Посажу любого, дорого

Карьера частного полиграфолога Игоря Нестеренко доказывает — суды принимают в качестве экспертизы любой бред. Главное, чтобы экспертиза была удобна следователю и, желательно, оплачена обвиняемым.

Следы в памяти, нужные следствию

В хорошо отработанном российской судебной системой процессе превращения гражданина из подозреваемого в осужденного особую роль играют эксперты. Призванные в теории помочь суду в установлении обстоятельств по делу, на практике они часто играют на стороне обвинения, выдавая нужные следствию результаты.

Такие "карманные" эксперты фактически неприкасаемы. Закон позволяет им быть некомпетентными: чтобы получить заказ на экспертизу, достаточно обладать "специальными знаниями" с точки зрения следователя. А порочная практика "заказных" и "палочных" дел гарантирует безнаказанность: оспорить некачественную экспертизу, признанную судьей допустимым доказательством, почти нереально.

Одной из лучших иллюстраций этой проблемы можно считать карьеру частнопрактикующего полиграфолога Игоря Нестеренко, чья патологическая непотопляемость вызывает недоумение даже у представителей силовых структур.

Из года в год в СМИ появляются новые свидетельства его недобросовестности и непрофессионализма, а в канцеляриях правоохранительных органов множатся жалобы и требования проверок его деятельности. Но Нестеренко продолжает быть востребованным следователями, и в российские колонии и тюрьмы прибывают все новые жертвы его детектора лжи.

Следы в памяти

Исследования с применением полиграфа (детектора лжи) — одно из наименее изученных направлений в криминалистике, а потому психофизиологические исследования часто представляются очень удобным инструментом получения нужных следствию доказательств.

Аппарат фиксирует сигналы, поступающие с датчиков, которые прикреплены к различным участкам тела обследуемого — например, изменение сердечно-сосудистой активности и дыхания. При этом считается, что ложь будет вызывать более высокий уровень возбуждения, чем правда, хотя никаких общепризнанных теорий, доказывающих, что это именно так, до сих пор нет.

"Полиграф позволяет определить только относительную значимость для обследуемого предъявляемых ему стимулов, — объясняет Ярослава Комиссарова, доцент кафедры криминалистики МГЮА имени О.Е. Кутафина, один из ведущих экспертов-полиграфологов. — Значимость конкретных стимулов может иметь разную природу и свидетельствовать не только о лжи при ответах на соответствующие вопросы, но и об узнавании обследуемым лицом отдельных деталей вне связи с событием преступления, о наличии у человека какой-либо неудовлетворенной актуальной потребности и т. п.".

Однако Нестеренко утверждает, что с помощью полиграфа он может определить наличие в памяти конкретного человека следов события, важного для восстановления истины по делу. В своих выводах вместо описания реакций обследуемого во время односложных ответов "Да" или "Нет" на поставленные вопросы он часто делает весьма категоричные выводы о времени, месте и способе совершения преступления, что, по мнению некоторых юристов, означает выход за пределы компетенции эксперта.

Ловец "педофилов"

Скандальную известность Нестеренко получил в связи с громким делом "педофила" Владимира Макарова — чиновника минтранса, признанного судом виновным в совершении развратных действий в отношении собственной семилетней дочери. Несмотря на то, что следствию не удалось найти ни одной прямой улики вины подсудимого, а суду были представлены многочисленные доказательства, указывающие на отсутствие самого события преступления, Макаров получил 13 лет строгого режима (Мосгорсуд снизил срок до 5 лет).

Одним из свидетелей обвинения на процессе выступал полиграфолог Нестеренко, к которому по рекомендации обратилась семья Макаровых для проведения исследования на детекторе лжи. За это исследование Макаровы заплатили 150 тысяч рублей — цену, намного превышающую среднерыночную. По итогам исследования Нестеренко объявил, что времени было недостаточно, и предложил провести повторный полиграф — уже за 300 тысяч. Когда Макаровы отказались, сославшись на слишком высокую стоимость, Нестеренко написал в следственные органы заявление о преступлении.

На суде сторона защиты приводила три заключения полиграфологов из Москвы и Ростова, критикующих исследование, проведенное Нестеренко, как непрофессиональное, а представивший анализ всего дела доктор юридических наук профессор Алексей Эксархопуло увидел в нем "вполне убедительное свидетельство" тому, что Нестеренко и адвокат Макаровых Богданов, "готовя опрос с применением полиграфа, действовали в сговоре, руководствуясь исключительно корыстными мотивами".

