Псой Короленко. Гой, ШэПэТэ и Каменный Конец
Марк Фрейдкин. Собачья жизнь [Выбранные места из переписки с друзьями]. √ М., 1997; Марк Фрейдкин. Песни Жоржа Брассенса и запоздалые романсы. √ М., 1997; Марк Фрейдкин и группа "Гой". Меж "еще" и "уже". √ М., 2000. - Студия А.Платонова. С.Костюхин, А.Кудрявцев, А.Платонов, М.Фрейдкин
Псой Короленко
Дата публикации: 3 Ноября 2000
Августин говорит, что мы можем помочь себе думать о времени, если будем исходить из полноты целого, - например, песни, которую я берусь спеть от начала и до конца. Она, сама по себе целая, тогда развертывается во времени. Что это за песня? Раннехристианский гимн? Или жизнь человека? Или та хвала Богу, какою оказывается "весь век", totum saeculum, история мира? Как у Аристотеля, у Августина мы знаем время по изменению души: время есть душа изменяющаяся, вне которой никакого измерения времени нет. Это не психологизм. Песня, о которой говорит Августин, - по сути то же, что мелодия (тон) присутствия, как определяет настроение Хайдеггер в своей фундаментальной онтологии.
Владимир Бибихин, "Мир"
Впервые я услышал про Марка Фрейдкина на первом курсе филфака МГУ , когда только начинал, иногда настырно, иногда преодолевая неловкость, петь друзьям свои песенки . Тогда Миша Гронас сказал мне, что есть такой Фрейдкин, профессиональный поэт-переводчик и исполнитель песен Жоржа Брассенса , основатель "19 октября", популярной книжной лавки для "новых умных". Самого Мишу познакомила с ним Ольга Седакова .
"У него еще есть свои песни, тебе, Пашка, по духу немножко, кажется, близкие, надо тебе их послушать", - в подтверждение Мишка привел цитату из песни Радость бытия , которой открывается альбом Собачья жизнь : "С каждым днем наш тонус ниже, // С каждым днем наш стул все жиже, // С каждым днем она все ближе - // Импотен-ци-я..." .
Сложный вопрос, насколько это мне близко. Меня больше заинтересовало, что Фрейдкин переводит и поет Жоржа Брассенса - прототипического французского шансонье, автора песенки Chanson Pour l'Auvergnat , заслушанной мною в детстве на коленях у дедушки с советской виниловой пластиночки Под крышами Парижа . Дедушка до революции жил во Франции и в Швейцарии, а потом вот приехал, как говорится, "строить и месть в сплошной лихорадке буден". Поэтому я родился в России и с детства подсел на французский шансон .
Позднее, когда я стал немного понимать по-французски, некоторые шансонные тексты, представлявшиеся в детстве поэтической глоссолалией, разочаровали меня, оказавшись вполне бессмысленной "любовью-морковью". Но это не относится к неподражаемым куплетам и балладам Брассенса - мне нравится, как ведет себя их лирический герой. Благодарит чужих людей за хлеб, огонь и добрый взгляд в Chanson Pour l'Auvergnat . Ревнует свою любовницу к ее же собственному мужу в смешной и грустной, как моя жизнь, Ma Maitresse - la traitresse . Ернически жалуется, что публика слушает его песни и платит лишь только за ругань матом : "J'suis l'pornographe // Du phonographe, // Le polisson // De la chanson" . (Вот это как раз мне близко: рекомендуя меня на одном американском КСП-форуме в качестве барда, Волик Черняк так и пишет: "Мужик материт отменно" :-). Все эти песни перевел и поет Фрейдкин, ненавязчиво воспроизведя манеру Брассенса, аккуратно снимая и фиксируя в своих аранжировках оригинальный аккомпанемент, удачно обыгрывая свое по иным причинам грассирующее "р", силясь перевести непереводимое: "Моя ду-ше-чка - пробляду-ше-чка" .
В самом имени "Марк Фрейдкин" мне почудилась некая культурная провокация. Я даже заподозрил псевдоним, объединяющий в беззастенчивом каламбуре Фрадкина с отцом психоанализа . Притом Марк Фрадкин, в свою очередь, напомнит Френкеля и Марка Бернеса . Этот мягкий советский шансон, сочленяющий мужескую имперскость с легкокрылостью духа quatorze juillet... А началось все в 1957-м, когда Сергей Образцов привез нашим мамам и бабушкам Ива Монтана , который им так всем понравился. Именно о "далеком друге" Монтане тихонько поет Бернес, прямо предвосхищая проект своего тезки Фрейдкина: "А песня все ближе, все ближе, // Летит и звенит над Москвой, // В ней думы Парижа, улыбка Парижа // И голос народа живой" .
