Екатерина Кац: «Я все время извинялась перед украинцами»

Екатерина Кац родом из Москвы, некоторое время жила в Израиле, а в 2020 году переехала в Чехию. Работала PR-специалисткой в разных организациях, в том числе в Общественной палате РФ — до 2014 года. За год до начала войны Екатерина вместе с подругой открыла дизайн-студию в Праге, но после полномасштабного вторжения России в Украину отказалась от ведения бизнеса и переключилась на гуманитарную деятельность.

Сначала она вместе с мужем волонтёрски помогала украинским беженцам, а спустя год стала директором чешского благотворительного фонда «Дом добра». На первом этапе главной задачей было размещение беженцев — тогда в Чехию прибыли около 400 тысяч человек. Позже актуальной стала тема их интеграции.

Фонд под руководством Екатерины продолжает регулярно оказывать гуманитарную помощь как беженцам в Чехии, так и тем, кто остаётся в Украине. О том, почему добро всё же победит зло, — в разговоре с новой героиней проекта «Очевидцы».

Расскажите о себе.

— Я родилась в Москве, некоторое время жила в Израиле, переехала в Чехию, можно сказать, в 2020 году. По профессии я пиарщик. Сейчас занимаюсь гуманитарной деятельностью. Директор благотворительного фонда здесь, в Чешске.

До войны вы занимались пиаром в Общественной палате России. Когда вы поняли, что что-то пошло не так?

— Когда случился Майдан, просто методички от администрации президента сильно изменились. И очень изменилось поведение членов Общественной Палаты. Даже те, кто раньше позволял себе высказываться против власти, немножко ушли в тень. Ну, а потом… В мае, если не ошибаюсь, 14-го года или в апреле, было при Путине. Лично Путиным было принято решение изменить состав Общественной палаты, и метод формирования членов Общественной палаты изменился. В том числе они решили провести онлайн-выборы в Общественную палату. Там же как там, значит: часть членов Общественной палаты приходили от каких-то общественных организаций, часть выбиралась электронным голосованием. И вот это электронное голосование было абсолютно таким же, как и все выборы в России в последние десятилетия. Было абсолютно фейковым. В члены Общественной палаты пришли люди, чью позицию я, как советник при службе, совсем не готова была освещать и поддерживать.

Как война изменила вашу жизнь?

— Я отказалась от работы на себя, от работы в свою пользу, от какого-то своего собственного коммерческого проекта. Потому что за год до войны я пыталась в первый раз в жизни наладить какой-то небольшой собственный бизнес. Мы открыли здесь с подругой дизайн-студию. Чуть больше года наша студия проработала. Когда началась война, в первые же дни я отказалась от ведения бизнеса. Стала заниматься исключительно гуманитарной деятельностью. Что касается еще личного, какого-то образа жизни, как изменился образ жизни. Боже, это так ужасно все-таки говорить, потому что есть миллионы людей, чья жизнь была просто разрушена целиком и полностью. Беженцы из Украины, люди, пострадавшие от войны, вынуждены переехать совершенно в новую страну. Абсолютно не были готовы, но тем не менее их жизнь была полностью разрушена. И те, кто живет в Украине, тоже. Их жизнь была полностью разрушена. Люди потеряли своих близких, потеряли свои дома, потеряли все. А мы тут, сидя в Праге, говорим о том, как война повлияла на нашу жизнь. Ну, мы совершенно перестали вести какую-то культурную жизнь. Мы перестали ходить в театры, в музеи, в рестораны. Первые месяцев 8. У меня была абсолютная социопатия. Я не могла даже встречаться с какими-то… У меня много здесь друзей и знакомых в Праге. Мы раньше там собирались. Я ходила здесь на игры ЧГК. Здесь очень развито такое движение, что где, когда. Было время, когда я раз в неделю приходила на их игры. Я перестала ходить на ЧГК. Я перестала встречаться с друзьями. И до сих пор… Мы практически никуда с мужем не выходим и практически ни с кем не встречаемся.

Как появился проект «Дом добра»?