Примерно в то же время проходило следствие по делу Армена Багдасаряна, обвиненного бывшей любовницей в сексуальных домогательствах к ее дочери от первого брака. Четыре раза в 2008 году следователи закрывали дело за отсутствием события преступления: все экспертизы, включая исследование на полиграфе на Петровке, 38, показали, что Багдасарян — жертва оговора. Но спустя два года в разгар антипедофильской кампании дело вернули из архива, а поскольку заключение полиграфологов с Петровки куда-то "потерялось", обвиняемому посоветовали пройти его повторно — у частнопрактикующего полиграфолога Нестеренко. "Это чистая формальность, дело, конечно же, опять будет закрыто", — говорили Багдасаряну. Однако дело не закрыли, а довели до суда, и все закончилось обвинительным приговором — 10 лет строгого режима. Одним из главных доказательств обвинения была экспертиза Нестеренко, который нашел некие следы в памяти Багдасаряна о якобы совершенных им сексуальных действиях в отношении ребенка. Как и в деле Макарова, многие ведущие эксперты-полиграфологи утверждали, что выводы Нестеренко необоснованны, действия непрофессиональны, а теория целенаправленного тестирования памяти Ю.И. Холодного, на которую Нестеренко ссылается, спорна и в науке за "единственно верную" никем не признана. Но судья не принял их выводы во внимание, сославшись на то, что они "противоречат выводам Нестеренко".

Рязанский след

Нарекания к работе Нестеренко возникали не только у юристов в Москве, но и у судей в регионах. "В моем уголовном деле (ДТП с трупом) свидетели согласились на детектор лжи, — рассказывает судья рязанского гарнизонного военного суда Дмитрий Охременко. — По некоторым вопросам Нестеренко написал, что свидетель отказался отвечать на вопрос. То есть в суде сторона заявляет: "Обратите внимание, Петров отказался отвечать на вопрос, то есть он что-то скрывает либо лжет!". Свидетели говорят: "Мы на все вопросы отвечали". Стали смотреть видеоматериалы экспертиз, а там никаких отказов нет, просто время уже вечернее было, и этот Нестеренко домой пошел. Вот такой "профессионал".

В письме на имя главы Института криминалистики ЦСТ ФСБ с копией самому Нестеренко судья Охременко писал: "Эксперт в нарушение указанного закона (ФЗ-73) необоснованно указал в своих выводах иную информацию, не соответствующую видеозаписи на приложенной видеокассете, и показаниям свидетелей, в отношении которых проводилась указанная экспертиза... На основании изложенного прошу обратить внимание Начальника Института криминалистики ЦСТ ФСБ России на вышеуказанные недостатки в работе аттестованных им специалистов".

"Пример непрофессионализма"

Критическая оценка работы Нестеренко со стороны большинства коллег и многочисленные жалобы, которыми закидывали по его поводу следственные органы, казалось, должны были привести к проверкам, пересмотрам дел, а, возможно, и к привлечению его к ответственности по статье 307 УК — за дачу заведомо ложных заключений.

Однако на деле оказалось, что никаких рычагов воздействия на некачественных экспертов в российской системе правосудия нет.

Так, в ответ на обращение в СК от Ярославы Комиссаровой по поводу недостатков, допущенных при проведении экспертиз с использованием полиграфа по уголовным делам, и. о. руководителя Главного управления криминалистики ответил, что изложенная ею информация нашла свое подтверждение, вместе с тем процессуальная оценка заключений, составленных Нестеренко, является прерогативой дознавателя, следователя, прокурора и суда.

В 2011 году в Обзоре практики проведения психофизиологических исследований с применением полиграфа, который за подписью заместителя руководителя СК был направлен главам региональных следственных управлений, назначение платных ПФИ частнопрактикующим экспертам названо необоснованным, поскольку такие эксперты "как правило, нацелены на удовлетворение своих финансовых интересов", а также "в силу низкой квалификации могут выдать ложные результаты".

"Примером такого непрофессионализма является деятельность частнопрактикующего полиграфолога Нестеренко, — сказано в обзоре. — Сведения, отрицательно характеризующие его профессиональную деятельность, неоднократно поступали как от региональных СУ, так и из других государственных органов".

Но рекомендации руководства СК кое-кто из следователей на местах проигнорировал: Нестеренко продолжают привлекать к проведению экспертиз, выделяя на это бюджетные деньги — и это при том, что в государственных судебно-экспертных учреждениях экспертизы с применением полиграфа делают для следствия и суда бесплатно.