Русская песня познакомилась с французским шансоном на концертах Монтана и на фестивале молодежи 1957 года. Сначала он ей "строил куры" на свой типичный манер, обещая жениться и все такое, а после благополучно улетел домой, а у ней от него остались маленькие детишки, которые к 70-м годам как раз подросли. Три "сына" - три жанра магнитофонной авторской песни, то ли похожие, то ли совсем не похожие на залетного французского батьку: "ресторанный" ( Беляев , Крестовский, Северный), "театрально-поэтический" ( Окуджава , Галич , Высоцкий ) и "походный" (Кукин, Городницкий или Визбор с Солнышком Лесным ). Они-то и суть песенный андеграунд России 70-х.
Впрочем, сам Фрейдкин уже не хочет зависеть от этих сынов. Самосвят в бардовской "церкви", он хочет наследовать первородство того шансона, минуя семидесятников. Такие, как Фрейдкин, не будут лимонничать - апельсинничать . Священных коров АП он нещадно ругает, признает разве только Галича, с натяжкою Визбора, Сергея Никитина ( ежик резиновый) с удовольствием взял бы к себе в ритм-гитаристы, но к песням его равнодушен. Рассказывает, как Костя Беляев попросил у него для своего репертуара Песню про Костю , хотя она вовсе не про Костю, а про Сережу Костюхина. "Я вижу перед собой два образца - Брассенс и Бернес " . Что ж, эти имена, помимо всего прочего, образуют друг с другом хорошую анаграмму.
Программный эклектик, Марк Фрейдкин сознательно ориентируется на советскую эстраду 60-х, а полусознательно вдохновляется такими разнообразнейшими источниками, как Эва Демарчик, Теодор Бикель или Сезария Эвора . Он рассказал мне трогательнейшую историю о том, как в 1976-м был пленен исполнительской манерой Демарчик, в последующие годы написал ей несколько песен, потратил кучу денег на переписчицу нот, он послал ей все это в Польшу, а там началась революция и Эва как-то исчезла. Одна из этих песен теперь в Запоздалых романсах , девочка там поет.
Еще он сказал, что любит "цыганский" альбом Бикеля Russian Gipsy Songs - тот самый, отпираченный "нами" как Песни русского цыгана Федора (!) Бикеля. Он просил, чтобы я принес ему "еврейский" альбом Бикеля с песнями Мордехая Гебиртига . К сожалению, ничем не могу помочь. Соученица по классу идиша в Lawrence, KS (кстати, как две капли воды похожая на Шиша Брянского ) обещала подарить мне эту пластинку, если я до этого перепою все песни из репертуара Марка Ольфа. Но тут как раз я охрип, заболел плевритом, долго парился по этому поводу и даже навсегда бросил курить , но в итоге не получил желанного диска. Зато я принесу ему Theodore Bikel Sings Yiddish Theater and Folk Songs c автографом самого маэстро .
Кстати, про евреев: название группы Фрейдкина ( Гой ) ассоциируется с именем голландцев Di Gojim - только те "гоим" играют конкретно клезмер ривайвл, понимая его как уорлд мьюзяк , а наш "гой" лишь изредка, в некоторых песнях (израильских по тематике: Песня о Диме , Пизмон ) эту стилистику использует. Все музыканты из Гоя , кроме клавишника Андрея Кудрявцева, соученики Фрейдкина по Девятой спецшколе. Эта группа играет также с Тимуром Шаовым , записала с ним два его альбома.
В середине 80-х Фрейдкин и Гой "под сильным стаканом, один микрофон и все такое" записали первую кассету. Кто-то быстро ее отпиратил, продавалась она на Горбухе какое-то время. Спустя десять лет, "когда появились какие-то деньги", Московские окна выпустили две кассеты Фрейдкина - одна Выбранные места из переписки с друзьями (коммерческое название Собачья жизнь ), другая Песни Жоржа Брассенса и запоздалые романсы . Недавно вышел еще один альбом авторских песен Фрейдкина - Меж "еще" и "уже" , основная тема которого - скоро старость. Иногда они выступают в бардовских клубах ( Перекресток , Беседка , Гнездо Глухаря ). Гоя часто крутят по московскому Радио Шансон и питерскому Радио Русский Шансон , был концерт в ЦДХ, скоро будут гастроли во Франции и в Германии.
Ну, а "Фрейда" предлагаю понимать как намек на мужланность Фрейдкина, прозванного друзьями "старым фаллократом", нецеремонного мачиста-интеллигента, автора Записок еврея-грузчика , достойного гаерской музы "порногр а фа-дю-фоногр а фа" Брассенса. Женщина в песнях Фрейдкина ( Песня о всеобщей утрате девственности , Песня о женской доле ) - обычно юмористический персонаж, заслуживающий снисходительно-иронического отношения: "Но, к несчастью, был коротким // Срок амурных наших дел, // Я к ее объятьям робким // Очень скоро охладел. // И однажды после акта // В койке узенькой моей // У меня хватило такта // Сообщить об этом ей..." ( Amour Perdu ).
