Ира Новик: «Мне не кажется, что дезертиры — герои»

Ира Новик, журналистка, родом из Питера. Работает с изданиями «Вот Так, «Новая газета Европа», The Insider, Meduza и другими независимыми медиа. Главные темы, которые освещает Новик — дезертирство и преступления внутри российской армии во время полномасштабного вторжения в Украину. Её тексты были номинированы на журналистскую премию «Редколлегия» четыре раза (в 2023 и 2024 годах).

В этом году в издательстве Freedom Letters вышла книга Ирины «Я — дезертир». 14 историй людей, отказавшихся участвовать в российско-украинской войне и сбежавших с фронта. О том, что двигало этими людьми, как менялись их взгляды на войну, были ли среди них убежденные пацифисты, как складывается их жизнь сейчас — об этом и не только Ирина говорит в интервью «Очевидцам».

Расскажите о себе.

— Меня зовут Ира Новик, я журналистка. Я сейчас живу в Вильнюсе, и сюда переехала из Петербурга, где я родилась и жила всю свою жизнь. Работала журналисткой и была не только прошлой жизнью, еще позапрошлой. Вот в позапрошлой жизни я работала бьюти-журналистом и писала про всякие помады и парфюмы. И занималась этим десять лет, и потом поняла, что я занимаюсь полнейшей ерундой. Бессмысленной деятельностью, никого не хочу обидеть, но это было мое самоощущение. И я ушла в социальную журналистику. И как раз началась прошлая жизнь, довоенная. Это было за несколько лет до начала войны. Я писала про всякие социальные проблемы, много писала для «Таких дел», для Wonderzine. Потом началась война, и стало понятно, на какой-то промежуток времени, по-моему, это было где-то полгода, но не суть, что никого никакие темы не волнуют, кроме новостей о войне. И я стала писать о войне. И, в общем, до сих пор не могу остановиться, и в итоге вся эта работа вылилась в книгу.

Занимаясь социальной журналистикой, что вы поняли о себе и о людях?

— Учитывая то, что я как раз социальными проблемами стала заниматься, выйдя из этого розового замка, где только всякие красивые штучки, девчачьи, я сначала была просто в шоке, в ужасе. Я возвращалась с нескольких первых интервью с родителями детей с тяжелыми инвалидностями, еще что-то на похожие темы, которые на меня обрушились. Точнее, я добровольно во все это влезла. Но я помню, как я возвращалась после некоторых интервью и просто ревела в маршрутке. Все это было очень тяжело, а потом я как-то закалилась.

На тот момент, наверное, я поняла, что если бы не было никаких благотворительных фондов и людей, которые донатят этим фондам и вообще готовы поддерживать рублем и делом, этим людям жилось бы очень плохо, но все равно фонды не могут справиться совсем. Людей, которым нужна помощь, гораздо больше, чем тех людей, которые эту помощь могут оказывать. Ну, это просто так устроено. От государства хочется, конечно, гораздо большей поддержки. Хочется доступной среды, хочется, чтобы все препараты были доступны в России, которые необходимы людям с орфанными заболеваниями, например. Не знаю, хочется, чтобы в детских домах, даже если они есть, было не так ужасно. Я была в детских домах. Это очень тяжелый опыт. Я туда зашла только на часик, а люди там живут годами. Даже не говоря про ПНИ, в которых я просто не была, но очень много читала и смотрела. Ну да, я вышла из розового замка и попала в настоящий мир, что он ужасен.

Как вашу жизнь изменила 24 февраля 2022 года?

— Жизнь разделилась до и на после. Началась война, потом началась эмиграция. И война продолжается, эмиграция продолжается. Когда все это закончится, непонятно. И куда возвращаться, тоже непонятно. Потому что, мне кажется, что того Петербурга, из которого я уезжала, его больше нет. Я не была ни разу почти за три года дома. Не уверена, что вообще хотела бы туда вернуться. Хотя я очень люблю Петербург.

Почему решили уехать из России?

