Кирилл Куталов-Постолль. Лаборатория тестирования реальности
Кирилл Куталов-Постолль
Дата публикации: 12 Июля 2000
С татус - великая вещь. Все дело в статусе. По большому счету, всяк бьется за то, чтобы получить статус, и статус этот один - реальное, существующее то есть. По недостижении этого статуса говорить не о чем.
Трудность состоит в том, что достоверно убедиться в реальности чего-либо или кого-либо можно только способом, описанным Анджелой Картер в романе "Адские машины желания доктора Хоффмана" - прибегнуть к испытанию огнем. То, что реально, должно превратиться в горстку пепла, нереальное же особых изменений не претерпит. Вообще никаких изменений не претерпит, поскольку в действительности его нет.
Теперь поговорим о сетевой литературе.
Меня очень интересует статус реальности Льва Пирогова (при личной встрече я обязательно подвергну его испытанию огнем). Если предположить, что Лев Пирогов - привидение, сконструированное доктором Хоффманом, то доктор превзошел сам себя. У доктора получился настоящий шедевр. Лев Пирогов - образец правильного поведения привидения в сети. Единственное свидетельство того, что он действительно существует - маловнятная фотография (которая в сети свидетельством не является вовсе) неприятного мужика, поедающего то ли пиццу, то ли гамбургер (кстати, фотография куда-то пропала, вместо нее появилась другая , на которой его вообще не видно, да и саму картинку еще найти надо). Отыскать биографические данные не удалось вовсе. Так что остается только плотность присутствия . Направленное, так сказать, воздействие на умы читателей, высвобождение читательского бессознательного в самых неожиданных его проявлениях.
Поначалу я собирался написать отдельную статью о романе "Ларис Полено" . Однако вскоре отказался от этого замысла, и, как мне кажется, правильно сделал.
Дело в том, что это не роман для чтения. С одной стороны, его невозможно читать - роман указывает на своего рода функциональные ограничения читателя, демонтируя уже саму структуру чтения. С другой стороны, читать его не нужно, в том смысле, что ничего ни убавить, ни прибавить к массе уже прочитанного он все равно не сможет - повествование повествует только о повествовании, это общее правило вынесено здесь на поверхность и бесконечно (в принципе бесконечно) репродуцируется. Этот роман можно только писать.
Роман, который нельзя прочесть, - не привидение ли он сам по себе? Или это существование совсем особого рода? Существование на границе между "есть" и "уже нет". На границе между повествованием и больше не повествованием (причем граница эта распознается далеко не всегда). "Ларис Полено" - опробывание границ языка. Он пограничен еще и в том смысле, что, написанный в 1997, ненамного опередил публикацию "Истории глаза" Жоржа Батая - быть может, последний "добатаевский" опыт "Батая по-русски". Лев Пирогов мог бы занять в романе Картер место доктора Хоффмана, проецирующего доктора Хоффмана (проецирующего доктора Хоффмана и т.д.), или принципа проекции, приди Картер в голову принцип этот персонифицировать.
То, что сомнение в реальности сетевой литературы приходит, как правило, со строны "бумаги" - предмета, проверки на реальность не боящегося, - само по себе вполне логично. В том смысле, что всегда можно быть уверенным - бумага проверку пройдет (какая-то неуместная скрытая угроза получилась). Пятый номер "Знамени" публикует материалы конференции "Литература и война". Участники - Владимир Березин, Василь Быков, Георгий Владимов, Андрей Волос, Александр Кабаков, Михаил Кураев, Виктор Соснора и Антон Уткин. Эти такие разные по всем статьям писатели с удивительным единодушием соглашаются с тезисом о том, что современной военной литературы нет. Примечательно в этом смысле выступление Владимира Березина, человека, который интернету вовсе не чужд (постоянный автор "Русского переплета" является завсегдатаем гостевых книг сайтов "Art Of War" и "ExLibris НГ" ). Он, быть может, единственный, кто хоть как-то пытается вырулить и вытянуть современную литературу о войне на уровень реальности. Березин упоминает, в частности, роман "Я был на этой войне" Вячеслава Миронова, рассматривая его как наиболее характерный для данной темы, вернее, как образец единственно существующего на сегодня способа о войне писать.
"Война входит в дом не кинохроникой, а прямым эфиром, гаубичными разрывами на цветном экране японского телевизора."
В то же время:
"Очевидно, что присутствие в боевых порядках армии не является индульгенцией на художественную несостоятельность".
И еще:
"Литература Отечественной войны по сути была литературой большой отечественной беды, в которой - и литературе и беде - участвовали все. ...Назвать роман того времени типа "Я там был" фронтовику далекой войны было невозможно".
Иными словами, это хоть и литература, но "другая", как называет ее Березин, ясно показывая отличие этой "другой" от "первой", литературы о Великой Отечественной, и с этим сложно не согласиться.