Нестеренко продолжает искать в памяти обследуемых следы, удобные следствию. Так, в деле, которое сейчас рассматривает московский окружной военный суд, Игорь Нестеренко умудрился сделать выводы, прямо противоречащие неопровержимому алиби обвиняемых.

Дело офицеров из Остафьево

Потерпевший, матрос Роман Шемакин, был найден в августе 2010 года сильно избитым в городке Щербинка, недалеко от подмосковного военного городка Остафьево, где он проходил службу. Единственный свидетель происшествия, его сослуживец матрос Косарев, сначала рассказал историю о том, как они вместе с потерпевшим ушли в самоволку, где повздорили с местными жителями, и в завязавшейся драке Шемакин получил сильные побои, сам же Косарев убежал. Однако вскоре он резко изменил свои показания: в самоволку они не уходили, все произошло в части, избивали Шемакина прапорщик Батыр Бахмудов и старший лейтенант Александр Сбродов, а избив, вывезли в багажнике машины в Щербинку, (при этом свидетеля якобы тоже зачем-то возили в машине, но никаких побоев ему не нанесли).

Главная проблема этой версии заключается в том, что обвиняемые в день совершения преступления были в отпуске и находились за сотни километров от места преступления: Бахмудов гостил у друга в городе Михайловка Волгоградской области, Сбродов — в городе Балашов Саратовской области. И одного, и другого видели многочисленные свидетели, имеются фотографии. Более того, адвокатам удалось получить и приобщить к делу аудиозаписи бесед потерпевшего с сослуживцами, в которых он уговаривает их дать ложные показания о том, что они видели обвиняемых в части в день происшествия, а те говорят, что на самом деле их не видели, и недоумевают, зачем им предлагают солгать.

Выявлено — не выявлено

Уверенные в своей невиновности, Бахмудов и Сбродов с готовностью согласились пройти исследование на полиграфе, и тогда следователь Самур Омаров обратился к Игорю Нестеренко. На счастье Бахмудова, в то время уже находящегося в СИЗО, его адвокат слышал про дела Макарова и Багдасаряна, а потому категорически отказался от услуг скандально известного полиграфолога. Следователю пришлось уступить, и назначить другого эксперта, который в итоге пришел к выводу, что Бахмудов говорит правду. Старшему лейтенанту Сбродову, которому удалось остаться на свободе, с полиграфологом повезло меньше: начальник следственного отдела Гузитаев лично повез его на своей машине из Москвы в Астрахань к некоей Ларисе Паламарчук, представляющей ООО Центр детекции лжи "Истина". Почему он предпочел частного специалиста, находящегося за тысячу километров от Москвы, десяткам государственных специалистов, работающих в столице, можно только догадываться.

"Следователь меня спросил: "Ты согласен на полиграф?". Я говорю: "Конечно", — рассказал Александр Сбродов. — Тогда он предложил поехать в Астрахань, мол, там ни у него нет знакомых, ни у наших адвокатов. Сказал, что так будет более независимо".

О Паламарчук известно то, что она прошла базовый курс повышения квалификации во Всероссийском институте повышения квалификации сотрудников МВД России, который, по словам врио начальника института г-на Арестова, подготовку экспертов по производству психофизиологических экспертиз не осуществлял и дипломов на право производства таких экспертиз не выдавал.



Известно, впрочем, и кое-что еще: в 2011 году Лариса Паламарчук выдала с разницей в три с небольшим месяца два диаметрально противоположных вывода по одному и тому же делу о ДТП: в заключении специалиста № 04-11, датированным концом января — началом февраля она выявила, что подэкспертная находилась у магазина "Березка" и видела иномарку серебристого цвета, а в дополнении к заключению специалиста № 04-11 от 4 мая — не выявила, что та находилась у магазина "Березка".

Проведя исследование Сбродова на полиграфе, Лариса Паламарчук пришла к выводу о его причастности к избиению Шемакина. Позже выводы Паламарчук в 111 Главном государственном центре судебно-медицинских и криминалистических экспертиз Минобороны России признали "не являющимися научно обоснованными", а текст составленного ею заключения не во всем, как оказалось, совпадает с данными из видеозаписи.