— Я уехала 22 сентября, сразу на следующий день после того, как Путин объявил о якобы частичной мобилизации в России. И я уехала с двумя детьми. Ну, понятно, что я не сбегала от угрозы мобилизации себе. Но тогда стало лично мне просто очевидно, что… Ну вот всё, это уже какой-то еще один рубеж, когда будет внутри страны становиться все хуже и хуже. Да, были какие-то надежды, у меня, у многих, что, наоборот, сейчас люди как выйдут на протесты, уж против мобилизации, да точно. Никто же не захочет идти на войну, никто не захочет отпускать там своих сыновей, мужей, отцов. Ничего этого не произошло. В общем, я уехала 22 сентября, да, это было на эмоциях, но я ни разу не пожалела о своем решении.

Недавно у вас вышла книга «Я дезертир». Расскажите, как пришла идея и как собирали материал.

— Когда я начала писать о войне, в одной из редакций, это была редакция издания «Север.Реалии», мне предложили написать о тогда не дезертирах, а о СОЧнике, самовольно оставившем часть. Это была весна 23-го года. Это был мой первый текст на эту тему о людях, которые сбегают с войны. И я написала этот текст, и потом я написала много текстов о дезертирах для разных изданий.

И… В какой-то момент, сейчас будет шутка с долей правды, это было 8 марта прошлого года, и я поняла, что большинство людей, которые меня поздравили с 8 марта, — это дезертиры, с которыми я продолжаю общаться, даже после того, как я уже про них написала. Ну, я продолжала общаться, потому что у них были какие-то вопросы, какие-то конкретные обращения с помощью, либо часто просто нужна была какая-то психологическая поддержка. И я подумала, что, в общем, нужно что-то делать с этим количеством дезертиров в своей жизни, и решила написать книгу. В общем, информации было очень много, героев было очень много, поэтому появилась идея сделать книгу. Почему именно книгу? Потому что я всегда хотела написать книгу. И вот я ее написала. Книга называется «Я дезертир», и в ней 14 героев-дезертиров и жена одного из дезертиров.

Как вам удалось найти героев для книги?

— Они самым разным образом появлялись в моей жизни. Кто-то из героев книги уже были героями текстов. Конечно, появлялись новые, потому что я делала отдельные запросы в организации, которые помогают дезертирам, и каждая мне давала кого-то. Плюс сами дезертиры рекомендовали меня другим дезертирам, с которыми они знакомились где-то на этапе своего дезертирского пути. Да, было несколько человек, которые не попали в книгу, ну, по разным обстоятельствам.

На самом деле, кто-то добавлялся, когда я уже почти заканчивала, и просто уже не было возможности добавить одну историю, потому что так вот, может, кажется, ну, что там одна история. На самом деле, это очень большая работа с одной историей, с одним человеком. Вот. Поэтому кто-то, к сожалению… Просто по таким причинам не влез. Кто-то просто пропал… До сих пор не знаю, что с людьми. Надеюсь, что все в порядке. Просто общение начиналось, а потом человек пропадал. И какие-то истории… Ну да, был некий такой маленький циничный подход. Если я понимала, что вот эта история очень сильно дублируется с той, которая у меня уже есть, и не привнесет чего-то нового, ну да, приходилось отказываться.

Как ваши герои приходили к выводу, что надо бежать?

— У них… Я не могу… Вот сейчас не хочется под одну гребенку всех и сказать, вот все герои моей книги пошли на войну потому-то, воевали так-то и ушли тоже по одной причине. Нет, конечно, это все совершенно разные люди, у них совершенно разные истории. И вообще книга сначала должна была быть о разных людях именно для того, чтобы подчеркнуть, что нет там одного какого-то шаблона.

Многие отказывались воевать просто потому, что они своими глазами видели, что такое настоящая война, что это совершенно не то, что им показывали в тех источниках информации, которыми они пользовались, что это вообще война. И они оказались в зоне боевых действий, а не, например, им обещали отсидеться где-то в тылу. Это что касается тех людей, которые действительно были на линии фронта. Потому что еще есть герои, например, кадровые военные. Они сообразили пораньше, куда им не надо. Видимо, уже военный опыт присутствовал, какой-то хотя бы теоретический. И они просто долгое время прилагали усилия, чтобы вообще уволиться из армии. Потому что это очень долгий процесс. После начала мобилизации он стал невозможным. Поэтому не все герои моей книги вообще воевали. Но все равно… понимали, что им туда не надо.

Были ли среди ваших героев убежденные пацифисты?

