Кирилл Куталов-Постолль. Критики два
Кирилл Куталов-Постолль
Дата публикации: 5 Октября 2000
Н едавно Лев Пирогов рассказал про то, как один человек, имя которого в связи с литературой непонятно как произносить: с придыханием или наоборот, - а поэтому, наверное, вообще не надо произносить, озадачил его (Пирогова) определением "пишущий критик". Отдавая себе полный отчет в абсурде происходящего, я тем не менее готов подтвердить, что сочетание это в самом деле имеет ход и, наверное, есть "непишущие критики". Но о них - особый разговор.
" Критики ", напомню, были о сетевых персонажах. Точнее, о тех, кто активно участвовал в обустройстве сетевой литературы. Тогда за бортом осталась целая, можно сказать, армия "пишущих", которые ничем себя в интернете не проявили или, по крайней мере, старательно делали вид, что себя в интернете не проявляют. Тогда дело спешное было - бум, как говорили, сетевых обозревателей, надо было срочно встать "над схваткой". Поэтому критики рассматривались с точки зрения способа действия. Перформационисты там, медиа-философы... Было - и было.
Так вот. Критики помимо того, что делятся на "пишущих" и "непишущих", как и все прочие люди, делятся на молодых и старых. С той лишь разницей, что возраст критика очень часто не совпадает с возрастом человека, чьим именем подписывается критик.
(Это и к вопросу о смерти автора, кстати. Поскольку в стране бум (опять) нон-фикшн, то традиционный писатель как раз и становится на человека похож, в отличие от критика, превращающегося в сплетение фигур.)
Феномен весьма интересный. Например, известно, что Данила Давыдов - очень молодой человек. Это не секрет, узнать биографию Данилы Давыдова можно здесь . В то же время критик Данила Давыдов - вовсе не юноша, недавно закончивший высшее учебное заведение, критик Данила Давыдов скорее глубокий старик, порядком уставший как от литературы, так и от жизни в целом. Взять, к примеру, рецензию на вышедший сборник Бьой Касареса.
"Друг Борхеса, великий аргентинский писатель Адольфо Бьой Касарес в новом симпозиумовском томе представлен текстами, по преимуществу неизвестными русскому читателю" .
Вообще сама по себе фраза "друг Борхеса" уже представляет некий порог, через который нужно с усилием перешагивать. Дело в том, что старые критики - хранители завета, а завет, как известно, передается в виде формул (заповедей, обрядовых песен, высказываний о том, что сетературы не существует et cetera). По этой причине старые критики пишут формулами. Старые критики - спецы по формулам. Они раньше критиками быть перестанут, чем от формул отойдут. Так, например, старые критики помнят, что в конструкции "герой Советского Союза, летчик-космонавт" перемена мест слагаемых невозможна, что нужно следовать от общего к частному, вернее, от большего к меньшему. Так и "друг Борхеса" в данном контексте больше, чем "великий писатель". "Другом Борхеса" может быть не только писатель, как не каждый герой Советского Союза должен быть именно космонавтом. Можно быть и комбайнером, и шахтером. "Друг Борхеса" - это даже больше, чем "герой Советского Союза". "Друг Борхеса" - это религия. Слышишь "друг Борхеса" и как-то сразу видишь линию фронта, за которой притаились враги Борхеса. Хороший он, конечно, писатель, но не друг Борхеса. Не знаю уж, насколько здесь уместна связь с тем, о чем было в прошлый раз , но до странного похоже. А впрочем, ничего странного в этом нет.
Чем еще замечательны старые критики - своей трогательной заботой о читателе. Так о читателе не радеет больше никто. Старый критик - патриарх, родоначальник, читатели же в каком-то смысле - его дети, не в прямом, конечно. В смысле прайда. Символический отец.
"Лучшая, на мой вкус, вещь в книге - "Сон о героях", но боюсь, подчеркнутая "аргентинскость" этого романа помешает его широкой популярности в России" .
В самом деле, откуда у хлопца испанская грусть?
Заключительный абзац тоже впечатляет:
"Борхес повлиял на современную русскую литературу как мало кто из западных писателей. Интересно будет посмотреть, окажутся ли братья-литераторы восприимчивы к менее броской, но более изысканной, нежели у Борхеса, прозе Адольфо Бьой Касареса" .
Мол, робяты, а что бы вам не пойти да в лапту не поиграть?
Совсем другую картину являет собой критик средних лет , такой, к примеру, как Дмитрий Бавильский. Он еще не настолько проникся дыханием вечности и не ставит задачу блюсти заповеди; менее же всего критик средних лет обеспокоен передачей завета. Собственно, критик средних лет - не патриарх, но военный вождь в условиях длительного перемирия с соседними народами. Что остается оказавшемуся в такой ситуации военному вождю, догадаться несложно - ему остается бряцать оружием и время от времени совершать профилактические набеги на сопредельные земли, чтобы не забыли.