— В первые дни войны буквально. Ну, тут стоит, наверное, оговориться, что я директором Дома Добра являюсь с апреля 2023 года. До этого, то есть первый год войны, мы с мужем просто помогали, в том числе и Дому Добра в качестве волонтеров. Но тем не менее, значит, проект возник, ну, наверное, 27-го примерно февраля. Ко мне обратился мой хороший приятель, который давно в Праге, он сам россиянин из Екатеринбурга, он давно в Праге живет, 17, по-моему, лет, обратился с вопросом, поскольку он знает, что у него есть некоторый опыт работы в НКО, он сказал, что они с другом своим хотят организовать благотворительный фонд. И начали они с того, что они с первых дней, тогда еще это не называлось Дом Добра, это было просто сообщество нескольких неравнодушных людей, поскольку, значит, мой друг – он риэлтор, а его друг, с которым они объединились, – глава большой девелоперской компании. Они просто, поняв, что сейчас в Прагу хлынет поток, в Чехию хлынет поток беженцев… Они обратились к своим друзьям, владеющим объектами недвижимости в Праге, с просьбой предоставить пустующие объекты, которые сейчас никак не используются, под временное убежище, общежитие, шелтеры для беженцев. И очень много неравнодушных людей откликнулось, и таким образом… То есть проектов фонда как такового еще не было, все начиналось с двух направлений. Это организация убежищ для людей, приехавших из Украины, и сбор гуманитарной помощи для этих людей и для отправки в Украину тоже. За очень короткое время удалось найти сначала один, потом второй. Всего было три пустующих объекта недвижимости, которые своими силами вот эти два неравнодушных человека с помощью друзей и волонтеров переоборудовали в общежития для беженцев. Всего расселили больше 800 человек.

А можно назвать имена этих неравнодушных людей?

— Да, конечно. Мой друг, о котором я говорила, его зовут Илья Фоминых, он живет в Праге, работает риэлтором. А второй соучредитель фонда – это Руслан Овечко, он руководитель крупной девелоперской компании «Экватор».

Как находили деньги на помощь беженцам?

— Поначалу это была помощь неравнодушных людей, друзей бизнесменов, друзей вот этих наших двух учредителей фонда. Очень большое значение сыграли соцсети, заявки там формировались через соцсети в Инстаграм, в Фейсбук, выкладывались объявления, что вот мы оборудуем общежитие, кто-то, если может, нам нужны холодильники, электроплиты, мебель. И очень много было неравнодушных людей, которые свозили просто машинами, грузовиками. Кто-то привозил бытовую технику, кто-то привозил мебель, посуду. В общем, все оборудование для общежитий. Стройматериалы были предоставлены как раз учредителем Фонда Русланом, поскольку у него строительная компания. Насколько я знаю, он очень много, я не могу, к сожалению, в цифрах сказать, но он очень много вложил собственных средств. И стройматериалами, просто деньгами для того, чтобы отремонтировать. Объекты были пустые, были просто коробки. Первое общежитие, первый шелтер на улице Крыжикова, был пустое офисное здание, которое ожидало ремонта. Второй был пустующий отель тоже, который ожидал ремонта. А третий вообще Богница, общежитие, которое просуществовало дольше всего. Это был огромный продуктовый склад. И поэтому ремонтировали, оборудовали в Богницах, ставили даже перегородки. В общем, все стройматериалы как раз собственными силами учредителя были туда и при помощи еще нескольких его, так сказать, знакомых, друзей и бизнесменов завезены. А все, что касается от крупнобытовой техники до мелких каких-то посуды, постельных принадлежностей и прочего – это люди приносили.

Можете ли рассказать историю людей из Украины, которые потрясли вас больше всего?

— Каждая история была трогательна. Мои первые дни. Я уже сказала, что мы с мужем волонтерской деятельностью занимались. Я бросила. За год до войны я решила, что надо как-то пытаться поработать на себя. И мы с моей приятельницей открыли здесь дизайн-студию. И вот, собственно, до войны мы даже успели за этот год проекты реализовать небольшие. Но когда началась война, в первый же день, первый день, там, 24-го, мы вообще все в шоке были. Придя в себя, с 25 февраля мы начали собирать гуманитарную помощь. Первые дни для отправки в Украину. Потом уже переключились на помощь тем, кто… Мы поняли, что просто огромный поток беженцев прибывает, и мы переключились на помощь тем, кто нуждается здесь. И вот этот… Ну, мы же войны никогда не видели, наше поколение, такой настоящей войны, своими глазами. Поэтому это был какой-то просто шок и ужас. Встречать эти поезда на Главном вокзале, когда каждый поезд привозил огромное количество женщин и детей, иногда с животными, с собачками, с кошечками. Тогда мы особо не успевали с ними общаться, мы их просто встречали. И нашей задачей было помочь им как-то добраться до конгресс-центра на Вышеграде, накормить их, успокоить. И что самое удивительное, мы все извинялись за наш русский язык, естественно, и они нас успокаивали. Это просто было удивительно, потому что я первые, наверное, полгода с каждым украинцем разговаривала на русском языке просто со слезами на глазах и все время извинялась. Они нас успокаивали, обнимали, говорили: «Ну что вы, мы же обнимаем, спасибо вам за помощь». Каждая история… У нас были еще свои беженцы. У нас в десятых числах марта приехали. Дело в том, что жена моего сына, она из Мариуполя. И у нее в Мариуполе осталась лучшая подруга с дочкой. И вот ее лучшая подруга Влада с дочкой, 4-летней Мирой. Папа у них азовец, он прошел все эти ужасы. Бункеры обороны Мариуполя, бункеры «Азовстали», плен, Еленовку. И в десятых числах марта Влада с Мирой, с дочкой, они приехали к нам и жили у нас здесь до октября 22-го года.