— Да, да. У меня в книге есть один парень, молодой. Как раз он не был в зоне боевых действий. И одна из причин, почему он отказывался туда ехать, да, он говорил, что он не хочет брать в руки оружие, не хочет быть причиной смерти никаких других людей. А потом он перешел незаконно границу с Эстонией. У него все хорошо.

Были ли среди ваших героев люди, взгляды которых изменились во время войны?

— Почти все они были аполитичными. «Моя хата с краю» — это почти про каждого, если говорить про мою книгу. Сейчас вспомнила, что один парень… Мужчина. Он дважды доброволец, он два раза подписывал контракт. Он у себя на странице во «ВКонтакте» выкладывал свои фотографии в военной форме с призывами своих подписчиков тоже подписывать контракт. Потом он все это удалил, но интернет помнит. И да, сейчас он прям такой ярый антипутинец. Он мне писал такие тирады вообще. Но это было видно, что человек он… Знаете, когда ты что-то узнаешь, что-то новое, тебе хочется этим поделиться. Вот было вот такое вот, что он что-то узнал: «Ты представляешь, да, коррупция вообще такая». При этом параллельно, уже убежав с территории Украины, он некоторое время прятался у знакомых своей семьи в своем родном городе. И когда он приходил в гости к своей маме, она включала Соловьева, допустим. Они… Вот он мне пишет: «Вот мы тут чай пьем, значит, мама Соловьева включила. Я вот пытаюсь там ее переубедить». Вот такие тоже были.

Ну, война, естественно… Нет, естественно, все это менялось, конечно. Вот этой точкой становилось. Ну, конечно, основным фактором, который влиял на их изменения, их отношения от поддержки власти либо чаще от неучастия вообще ни в какой политической, ни в какой гражданской жизни, становилась война, они попадали на войну, они видели, что там на самом деле происходит. Они видели, что их контракты на самом деле бессрочные, не годовые, допустим, как они их подписывали. Что там у некоторых зарплата… обещали 200 тысяч, а пришло 30. Многие люди идут за деньгами, поэтому для них вот этот вот обман в финансовом плане тоже становился существенным. Если сейчас не обсуждать этот моральный вопрос, отвечая на то, что становилось причиной, — и это тоже становилось причиной. Кто-то либо был свидетелем, либо становился пострадавшим от насилия со стороны сослуживцев или вышестоящих по званию. Это тоже меняло. Ну, то есть вот людям показывали одну картинку того же Соловьева, будь он неладен, или там отдельных каналов этих Z-военкоров, а они им видели, что все по-другому, за что они воюют. Зачем им воевать за то, чего вообще нету? Ну, конечно, это меняет отношение.

Были ли люди, которые бежали от войны, в первую очередь из чувства самосохранения?

— Так они все такие, так и есть, конечно. Вот когда уже встает вопрос жизни и смерти… А у многих это буквально, потому что тебе говорит командир: «Завтра ты идешь на штурм», и человек просто садится в такси и уезжает. Оказывается, так можно было. И, по-моему, мне никто не говорил, что я решил не воевать, чтобы… не убивать других. Я сейчас говорю не про того парня, который не был на войне, а про тех, кто был на войне. У каждого это было «я не хочу умирать». Это нормально, это инстинкт самосохранения.

Как вы верифицировали истории ваших героев?

— Есть механизмы достаточно простые, есть какие-то вещи, которые, конечно, просто невозможно верифицировать. Например, один герой рассказал о том, что он был свидетелем. По его словам, он был только свидетелем, как его сослуживцы расстреляли украинских военнопленных, которых они прямо вытащили из окопа, связали руки и тут же расстреляли. Такой приказ отдал командир по рации. Верифицировать то, что на этой конкретной территории находилась эта бригада, — это можно. Но участвовал ли он сам в этих расстрелах, я не могу, к сожалению.

Естественно, я всегда прошу все документы, ЕСЛИ есть. Копии контракта, военные билеты. Многие просто уезжают, естественно, с собой ничего не берут, потому что переехать через границу, размахивая контрактом с Минобороны, было бы максимально глупо. Но, например, они отправляют организациям… Еще находясь в России, допустим, отправляют эти документы организациям. Мы как-то вместе с организациями кооперируемся, которые этим и занимаются, потому что не я одна занимаюсь верификацией. Поэтому, да. Что-то верифицировать, к сожалению, нельзя.

Все ваши герои потом оказались в эмиграции.