"С вероятностью 99,84%"

И все же без Нестеренко в деле не обошлось. Получив отвод от подсудимого, полиграфолог взялся за свидетеля: следователь Омаров поручил ему провести психофизиологическое исследование матроса Косарева. Основываясь на злополучной теории выявления следов событий в памяти человека, Нестеренко сделал вывод, что "в памяти Косарева имеются следы того, что он видел 8 августа в 01 час 30 минут как Шемакин получил удары от Бахмудова и Сбродова" и что данный факт "установлен экспертом с вероятностью 99,84%". Судье придется решить, чему он доверяет больше: следам в памяти единственного свидетеля, якобы обнаруженным полиграфологом Нестеренко, или показаниям десяти разных людей, приезжавших в Москву на суд из Михайловки и Балашова, чтобы рассказать, как они проводили время с подсудимыми в день преступления за 800 километров от места события.

Никакой, к слову сказать, Нестеренко не эксперт. В распоряжении PublicPost оказался документ за подписью начальника Института криминалистики центра специальной техники ФСБ, в котором разъясняется, что комплексная методика специального психофизиологического исследования с применением полиграфа (разработанная Ю.И. Холодным в далеком 1995 году) в настоящее время экспертной методикой не является, какой-либо экземпляр указанной методики Нестеренко не передавался, по программе экспертов полиграфологов в Институте криминалистики он не обучался, и квалификация эксперта ему не присваивалась.

"Ничего не изменится, пока не перестанут торговать уголовными делами"

Проблема в том, что как ни назови Нестеренко, Паламарчук и им подобных — экспертами или специалистами, реальных рычагов воздействия на них нет. Если деятельность государственных экспертов хоть как-то регулируется Федеральным законом № 73-ФЗ "О государственной судебно-экспертной деятельности", то работа частнопрактикующих "экспертов" не регулируется ничем. Статья 57 УПК фактически позволяет считать экспертом любое лицо, которое, по мнению следователя, обладает специальными знаниями в определенной области, хотя у следователя таковых нет, и, значит, о компетентности назначаемого экспертом объективно судить он не способен. Согласно статье 195 УПК, судебная экспертиза проводится "государственными экспертами и иными экспертами из числа лиц, обладающих специальными знаниями".

Нет никаких оснований надеяться, что запрет следствию и суду использовать в качестве экспертов частных специалистов полностью решит проблему коррупции и непрофессионализма в экспертизе. "У нас ничего не изменится, пока у нас не перестанут торговать уголовными делами (за возбуждение — столько-то, за прекращение — столько-то), — говорит бывший главный судмедэксперт Минобороны Виктор Колкутин. — Эксперт защищен до тех пор, пока он "мяукает", что ему велят. Как только он из колеи выбивается — жди неприятностей".

Такая ситуация касается не только психофизиологических исследований, но и судмедэкспертов, куда чаще востребованных следствием и судом, чем полиграфологи.

"Никакой реальной аттестации судебно-медицинских экспертов на сегодняшний день не существует, хотя в 73-ФЗ она прописана, — утверждает Колкутин. — На сегодняшний день реальная аттестация подменена двумя документами — сертификатом и свидетельством о присвоении квалификационной категории. И то, и другое — жалкое подобие чего-то там, рассчитанное на выкачивание денег из рядовых экспертов".

"Следователям и судьям, безусловно, нужны такие эксперты, — говорит бывшая судья Тульского районного суда, ныне глава коллегии адвокатов "Благушина и партнеры" Любовь Благушина. — Но это не значит, что надо ломать разработанную схему. Я советовалась с добросовестными частными экспертами. Они тоже против "карманных" и за принятие нового закона об экспертной деятельности в Российской Федерации".

Однако пока что предложения о реформировании системы судебно-экспертной деятельности не выходят за рамки обсуждений на круглых столах, единственным результатом которых становится очередной прес-релиз. "Проблема защиты прав граждан при использовании в доказывании заключений специалистов и экспертов нуждается в дополнительном изучении, — к такому, например, выводу в ноябре прошлого года пришли участники круглого стола у уполномоченного по правам человека, — и возможно, принятии мер по организации прозрачного лицензирования судебно-экспертной деятельности. Уполномоченный намерен наблюдать за возможными нарушениями конституционных прав граждан в контексте проблематики, обсуждавшейся на заседании Круглого стола".

Сколько времени займут "изучения", "наблюдения" и "возможное принятие мер" — никому не известно. Владимир Макаров отсидел уже два года из пяти, Багдасарян — полтора из десяти, Бахмудов провел почти полтора года в СИЗО, откуда был этим летом освобожден под подписку о невыезде, но судебное следствие в отношении него и лейтенанта Сбродова продолжается. А сколько еще жертв экспертов-шарлатанов сейчас отбывает незаслуженное наказание в российских колониях, остается только догадываться.