Расскажите, как вы помогали адаптироваться людям в новой среде?

— Проект родился через год после начала войны, в марте 23-го года. Первый год фонд занимался исключительно общежитиями и сбором гуманитарной помощи, как тем, кто живет здесь, так и для отправки в Украину. К началу 23-го года мы поняли, что уже первый, так сказать, шок у людей прошел. Они как-то обустраиваются на новом месте, в новой стране, и им в этом нужна помощь. Мы видели на примере наших общежитий, насколько им не хватает и взрослым, и детям, во-первых, знания языка, психологической поддержки. И просто… Нужно как-то организовать их досуг. Потому что надо понимать, что украинцы очень заботятся о воспитании, образовании и дополнительном образовании своих детей. Поэтому им очень не хватало здесь. Кто-то музыкой занимался в Украине, кто-то рисованием, творческие кружки, танцами. Ну, а тут они оказались в ситуации, когда они просто вот, значит, дети ходят в садик или в школу, потом возвращаются в общежитие и предоставлены сами себе. Мы там пытались, насколько можем, в общежитиях, организовать им досуг, приходили волонтеры, с ними там немножко рисовать, немножко там заниматься, там, концерты какие-то организовывали. Но мы поняли, что им не хватает именно на какой-то систематической основе дополнительных занятий помимо школьных, ну и что нужно помогать, в первую очередь помогать в изучении языка. Поэтому родилась, возникла идея. Тут опять нам помогли неравнодушные люди, есть такая организация, НКО «Агора 7». И они нам помогли с помещением, предоставили нам хорошие помещения для интеграционного центра, и мы потихонечку-потихонечку нашли волонтеров для преподавания чешского языка детям и взрослым, английского языка детям и взрослым, и потихоньку вот так вот начали процесс интеграции. В первую очередь.

Чехия приняла порядка 400 тысяч украинцев. Как вы считаете, сколько из них вернется домой, когда война закончится?

— Очень многие из тех, кто хотел вернуться, уже вернулись. Это было видно по нашим общежитиям, как люди, особенно в двадцать третьем году очень много людей вернулось в Украину. И я думаю, что те, кто сейчас остались здесь, видимо, или им совсем… Они, может быть, и хотели бы вернуться, но им совсем некуда вернуться. Или они все-таки решили остаться здесь. Как мне видится, большинство из тех, кто сейчас находится в Чехии, уже вряд ли захотят вернуться в Украину. Потому что дети адаптируются. Подростки уже адаптировались. Они даже поступили в какие-то там, кто-то в колледж, кто-то даже в высшее учебное заведение. И у меня есть ощущение, что те, кто остались, там, я не помню. По статистике, 360 тысяч беженцев в Чехии. Что-то около того, по-моему, цифра. Я думаю, что это, скорее всего, это уже те люди, которые будут здесь свою жизнь дальше налаживать.

А можете оценить вклад украинцев для чешской экономики? Насколько он ощутим для Чехии?

— Есть же статистика, что беженцы уже второй год подряд, их вклад в экономику в части налогов превышает суммы, потраченные на их содержание, на их пособие Чешской Республикой. Не скажу точные цифры, не помню, но они довольно внушительные. Об этом Ракушан говорит второй год уже подряд. Точно.

Война идет уже три года. Стало ли труднее находить помощь для беженцев?

— Практически нет. Этой помощи нет практически совсем. Если в первый год это был такой огромный поток, то сейчас остался очень тоненький ручеек, который вот-вот иссякнет. Если говорить конкретно про фонд «Дом добра», то мы прямо совсем на грани выживания. У нас есть… мы очень благодарны магистрату района Прага-7. Они второй год находят с большим трудом средства на поддержание работы нашего интеграционного центра. Это совсем небольшие деньги, которые в месяц – это чуть больше 30 тысяч. Это покрывает зарплату некоторых преподавателей. Потому что у нас так: у нас, значит, часть преподавателей – это волонтеры. В основном это либо чехи, либо русскоязычные студенты, которые здесь учатся, или украиномовные. И совсем небольшая часть преподавателей – это сами украинские беженцы, которые вызвались помогать. И поскольку мы их тоже хотели немножечко поддержать, мы предложили совсем небольшую какую-то зарплату. Гонорар за их работу, за преподавание в интеграционном центре. Поэтому вот эта поддержка от магистрата Праги-7, она идет исключительно на оплату часов этих преподавателей-беженцев. И, собственно, и все.