Бряцание оружием - занятие многослойное. С одной стороны (с виду), агрессивное, с другой - глубоко нарциссичное. В любом случае требующее сосредоточения, в первую очередь - на себе самом. И во вторую тоже. И в третью.
Если старый критик-патриарх академичен и сух, если от старого критика-патриарха как от человека ничего почти не осталось, только память о завете, то критик средних лет, напротив, еще очень даже бодр. У критика средних лет масса впечатлений от жизни и от литературы, и он спешит ими поделиться, хотя и в несколько странном виде - важны не столько впечатления, сколько тот, кто ими делится. Субъект речи критика средних лет - всегда только он сам. Отсюда обильные, скажем так, favourities:
"Обожаю такие узко тематические книжки, посвященные ангелам, каблукам или музеям.
Обожаю такие узко тематические книжки, посвященные безумию, складкам или внутренним озерам в "Улиссе" .
(Это не повтор по забывчивости. Это прием такой.)
В то же время критик средних лет глубоко верит в то, что очень скоро, вот-вот буквально, он станет патриархом. Понимая, однако, что в столь щекотливом вопросе веры недостаточно (вот Давыдов - тот сразу патриархом стал, минуя все промежуточные стадии), критик средних лет, уже, будучи убежден сам в том, что без него никак и что он - гвоздь, убеждает в том же читателей.
"Поняв, что культпоходы ничего не дают, хотя искусство я люблю по-прежнему, я испугался и задумался: зачем же мне все это надо?"
Справедливости ради нужно сказать, что критик средних лет адресуется к подобным себе - вызывает вроде на поединок. В этом как раз агрессия. Цитаты прежде всего. Прямые - ладно, с грехом пополам, но кроме них же еще скрытые: перегружен текст, слишком тяжел и неподъемен, даже название - уже цитата. "Зрение. Поезд". Угадайте, мол, откуда (хотя, угадав, остаешься в некотором недоумении). Угадывая пять, подозреваешь десять. Даже когда критик средних лет говорит фразу:
"Мне всегда мнилось: обильное цитирование зазорно, ибо выдает мнимую несамостоятельность полета мысли" , -
верить ему нельзя. Это для отвлечения внимания, чтобы не подумали, будто ему совсем все равно. Это из того же ряда, что и
"Убежден, что эмоции эти типичны не для одного меня, вы легко вспомните нечто подобное" .
Нет-нет, ничего такого. То есть никто не против цитат. Университеты вот тоже все кончали. Мы совсем наоборот, мы стоим и внимаем, честное слово! Вы, главное, вещайте.
И он вещает.
"Идите в музей и умрите в нем так, как умер в нем я. Или он - во мне" .
С теми же, кто только готовится пройти обряд инициации, военный вождь говорит так, как с ними, щенками, и д о лжно:
"Элиот Эрвит - дядька с глумливой физой на супере - типа известный фотограф, родившийся в Париже от русских родителей и потом переехавший в Штаты" .
Чтобы никого не ввести в заблуждение, - это действительно только одна фраза такая, в начале. Вроде краткого резюме нижеследующего. Следом за этой фразой следует латынь.
Да, по поводу набегов на сопредельные земли. Это здесь . Текст несколько двусмысленный, я, честно говоря, не понял, месть ли это неразумным хазарам в лице Бориса Дубина или же наоборот, но в принципе военному вождю времен затянувшегося перемирия такое простительно вполне.
Третья возрастная категория критиков - молодые воины. Молодежь, словом. О себе не говорят, о завете тоже. Наивные, говорят о книжках. Ищут в них смысл какой-то. Думают, что если Берроуз, то непременно надо писать
"Долой иерархии. Нет государству. Нет правительству. Достаточно, уже хватит, уже вот где" .
(Евгений Иz, рецензия на "Призрачный шанс", опубликованная на "Обсервере". А здесь - он же о "Ящике для письменных принадлежностей").
Правда, могут и покрепче сказать. Там , где про Павича, внизу - вообще что-то несуразное. Хотя и не в этом дело. Да и дела-то нет. Потому что все равно их никто не читает.
Грустно.
Думаешь вот только все время: военный вождь - он тоже когда-то был молодым воином или тут другое? Кшатрии там, брахманы? Принципиальный вопрос ведь.
Опять без, в общем-то, видимой связи под занавес - рассказ Олега Пшеничного (он же Вилли П.) " Третий и двое " со "Словесности". Не самый лучший из. (" Утро туманное " вот стоит посмотреть). Предсказуемый потому что. Цепляет другое: рассказ не мог быть написан автором, который проводит за компьютером меньше 8 часов в день. Просто не могло такого случиться.
"Как могут быть откровенными отношения с человеком, который не раскрывает свой пол?"