— 13 из 14. Один в России. Про одного, кстати, про одного точно не знаю. Там сложная история. Но большинство, да. Слушайте, он вообще отлично себя чувствует. У него нету российского паспорта даже. Единственный его документ — это водительские права. Он работает курьером и периодически пишет, что «ты представляешь, меня сегодня остановили там гайцы». Ну вот, типа, снова я там испугался, скажем так, литературно. В общем, его не ловили. Мы приходили на его предыдущее место работы, где он работал до того, как его забрали. И всё. Больше никак его не ищут, он сам не высовывается, получить новый российский паспорт пока у него не получилось, хотя он пробует. Но в целом он вообще не настроен на то, чтобы уезжать из России. Ну, это просто такой человек.

Легко ли проходит адаптация ваших героев на новом месте?

— Ну, смотрите, те, кто оказались в Германии, они сначала все равно, скорее всего, оказались в Армении или в Грузии. Да, мне было… Интересно наблюдать. У меня были герои, которые буквально писали из… Ну, если не из окопа, то из сарая, который назывался военным госпиталем, но он был без окон, без электричества, без воды. Люди там просто на деревянных полах лежали, с какими-то ранениями, никто их не лечил. Вот у меня был герой, который со мной связался. Первый наш с ним разговор состоялся вот из такого места, и потом я, как будто в реальном времени… Вы знаете, когда вам отправляют геолокацию, ты смотришь, когда человек до тебя доберется. Вот это было почти что так, потому что он мне постоянно держал в курсе своих перемещений, как он оказался в Крыму. Теперь он оказался в своем регионе. Потом из этого региона он уехал в Армению, и сейчас он в Германии. В Германию он попал через границу с Хорватией, в которую он, кстати, переходил с дезертиром, с которым познакомился уже практически на границе. Но они договорились там встретиться. И это тоже герой моей книги.

Есть люди, которые… Ну, просто правда, есть разные пути. Есть такой более-менее уже проложенный путь, теми же «Идите лесом», например, организацией, через Армению. И люди, многие там до сих пор остаются в Армении, либо, если у тебя есть загранпаспорт, то в Грузии. Многие там сидят еще и ждут чего-то. А кто-то, кстати, наоборот, не хочет уезжать и в Армении нормально себя чувствует. Такие тоже есть ребята. Один парень перешел на лыжах границу с Финляндией нелегально. Он больше года уже в лагере для беженцев и ждет своего решения по беженскому кейсу. Зимой в Финляндии десяткам отказывали, десяткам мобилизованных россиян, посчитав, что в России нет мобилизации, у них нет никакой угрозы. Но он был не мобилизован, у него отдельный кейс, поэтому он все еще ждет рассмотрения. Вот я рассказала кратко про парня, который в Эстонию тоже нелегально попал, но у него там все хорошо. Есть человек, который прилетел во Францию, у него была французская виза. Это вот просто такое везение. Франция ему отказала. Он думает, куда ему дальше двигаться.

А некоторые в Армении… В Германии тоже несколько человек. Из героев моей книги пока что никому еще не одобрили тоже убежище. А, и один в Аргентине. Вот, я думаю, что я же забыла что-то интересное. Да, и один в Аргентине. На самом деле, их там двое, насколько я знаю, но вот у меня для книги один. Ну, с Германией очень сложно, потому что там же нужно официально подавать документы, проходить собеседование для того, чтобы тебе выдали статус беженца. А в Аргентину ты просто приезжаешь по загранпаспорту, и он там до сих пор как-то живет. Но на момент, когда мы в последний раз общались несколько месяцев назад, он такой… В общем, он что-то заполнил документы, но что-то неправильно заполнил, но еще не исправил. Ну, в общем, у него нет никакой выданной в Аргентине официальной бумажки, у него нет. Он как-то так полулегально живет, где-то подрабатывает типа мойщиком посуды, уборщиком. Ну, не очень такая хорошая жизнь, но лучше, чем в окопе сидеть.

Есть ли пример героя, у которого все сложилось успешно?

