я его конкретно при его же сотрудницах, а он сидел и подрачивал под столом», — хвастается Лана. В качестве платы госпожа получила неделю отдыха в парижском четырехзвездочном отеле.

Я хочу пережить что-то подобное, но никак не могу определиться с подходящим сценарием. Но потом меня осеняет. Я — журналист, а статья в «Афише» — это и есть мое публичное унижение. Страницы издания будут моим способом вылизать ноги госпоже перед аудиторией в несколько десятков тысяч человек. Меня явно соблазняет подобная перспектива. Мысль, что я нашел свой фетиш, греет душу. Я пишу Лане и предлагаю еще раз встретиться. Вечером я получаю от нее письмо: «Пищевую пленку не беру, раз тебе не понравились ощущения в ней. Возьму веревки, белье для переодевания, парик, косметику, плетки и свечу. Может, еще прищепки для сосков и острое колесо?» «Острое колесо?» — ответил я.

На фотографии я вижу медицинский инструмент с острыми иголками на металлическом диске, страшно похожий на пиццерезку. Его придумал нейролог Роберт Вартенберг в начале ХХ века, который, в частности, утверждал, что поскольку женщин приходилось защищать на протяжении всей человеческой истории, они развивались медленнее мужчин и являются второсортными людьми. Позднее вместе с остальными еврейскими учеными он сбежал в Америку, спасаясь от нацистов.

Сегодня по всему миру его изобретением мучают мужчин облаченные в черный латекс доминатрикс. Я на секунду представляю разъяренную госпожу Лану в начищенных высоких кожаных сапогах с «острым колесом» в руках.

«Берите», — пишу я.

Утром следующего дня я опять стою в ванной в «Брестоле». И мне страшно.

Я собираюсь рассказать Лане, что пишу статью в журнал. После этого я хочу предложить ей ролевую игру. Она — доминатрикс, я — журналист, который должен быть наказан за свою ложь. Она переоденет меня в женскую одежду и сфотографирует в постыдных позах. Потом эти фотографии напечатает «Афиша».

Мне всегда было интересно посмотреть на себя в женской одежде. Я рассчитываю, что начну проще относиться к таким желалниям, когда о них узнают все окружающие.

Есть еще одно соображение. Наше общество переживает феномен публичных унижений. Каждый день миллионы пользоваителей в социальных сетях набрасываются и на знаменитостей, и на самых обыкновенных людей, заставляя их расплачиваться за неосторожные поступки и неловкие шутки: Хиллари Клинтон отдувается за логотип президентской кампании, напоминающей о трагедии 11 сентября; ученый из миссии «Розетта», глотая слезы, просит прощения за неудачный узор на рубашке; девушку, избитую бойфрендом, комментаторы обвиняют в том, что она не ушла раньше. Я предвкушаю, что скоро окажусь на их месте.

Лана сидит в кресле, пьет капучино и внимательно слушает мою историю. Вопреки ожиданиям она не впадает в бешенство. «И что, все узнают, как ты ползал передо мной на коленях?» — взволнованно спрашивает она. «Да». — «И там будет твое имя?» — «Да». — «И родители и друзья тоже узнают?» — «Да, я опубликую ссылку на статью в социальных сетях». — «И тебе совсем

не стыдно?» — «Я думаю, это и есть мой фетиш». — «Bay!» Я надеваю чулки, полупрозрачную комбинацию и женские трусы. Лана красит мне губы красной помадой, подводит веки и напяливает на мою голову нелепый рыжий парик. Она связывает мне руки за спиной, кладет на кровать и достает камеру: «Улыбнись. Пусть все узнают, какая ты сучка».

Клик.

- - За несколько часов до сдачи репортажа я получаю письмо от Ланы. Она пытается отговорить меня от публикации. «Я с таким желанием за четырнадцать лет своей практики еще не сталкивалась. Ведь все твои родные и знакомые узнают об этом! Уж лучше постой на коленях и поцелуй сапоги в кафе или на улице. Подумай, не торопись», — пишет мне госпожа.