Мужчина же, лирический герой, - действительно фрейдкин(д) , анакреонтическое "веселое дитя", часто озабоченное скорым приближением импотенции=старости=смерти ( Радость Бытия , Грустный Твистец , Меж "еще" и "уже" ), а реже пронзительно, горестно и по-бернесовски в унисон с музыкальным инструментом рассказывающее о недетских утратах: "Если был бы отец жи-вой, // Я б ему позвонил до-мой..." ( Песня об отце ); "Вот какие грустные дела. // Дима умер, Аня умерла. // Их пути теперь неисследимы, // Аня умерла, и умер Дима..." ( Песня об Ане и Диме ).
В новом альбоме мне приглянулась песенка Наш учитель , простая и безыскусная, полная взаправдашней ностальгии и печали: "Наш учитель, // Он, создавший наш мирок, // Вдохновитель, // Предводитель и пророк, // Знал, заметим, // В совершенстве ремесло, // Жаль, что детям // Так, как нам, не повезло" . Бывает такой учитель, культовый, харизматический, как "Лев Ощ" Соболев в 67-й школе , с его музыкальным театром и с традиционными ежегодными зачетами, которые проводят старые выпускники. Или как одноклассник Фрейдкина Глеб Александрович Анищенко , готовивший меня к сочинению в МГУ. В 80-е годы "Глеб" был редактором христианского самиздата Выбор , где публиковалась и ранняя Седакова ( Путешествие в Брянск ). Однажды Глеб громко крикнул по телевизору: "Русские ни-ко-гда не снимали скальпы!!!" У него был драйв. От строгого и серьезного Глеба, курившего пачку за пачкой "Беломор", называвшего нас всегда на "вы" с отчеством, важно надувавшего щеки в таинственных клубах дыма, я получил такой урок драйва, что потом стал не только учителем, но даже на минуточку шоумэном .
В школе моего детства, московской Девятой спец, тоже был такой авва, гуру, ребе. Юлий Анатольевич Халфин , учитель литературы, в 1965 году породивший "Школьный Полифонический Театр", ШэПэТэ . Спектакли там представляли собою своего рода коллективные (мело-)декламации, часто под фортепьяно. Играла Ольга Лебедихина, преподающая сейчас музыку "пятидесятисемитам" , несущая им традиции Халфина .
В ШэПэТэ можно было найти все что угодно, от театра коллективного чтения профессора Сережникова и полупародийной Синей блузы ( "Стоит как на-до // Всегда-всегда // Агитбрига-да // Людей труда" ) до желтой кофты или бродячей собаки. Халфин раздавал строчки по голосам, выстраивал хоры и "живые картины", самозабвенно волхвовал над Есениным и Багрицким, Достоевским и Некрасовым, декабристами и Герценом , поэмой Маяковского о Ленине и ошестидесятниченным Серебряным веком с Двенадцатью Блока, полузапрещенным Мандельштамом и Цветаевой. Один раз на спектакль пришел психиатр и сказал, что все это было бы очень целительно для его больных.
Именно Халфин стоит у истоков такого глубоко эзотерического института интеллигентской России, как школьные театры. Трудно переоценить их значение как культурной лаборатории по отработке актуальных моделей нонконформизма и как мощного терапевтического процесса, обеспечивающего подростку начало социальной эмансипации и вхождения во взрослый мир. Это воспитание гармонией , как назвал свою книжку Халфин, это первые любови, романы, конфликты с родителями, первые по-настоящему любимые книги, но не только все это, а гораздо больше. Недаром на семидесятилетии Юлия Анатольевича среди великого множества учеников разных поколений, кроме Академии Славянской Культуры , где он работает и где у него сейчас театрик, были заметно представлены Век XX и мир , РЖ и Интеллектуальный форум .
Надо ли говорить, что у Халфина учился и Сережа ("Костя") Костюхин, и Марик Фрейдкин? Наталия Николаевна, жена Халфина, рассказывает, что юный Марик ходил влюбленным в Юлия и даже в подражание учителю перестал носить шапку, так они, бывало, и шли с репетиции, оба без шапок. Песни Марика и "Кости" пелись не столько на спектаклях, сколько на дружеских ШэПэТовских вечеринках. А Юлий Анатольевич научил их песням своего детства, из фильмов и эстрады 30-х - 40-х, типа Через океан моя дорога , и народным песням, которые он собрал от стариков и старушек вместе с питерским фольклористом Вороновым в походах на Север, и простодушно-ироничным городским частухам: "У меня трусы в полоску, // Уникальные трусы, // Пристают ко мне девчата, // Покажи да покажи" . Без этого, без шуток и прибауток не обходилось ни одно застолье. "Меня не очень трогают все эти нынешние песни Марика, - признается Юлий Анатольевич Халфин, - вот помню, как в школе он пел: сижу на полустаночке, кругом одни армяночки, что-то там такое, красотки ШэПэТовские, та-та, та-та, та-та... Все это было очень живо и ярко, это было настоящее" .