— Нет, таких нет. Насколько я знаю, именно в Европе, Франции и Германии — две основные страны. Почему дезертиры стремятся попасть во Францию и Германию? Потому что эти две страны якобы в какой-то момент официально заявили о том, что «мы выдаем убежище, будем помогать россиянам, которые отказались принимать участие в войне». И все это разошлось по всем чатам, каким-то, в том числе… на закрытом телеграм-чате среди дезертиров, российских военных. И они все думали, что они приедут в Армению и запросят… подадут документы на визу в посольство Германии или Франции. Или туда и туда, потому что сразу туда и туда. Посмотрим, кто выдаст первый. В общем, получилось, что схема совершенно нерабочая, и чтобы запросить убежище, нужно приехать в эту страну. А вот к вопросу, как попасть в страну, когда у тебя нет даже загранпаспорта или есть загранпаспорт без шенгенской визы, — вот там уже дальше начинается самое интересное. Поэтому с этим все сложно, с легализацией в этих странах. Но вот я говорю, что в Эстонии получилось. Эстония как-то попроще к этому отнеслась. То есть это заняло достаточно много времени, но ему выдали документы именно по его… по его проблеме, что ему нельзя возвращаться в Россию, потому что опасно, могут призвать снова.

Есть ли какая-то статистика по дезертирам?

— Конечно, никаких цифр о бегущих с войны россиянах не может быть, по крайней мере, как минимум, пока идет война. Я могу ориентироваться на очень приблизительные цифры, точнее, цифры-то точные, но все равно подсчеты будут приблизительные, — статистику «Медиазоны», которая показала, сколько уголовных дел выдвинуто именно в связи с отказом от службы. Вот в 2024 году их было 10 308, а в 2023 — 5 500, по-моему. То есть за год эта цифра удвоилась. Получается, за два года там 16 тысяч человек. Это только те, кто есть в системе, кому мы знаем, что государство их заметило и выдвинуло против них какое-то уголовное дело.

Сколько тысяч тех, против кого никаких дел нету, которые пока что не замечены? У меня, кстати, тоже не все герои книги находятся в розыске, допустим. Все этого очень боятся, но это далеко не так. Совершенно непонятно, как работает этот рандом, честно говоря, до сих пор. На кого-то не заведено никакое дело. В общем, если говорить про вот этих 14 моих героев, не на всех даже заведены уголовные дела. Более того… Многие из них, некоторые, хорошо, некоторые, те, кто признался, по крайней мере, месяцами получали зарплату после того, как уже сбежали из Украины, сбежали из России. И им все равно приходила зарплата от Министерства обороны. Это какие-то чудеса.

Возвращаясь к цифрам, еще погрешность заключается в том, что не все люди обращаются за помощью к правозащитникам, которые могут вести эту статистику вообще. Здесь тоже неизвестно, сколько таких людей сбежало. Кто из них находится на территории России, тоже непонятно. Я встречала такой способ подсчитать в процентах. То есть если брать всю российскую армию, которая находится сейчас в Украине, и от нее взять 2%, которые дезертировали (честно, не знаю, каким образом было это подсчитано, по-моему, это издание The Economist делало), то там получалось 13 тысяч человек. Но это уже меньше, чем даже вот эта цифра «Медиазоны», которая показывает 16 тысяч человек, только те, у которых заведены уголовные дела за два года. Поэтому, правда, насколько ее умножать, эти 16 тысяч, непонятно. Но все равно получается, что даже при таких непонятных, плавающих, приблизительных подсчетах, если сравнивать с количеством людей, которые продолжают подписывать контракт, — их больше. Это очень печально, и плохо, и страшно, что до сих пор на четвертый год войны идут просто нескончаемым потоком подписывать контракты.

В чем вы видите причину? Может быть, это финансовая заинтересованность?

— Да, кстати, я задавала этот вопрос всем, с кем я разговариваю, и после книги с дезертирами, с какими-то другими общаюсь, которые, например, сбежали попозже. У них более свежая информация про ситуацию на фронте. ОНИ И… Все говорят, что вообще не встречали там идейных, которые сражаются за родину или против тех, против кого призывает телевизор сражаться. Ну, то есть таких людей единицы. Да, они подписывают контракты, потому что это очень большие деньги. Часто это люди из небольших городов, либо люди с финансовыми проблемами, с какими-то большими долгами, с кредитами. Бывают разные ситуации, и да, они до сих пор думают, что будет какой-то стабильный доход. Они еще и вернутся, а если не вернутся, ну, тут, блин… Там выплаты за покойника сейчас порядка 15 миллионов. Эти 15 миллионов для какого-нибудь маленького села, где-то в отдаленной от центра части России, — это колоссальные деньги. Просто это как выиграть в лотерею, только с некоторыми оговорками.