В "Тенета" номинированы два рассказа начинающего писателя Владимира Бондаря, "Ранняя Весна" и "Возвращение" . Владимир Бондарь, ветеран первой чеченской кампании, уже был упомянут в "Чтении online", но несколько вскользь - тема была другая. "Ранняя весна" вспомнилась очень кстати, когда в гостевых "Тенет" зашел разговор об этой статье Березина. Разговор начался со слов о том, что критика мало внимания уделяет "ветеранской" прозе, среди причин такого невнимания назывались разные, но, как ни странно, все больше внелитературные - преобладали, обобщенно говоря, соображения экзистенциально-социального характера. При этом никто из присутствующих сомнению реальность существования литературы о войне не подверг. В итоге вернулись к тому, с чего начал (сам того, видимо, не предполагая) Березин: есть литература о войне и литература о войне, есть хроникерские записи, своего рода фотосъемка, и есть проза другого рода, не документирующая, а осмысливающая, переваривающая, и обе эти прозы, обе литературы существуют параллельно и параллельно же развиваются (в последний момент появилась свежая статья Пирогова об этом же). В дискуссии примеров второго рода приводилось мало. Собственно, кроме "Ранней весны" ничего и не называлось почти, в то время как именно эта, характеризующаяся гораздо более высокой степенью художественной рефлексии, проза характерна для ветеранов войны в Афганистане, о чем в "Чтении online" уже писалось. О причинах этого явления можно строить различные предположения. Можно говорить о том, что сыграла роль временная дистанция, невозможность в течение долгого времени не то что писать, говорить громко о той войне, молчание, отшлифовавшее непосредственный опыт. Можно, наверное, говорить и о разных войнах, о разных степенях абсурда, который чем выше, тем вернее перегоняет увиденное в образ. Но все же кажется, что дело здесь не в том, сколько написано, кем и когда написано, а, опять же, в реальности, в существовании двух позиций, как на выключателе - "вкл./выкл." - есть/нет. Дело в том, что вторая литература о чеченской войне, первой чеченской, - есть. Как есть и смысл в том, что существует она главным образом не на бумаге, а в сети. Есть смысл в том, что "Ранняя весна" Бондаря, первоначально опубликованная на сайте журнала "Аполлинарий", постепенно расширяет сферу присутствия - помимо "Тенет" рассказ помещен в библиотеку Мошкова. И, наверное, есть и в том смысл, что на бумаге "Ранней весны" нет. Следовательно, нет ее для многих и многих людей, которым изначально очевидно, что не существует в сети никакой литературы. Да и сеть - не более чем большая помойка. Это ни в коем случае не позиция обиженного сетевика, скорее напротив. Ведь по сути мы можем наблюдать странный парадокс: виртуальность оффлайна подчас превышает виртуальность онлайна, манипулирование реальностью, предвзятая разметка существующего идейного поля в соответствии с некими абстракциями в сети (в литературном ее секторе) встречается несравненно реже, чем в оффлайне. Что хоть и слабо, но обнадеживает.
Еще о различии между онлайном и оффлайном. На любопытные мысли наводит последний обзор интернета от Сергея Костырко . Не так давно Борис Кузьминский проделал нечто жуткое над Дуней Смирновой (после чего, кстати, журнал "Афиша", быстренько заменил имя "Дуня Смирнова", значившееся в списке редакторов, на "Лев Данилкин"), помимо прочего Дуне досталось за то, что книжки она обозревает, мягко говоря, не совсем чтобы самые новые. Так вот, в онлайне это сплошь и рядом. Сергей Костырко, например, включил в обзор рассказ Леонида Костюкова "Верховенский и сын", по меркам рулинета ставший уже классикой (Сергей Павлович даже называет рассказ "приятной неожиданностью"). Текст этот размещен на "Вавилоне" и сопровожден датой публикации - 18.01.00, то есть не то, чтобы очень давно, но все же полгода уже с лишним. Для сети многовато, вроде бы. Все это подводит к выводу о некотором свойстве интернет-литературы, точнее, о свойстве ее восприятия, - все, опубликованное в сети, сливается для наблюдателя в один недискретный поток сплошного текста, до того недискретный, что даже выделять что-либо согласно критерию "новое-узнаваемое" наблюдатель не в состоянии. Впрочем, сложно сказать, чего здесь больше, собственно свойств сетевой литературы или же малоподвижности сетевых обозревателей, информацию о новинках до публики своевременно не доносящих. Во второе, однако, верится с трудом, потому как есть, например, Макс Фрай , только таким донесением и обеспокоенный. Так что скорее уж первое. В то же время, читая в том же обзоре Костырко про LENIN'а, опять возвращаешься ко второму, потому как написано следующее: "На удивление много женских имен попадается среди активных авторов сайта, надо полагать, что милые эти барышни думают, что занимаются эпатажно-артистическим постмодернизмом" . То есть все-таки многого не донесли сетевые обозреватели до широкой общественности, очень многого. Хотя ведь доносили, вроде. Одним словом, парадоксальный человек Сергей Павлович Костырко, и обзоры его парадоксальные. С каждым новым обзором все крепче сомнение - а есть ли вообще интернет-литература? А интернет вообще - есть ли? Самому Сергею Павловичу ответ, похоже, известен: "При чтении выставленных на "Улове" текстов абсолютно не чувствовалось присутствия или отсутствия какой-либо специфически-интернетовской метки. Эти тексты заставляли думать о литературе и только" . Я уже почти не питаю надежды на то, что Сергей Павлович Костырко читает сетевые обзоры (которых, быть может, и не существует вовсе), и почти физически уже ощущаю, как мой собственный уровень реальности приближается к абсолютному нулю.