Я пытаюсь разобраться в себе. Что я чувствую, отправляя свои откровенные фотографии в редакцию «Афиши»? Почему мне не страшно? Почему я хочу, чтобы эти снимки увидели читатели? Люди привыкли выстраивать различные сексуальные практики в строгую иерархию: классические гетеросексуальные отношения наверху, все остальное — начиная от мастурбации и заканчивая садомазохизмом — ниже. Но границы ощущений общества расширяются вместе с границами ощущений отдельных людей. Может быть, я могу этому поспособствовать?

Или, быть может, я все-таки обнаружил темную сторону своей личности, докопался до тайных фетишей?

Или я просто трикстер и дитя постмодер-

нистского общества, для которого нет ничего святого в погоне за лайками?

Вот те самые фотографии. Наполняет ли меня чувство стыда? Нет. Скорее гордость. Мне не кажется унизительным пережитый опыт. Меня пугает совершенно другое: за многочисленными аватарами — неважно, связаны ли они с моей профессией, социальным статусом или мироощущением, сформированным поп-культурой, — я так и не нашел настоящего себя. Мои страхи остались на месте. Мои скрытые желания поджидают где-то в глубине. Внутри меня разливается черная и вязкая неопределенность. Возможно, я освободился бы, найдя по-настоящему честные ответы на тревожащие меня вопросы и рассказав о них всем.

Я подумал еще немного и отправил репортаж в «Афишу».

Социальные эксперименты. Границы бывают не только у людей, но и у общества, и один из способов их найти — это социальные эксперименты.

«Афиша» встретилась с людьми, выкладывающими роли с такими названиями на ютьюбе, и узнала, о чем эти эксперименты рассказывают на самом деле.

«Я вижу, ты пьешь кофе? В таком случае я хотел бы угостить тебя конфетами. Вот, возьми коробочку. Она так похожа на тебя. Такая же пустая!» С этим словами молодой человек кидает девушке, сидящей за столиком в торговом центре, коробку из-под конфет. Это сцена из ролика «Отношение девушек к инвалидам», набравшего 1 300 000 просмотров на ютьюбе. Парень в инвалидной коляске подъезжает к разным девушкам, чтобы познакомиться. Пять из шести дают ему свой телефон. И только последняя отказывает. Тогда парень уезжает, встает на ноги и возвращается к девушке уже на своих двоих. «Ну а вот так лучше, теперь можно познакомиться?» — спрашивает.

Девушка успевает протянуть руку для знакомства, и в нее летит коробка из-под конфет.

Подобные видео легко находятся на ютьюбе по запросу «пранк» или «социальный эксперимент». Изначально пранком назывались любые розыгрыши — от телефонных до чудаковатых видео, где из кустов на прохожих выпрыгивает, например, маньяк из фильма «Крик». Формальные признания таковы: случайный человек оказывается внутри подстроенной ситуации, его реакцию фиксирует камера. Первые российские видеопранкеры появились полтора года назад, быстро стали популярными в соцсетях и так же быстро определились с жанром: ни страшные, ни веселые розыгрыши не приносят своим создателям такого количества просмотров, как социальные эксперименты.

«В Италии стоишь на остановке — всегда кто-нибудь с тобой заговорит, что-нибудь скажет необязательное — типа «как погода?», «как вчера наши сыграли?». В России я даже представить такого не могу», — говорит Филипп Чекунов. Фил — один из создателей

канала ChebuRussia TV, специализирующегося как раз на социальных экспериментах. Создатели «Чебураши» больше всего похожи на участников инди-группы: четверо очень симпатичных и очень разных молодых людей. Год назад они вместе съездили в Европу, где много рассуждали о жизни, работе и необходимости делать то, чего не любишь. Трое из них увлекались музыкой, Артем уже много лет хотел быть оператором, но работал с утра и до ночи в интернет-компании; Женя, по его словам, был в апатии. Так что Никита сказал им всем что-то вроде: «Парни, зачем вы работаете, если хотите снимать?» — и после поездки по Европе они решили, что станут пранкерами.

