5 книг о том, что такое детство — «Горький»

Историков выдает интерес к одежде. Как трогательно Арьес вопрошает: «А помните, ребята, как мы боролись, чтобы скорее нам надели не короткие, а длинные штаны?» Одежда для них — один из показателей культурных изменений. Антропологов же больше интересует, как штаны связаны с культурой — если перетолковывать вопрос Арьеса, с культурным оформлением перехода от детства к отрочеству.

В 1925 году антрополог Маргарет Мид летит на тихоокеанский архипелаг Самоа именно с этим вопросом — вопросом о переходном возрасте. Физиология перехода от детства к юности очевидна, но как проходят психологические и культурные изменения? Для Мид, как и для любого антрополога, Самоа (а точнее, общество самоанских аборигенов) — это своего рода научная лаборатория: общество простое — значит, факторы влияния легко учесть, и небольшое — можно со всеми познакомиться.

Результат экспедиции, книга «Взросление на Самоа» (1928), стала культурным событием, вышедшим далеко за пределы академического мира. В 1960-е хиппи на нее едва ли не молились: история Мид прочитывалась как реальная возможность установить альтернативные отношения с собственным телом и решить проблемы, связанные с сексом, смертью, случайными и неслучайными связями. В отличие от двух уже упомянутых книг, это исследование в основном посвящено девочкам. Читается запойно, как приключенческий роман (правда, на русский переведены только фрагменты, так что лучше найти оригинал).

К каким же выводам приходит Мид? У самоанок и самоанцев нет никакого переходного возраста в привычном нам смысле, как времени «бури и натиска». Траектория взросления на острове — очень огрубляя — выглядит примерно следующим образом: после рождения мать забывает о ребенке до пубертатного возраста. Конечно, она кормит его грудью до трех лет, но забота о нем возлагается на предшествующее чадо. Детей много, главной нянькой обычно оказывается девочка 6-7 лет. Младенец первые два-три года жизни ползает по полу хижины: его никто ни в чем особо не ограничивает и ни к чему не принуждает. Правда, для девочек этот период заканчивается, когда появляется следующий ребенок.

Для нашей культуры удивительно, что женские тяготы — рутина, которая не позволяет заняться самореализацией молодым женщинам после появления семьи и ребенка, — на Самоа ложатся на девочек до 14 лет. Зато после 14 наступает веселый период полового созревания, выбора партнера и свободы от бытовых забот.

Одна из самых интересных частей книги — последние 20 из 100 страниц, где Мид сравнивает Самоа с американским обществом и пишет нечто вроде: «Если у них все так радужно, в чем наша проблема? Давайте сравним, проанализируем отличия и сделаем выводы!». Две основные линии сравнения: первая — как самоанцам удается избежать переходного возраста и его трудностей, вторая — почему у них так мало невротиков?

Важно держать в уме, что американская культурная антропология с давних пор и по сей день плотно и плодотворно взаимодействует с психоаналитиками, психологами и психиатрами. Для американского антрополога совершенно нормально оперировать понятием эдипова комплекса и прочее, так же, как для психолога Бруно Беттельгейма, о котором мы поговорим ниже, нормально обращаться к выводам антропологов.

Итак, Мид сравнивает и понимает, что в расширенной самоанской семье, где очень много родственников, не формируется глубоких индивидуальных привязанностей, в частности — привязанности к матери. Нас, как носителей культуры глубокого сопереживания, это может фрустрировать, но Мид предлагает задуматься, чем мы платим за сильные эмоциональные связи (по ее версии — вечным инфантилизмом), поразмыслить о том, стоит ли концепция романтической любви разбитых сердец и неоправданных ожиданий. На Самоа ограничений (в том числе связанных с сексом) мало, сексуальные партнеры часто сменяются, а сам секс не связан намертво с любовью, но есть куда более спокойный и не столь невротизирующий феномен.

Вторая вещь, которая невротизирует Западного человека — смерть. В той же заключительной части антрополог обращается к опыту Первой мировой: пришедшие с фронта люди оказались совсем не теми, кто туда уходил. Переживания были ожидаемы, но никто не был готов, что они окажутся настолько разрушительными для личности. Не только литература «потерянного поколения», но и множество исследований стали попыткой понять, почему война оказалась настолько губительной.

Мид дает свой ответ: опыт смерти, рождения и секса для западного человека табуирован, поэтому столкновение с этими основополагающими феноменами бытия часто оказывается глубоко травмирующим для личности. Она замечает, что в нашей концепции образования, то есть необходимых для жизни знаний, очевидно есть некоторый изъян. Мы полагаем, к примеру, что несколько лет уделенных математике и чистописанию, это нормально, что этот опыт необходим. И наши дети его получают. Но что мы делаем для того, чтобы они получили опыт — как кажется, не менее необходимый, — чтобы они познакомились со смертью и сексом? Наш опыт в этой сфере в лучшем случае сводится к следующему: смерть (скорее всего, малознакомого) пожилого родственника и случайно подсмотренный половой акт. Почему-то мы считаем, что этого достаточно. Но, как показали последствия войны, это очевидно не так.

На Самоа же дети и подростки — полноправные участники взрослой жизни и смерти (заметим, что, по Арьесу, в Европе XVII века ситуация была аналогичной). У детей на Самоа примерно с четырех лет есть свои обязанности, настолько же важные, насколько важны обязанности взрослых, от их выполнения зависит благополучие семьи. И дети это прекрасно осознают (в отличие, опять же, от детей западной культуры, которые ходят в школу и часто совершенно не понимают, зачем они это делают и какая в этом польза). Что касается смерти и секса: на Самоа они не окружены завесой тайны — наоборот, они достаточно хорошо знакомы детям.

По Мид, именно из выключенности детей из мира взрослых в западной культуре, из жесткой границы, которая между ними построена, рождается и «переходный возраст» как культурное явление, и конфликты «отцов и детей», и инфантильность, которая, в свою очередь, предопределяет невозможность принять и понять опыт секса и смерти.