом со своей оптикой.

У Фишера потрясающий проект, я думаю, мы будем осуществлять его здесь, в Москве. Они производят комментарий нашего видения Москвы, зрительного видения, он это часто делает со студентами художественных вузов.

Ханкин: У меня свой взгляд на воспитание художника. Он не ортодоксальный. Я считаю, что художник должен очень много работать, он должен быть занят все время, у него вообще не должно быть свободного времени. Художник — это дисциплина и твердое знание матчасти. Каждый должен знать свое ремесло, как «Отче наш». В это понятие входит ровно то, о чем мы говорили сегодня: тезаурус, сегодняшняя идея, много читать, много знать, много слышать, всех видеть. Тяжелый труд. Нагрузки при восприятии информации в разы сложнее, чем физический труд. Поди сбегай по пяти выставкам! Что от тебя останется? Ничего не останется. А надо сохранять еще чистоту легких. В матчасть в нашем деле входит все: социальные науки, современная философия, искусствознание. Особенно для видеохудожника, работающего с тонкими нюансами. Мне все вре-

мя, к сожалению, приходится объясняться с досужим ли зрителем, с критиком ли: «Ребят, о чем базар?» Ты должен твердо, на профессиональном языке гнать то, что от тебя либо хотят услышать, либо боятся услышать. Ты должен быть вооружен теорией и твердо разбираться в сегодняшней практике. Кто-то готов поспорить со мной? При таком освоении информации нужна дисциплина.

И пивом тут уже не зальешь. Для меня это поколение дорого именно тем, что оно легко, свободно оперирует тем, чем в нашем поколении не оперировали.

— То есть оно очень профессионально?

Ханкин: На самом деле квазипрофессионально, потому что критерий теории — это практика, а ее у них маловато. Мы с Олей Шишко подумали, что надо предоставить художникам возможность передать теоретические построения, загруженные им в голову, какому-то количеству зрителей. Чисто практическая работа. У многих это первые полноценные выставки, и сразу в «Манеже». Ответственно? Очень. ● Москва: «Большие надежды», Манеж, сб 27 декабря – вс 18 января