Сейчас у «Чебураши» 160 000 подписчиков, каждый их эксперимент набирает минимум пару сотен тысяч просмотров. Самым популярным — больше двух миллионов просмотров — стало видео под (не соответствующим содержанию) заголовком «Кавказцы нападают на русских». В первой его части в торговом центре на девушку кричит парень, как написано в субтитрах, «кавказской внешности». Ни один прохожий не вмешивается в ссору. Во второй части на девушку в хиджабе кричит парень, которого режиссеры ролика определяют как «русского», — и тут уже за девушку заступается каждый второй темноволосый, восточного типа, человек.

«Ну, парень, ты даешь, мы думали, тебя подстрелили среди бела дня», — двое молодых американцев, увидев, как прохожий упал, схватившись за живот, помогают ему подняться. Прохожий отвечает, мол, ничего страшного, просто резкая боль в желудке.

Ролик с этой сценой называется «Человеку плохо/Russia vs. USA Experiment». Сюжет простой: сначала скрытой камерой снимают мужчину, который якобы падает от боли

и пытается подняться на улицах Петербурга, потом такая же сцена повторяется на набережной Майами. Цель — проверить, сколько людей предложат помощь. Результат эффектный: в Питере предлагает одна девушка, в Майами — абсолютно все прохожие. Ролик появился на ютьюбе в августе прошлого года на канале Rakamakafo, и сейчас у него девять миллионов просмотров.

Rakamakafo делают двое петербуржцев — Николай Соболев и Гурам Нармания. Им обоим чуть за двадцать, Гурам раньше играл в КВН, Николай пел в кабаре. Они тоже запускались с розыгрышами («Начинали мы с сомнительной темы — проверяли, насколько люди готовы заняться групповым сексом с незнакомцами») и быстро сосредоточились на социальных экспериментах. Причем именно на таких — где одна и та же ситуация разыгрывается в разных странах. На ютьюбе у Rakamakafo почти миллион подписчиков.

- - «Я просто хочу понять: есть же что-то хорошее в русских? Ну хоть что-то?» — продолжает Фил из ChebuRussia TV, когда мы обсуждаем ролики Rakamakafo. «Чебураша» тоже снимали похожие: помогут ли прохожие туристу, который просит немного денег на то, чтобы выйти в интернет и написать домой? Если вкратце, в России не помогут.

Ключевой момент в поведении российских пранкеров — их мотивация. Если честно, признаются они, у них нет цели ничего исследовать. Им хочется популярности — и перемен. Чтобы было не так, как в видео из России. Чтобы не было стыдно. «Мы хотим не только фиксировать положение вещей, — объясняют создатели Rakamakafo. — Мы хотим его менять. Никто не хочет валяться на асфальте в одиночестве при сердечном приступе. Я знаю, что люди, которые посмотрят наши ролики, устыдятся, скажут, что они не

хотят быть такими. Если мы сможем изменить хотя бы одного, мы изменим весь мир».

В поиске ответов на свои вопросы российские пранкеры заходят довольно далеко и уж точно выходят за границы зоны комфорта. Почти каждый из них хоть раз был избит, разыгрывая очередной эксперимент перед камерой. Участники «Чебураши» как-то раз ставили эксперимент про отношение к людям в форме, переоделись в полицейских, но были задержаны настоящими сотрудниками. У них отобрали флешку с материалами, передали ее в пресс-службу МВД и даже показали потом по РЕН ТВ, что вот какие-то ребята дискредитируют защитников порядка.

«На этом видео еще была сцена, как мы курим возле метро, так что меня даже судили и уволили с работы», — рассказывает Фил, который, что самое поразительное, тогда еще и работал на том же РЕН ТВ. «Начальник мне позвонил и говорит: тут такие дела, ты сейчас в эфире».