Но вы еще и помогаете тем, кто находится непосредственно в Украине. Расскажите, кому именно вы помогаете?

— Мы за 2024 год организовывали несколько целевых сборов на помощь там, в Украине. Это была помощь. В первую очередь детям, как они в Украине называются, внутренне перемещенные особы. Это семьи, которые живут в Украине, но утратили там… Переехали с оккупированных территорий, с прифронтовых территорий. То есть – на помощь семьям, нуждающимся и детям, на помощь животным, эвакуированным с прифронтовых территорий. Вот на это нам удается собирать деньги. Люди еще готовы помогать.

Расскажите о своих поездках в Украину.

— Последний раз мы были в марте этого года. У меня больше впечатление произвела, наверное, моя первая поездка в Украину. Потому что я как человек, родившийся в России, несмотря на то, что у меня есть израильский паспорт, я гражданка Израиля, но все равно у меня в паспорте, естественно, стоит место рождения. Первый год я после начала войны я вообще думала, что я в Украину… Я с ужасом думала о том, что я в Украину не смогу больше попасть никогда. Потому что разные были мнения по этому поводу, в том числе я просила даже своих украинских друзей, отправив им скриншот своего паспорта, может, там спросить на границе пограничников, пустят меня в Украину. И мне даже сказали, что у меня без шансов. С твоим происхождением? Нет. Поэтому, а учитывая, что у меня очень много друзей в Украине, мы часто туда ездили до войны, у мужа родственники в Украине, мы были, конечно, в шоке, хотели даже идти в посольство, там, украинское здесь, в Чехии, просить какую-то визу специальную. Может быть, нам дали бы гуманитарную. Но когда я стала в апреле 23-го года директором фонда, официально мы тогда активно еще возили. Фонд отправлял много помощи, гуманитарных, в Украину, и руководитель нашего гуманитарного отделения сказала: «Давай вот попробуем. Просто сядем в машину и попробуем поехать». Она сама из Украины, она из Ужгорода. «И тут мы с тобой вместе в машину сядем, загрузим гуманитарку. Да, попробуем поехать». И в мае 23 года мы, загрузив мою личную машину по самый потолок гуманитарной помощи, мы поехали, и ни одного вопроса на границе мне не задали. Они увидели мой израильский паспорт, они спросили меня, где я родилась. Я сказала – в Москве. Больше никаких вопросов. Задали, пропустили совершенно спокойно. Очень забавно было: рядом со мной у окошка пограничников за нами стоял мужчина-украинец. И когда пограничник спросил, где вы родились, я сказал – в Москве. И этот мужчина рядом со мной: «У-у-у!» Такое у него было лицо. Но нет, и с тех пор ни разу, ни при въезде, ни при выезде, никаких. И я, конечно, первая, когда мы прошли погранконтроль, въехали, я увидела этот украинский флаг, и там: «Витаю в Украине!» Я прям расплакивалась. Потому что я до этого момента была уверена, что я в Украину попасть вообще никогда не смогу. Первая поездка была короткая. Мы съездили во Львов, выгрузили гуманитарку, отправили что-то Новой почтой, познакомились во Львове с волонтерами, с которыми фонд уже весь предыдущий год работал. Буквально три дня пробыли в Украине, уехали. А вот вторая поездка, летом 23-го года, она была такой инспекционной, если можно так назвать, потому что мы помогали нескольким приютам для животных в Днепропетровск, она же называется до сих пор, кажется, Днепропетровская область. И мы поехали с такой инспекционной поездкой. Мы решили лично познакомиться со всеми, с представителями всех организаций, которым наш фонд помогает. Поэтому мы были в Кривом Роге, в Днепре, в Житомире, в Виннице, в Киеве и во Львове. Ну и с тех пор я, честно говоря, со счета сбила, сколько было поездок. Ну, каждые три месяца я в Украине бываю. Несмотря на то, что мы закрыли наше гуманитарное отделение, мы были вынуждены для того, чтобы оптимизировать расходы фонда. Мы с июня 24 года приняли решение, что мы не будем больше собирать здесь гуманитарную помощь и возить отсюда в Украину, потому что это довольно дорого и бессмысленно. Мы поняли, что проще организовывать целевые сборы здесь и закупать помощь непосредственно там.

Есть ощущение, что зло по всем фронтам побеждает добро. Как вы думаете, почему?

— Знаете, я не согласна. Я считаю, что в мире очень много добрых людей. Просто, несмотря на то, что их много, зло, оно просто как-то ярче и больше заметно. Мне кажется, что добрые дела, они просто не такие заметные. И люди искренне предпочитают делать эти добрые дела тихо, а зло всегда себе должно громко заявлять. И, собственно, оно это и делает. Поэтому, наверное, создается впечатление, что очень много зла, что зло побеждает. Мне кажется, что на самом деле это не так.