Последний их ролик — и вовсе игра с огнем. Парни по очереди входят в здания московских вокзалов с муляжом бомбы, максимально подозрительно одевшись. Псевдобомба привязана к поясу и начинена металлом. Ни на одном вокзале сотрудники охраны у металлоискателей не обращали на них внимания. «Того, кто снимает, оставнивают, а человека, играющего роль террориста, — нет», — говорит Женя. А что будет, если остановят, страшно представить.

- - Вопросы пранкеры задают исключительно верные: почему в одних обществах люди доверяют друг другу, а в других — нет? Почему в каких-то странах развито волонтерство? Что позволяет людям заговаривать друг с другом на остановках? Почему, в конце концов, в одних странах люди выходят на площади ради общей идеи, а в других — нет?

Эти же вопросы задают ученые — экономисты и социологи в первую очередь — во всем мире. Все они — о социальном капитале, показателе, который одновременно описывает доверие между людьми, количество их социальных связей и их способность решать задачу сообща. То, что эти видеоролики называются социальными экспериментами, поначалу сбивает с толку: кажется, что молодые люди с ютьюба занимаются чем-то похожим на эксперименты Милгрэма или Филипа Зимбардо. Те тоже ставили людей в подстроенные ситуации и использовали метод наблюдения как главный инструмент. Зимбардо наблюдал, что будет, если поселить людей в бутафорскую тюрьму, одним назначить роли охранников, а другим — роли заключенных. Милгрэм проверял, станут ли люди причинять боль другим, если их об этом попросит начальник. Результаты известны: условные охранники из эксперимента Зимбардо довольно быстро стали практически пытать условных заключенных, а студенты из эксперимента Милгрэма соглашались бить током незнакомых им людей.

Есть только одно но: любой первокурсник психфака запросто смоделирует ситуации, разыгрываемые в роликах, так, что люди кинутся помогать туристу, а девушки охотно познакомятся, — факторы, влияющие на принятие подобных решений, давно описаны и известны. И если ученые на основе экспериментов делают выводы о поведении людей и механизмах принятия решения в конкретных ситуациях, пранкеры выносят вердикт ценностям общества. Как если бы Зимбардо в результате своего эксперимента сделал вывод, что половина американцев чудовища, а другая половина — виктимные хлюпики.

- - На нашей встрече я задаю команде Chebu-Russia TV последний вопрос: изменилось ли

их отношение к стране, в которой они живут, и к людям, которые их окружают, за тот год, что они занимаются пранком?

«Ну мы вообще не фанаты России», — отвечает Артем.

«Но мы патриоты при этом, — говорит Никита, — но только в таком, знаете, нормальном смысле».

То же самое слово в слово повторяет Николай из Rakamakafo: «Я думал, будет еще хуже, но я патриот, не собираюсь никуда уезжать, и мне интересно, что происходит в этой стране с людьми».

Вопросы, безусловно, важные. Выходящие за пределы транслируемой властью повестки и даже идущие наперекор ей. Они не боятся показывать американцев в гораздо более выигрышном свете, чем русских. Держат в голове какую-то совсем нездешнюю норму и сравнивают себя с ней. Берут на себя функции то ли СМИ, то ли современных художников. И удивительным образом получается, что именно эти молодые люди и становятся главными героями своих социальных экспериментов.

Единственное, чего им не хватает, — эмпатии. В той самой части, где в девушку, не согласившуюся знакомиться с юношей в инвалидной коляске, летит коробка из-под конфет. Или же в видео, где девушек, отказавшихся знакомиться с одним парнем, но согласившихся с другим, подъехавшим на дорогом автомобиле, авторы ролика высокомерно обвиняют в продажности.

Я спрашиваю у авторов «Чебураши», знают ли они о Стэнфордском тюремном эксперименте. Что-то припоминает только один из них — Фил: говорит, что было такое кино, даже два.

Возможно, все было бы иначе, если бы они и вправду знали, что такое Стэнфордский тюремный эксперимент. И что автор эксперимента Филип Зимбардо прервал его на шестой день вместо четырнадцатого.