Что произошло с людьми? Почему они отправляют близких на войну за деньги?

— Да, я не только себе задавала этот вопрос, я задавала этот вопрос и, например, родственникам российских военных. Обычно ЭТО жены, матери, сестры иногда. Они-то как раз говорят, что говорят своим семьям. Вот какие-то продвигают вот эти дурацкие, однотипные Z-нарративы о том, что они идут сражаться, значит, за что-то и против чего-то. Но в итоге, если… Знаете, когда начинаешь задавать побольше вопросов, оказывается, что и долги в семье, там, не знаю, пять детей, еще что-нибудь такое. Поэтому, я не знаю, может быть, честно, может быть, люди просто себя пытаются как-то оправдать. Но некоторые, на самом деле, действительно признаются: да, я пошел за деньгами. И что вы мне, знаете, делать? У меня была зарплата 20 тысяч рублей и, не знаю, три ребенка и больные родители. Все, и жена дома сидит.

Что говорят ваши герои о возможности и желании возвращения в Россию?

— Слушайте, кто-то из них, да, кто-то из них хочет, ну, хотел бы, вот, при каких-то обстоятельствах. Здесь они примерно коррелируются с нашими обстоятельствами, там, когда Путин умрет, путинизма не будет, прекрасная Россия будущего, вот что-то такое. Многие, на самом деле, мне кажется, находятся до сих пор в какой-то, вот, настолько вот в этом состоянии выживания. Потому что ты находишься где-то посередине в Армении, ты знаешь, что в Россию тебе нельзя. Нужен ли ты в Германии или Франции, или еще где-то? Ну, не очень ты там нужен. И что там дальше будет, непонятно. Процесс, как я сказала, получения убежища очень долгий. Поэтому люди больше как-то думают вперед, вот на такой срок, чем на какой-то вообще непонятный, когда там что-то закончится. Те, кто находятся в розыске, ну, они вообще, конечно же, про это не думают. Поэтому больше силы направлены на то, чтобы уже жить вот этой жизнью, где-то здесь. И те, у кого есть семьи, — попробовать перевести семью, потому что, ну, конечно, у человека, который получает убежище, он получает право и на то, чтобы перевести свою семью.

Кто помогает этим ребятам, которые сделали свой выбор, сбежали и оказались в эмиграции?

— Помогает, к счастью, достаточно много организаций, просто в них работает мало людей. И это тоже увеличивает срок оказания этой помощи. Это и «Идите лесом», которые, мне кажется, вообще крутые тем, что сделали, в принципе, видимой вообще всю эту историю с дезертирством. Intransit — это просто офигенные люди, которые занимаются непосредственно помощью с переездом в Европу. То есть вот если вы прям знаете, что вы хотите в Европу, — вот это точно сразу идите в Entranzit. Все контакты организаций у меня есть в конце книги. Есть организации или там отдельные юристы-правозащитники, которые помогают в Армении, в Казахстане, в Грузии. И если дезертир оказывается в одной из этих трех стран, он просто не сможет не узнать об этих людях.

Как складываются отношения ваших героев с их родными?

— Я не вспомню сейчас, чтобы были какие-то прям шекспировские страсти, чтобы семьи разрушились. Многие просто, видите, вообще заканчивают какие-то отношения с любыми людьми, которые находятся в России, — с родственниками, с друзьями, потому что они боятся, с одной стороны, их как-то подставить, с другой стороны, ради собственной безопасности просто обрывают все контакты, либо очень редко, через каких-то нескольких знакомых по цепочке, как-то передают информацию о себе и получают информацию о маме, например. Все, кто женаты, — вроде все хорошо, с женами не разводятся, надеются перевести их к себе.

Какая история из 14-ти стала для вас особенной?

— История человека, про которого я сказала, что я не знаю, что с ним сейчас. Это тоже было такое общение, растянутое во времени, которое началось, прекратилось, возобновлялось, и вот так вот это было все время. Там, правда, очень страшная история. Это мужчина, которого мобилизовали. И он очень крутой, потому что он на каждом этапе старался сбежать. Вот прям буквально. Ему принесли повестку, он пришел в военкомат, но он оттуда сбежал. Его поймали. Он снова… А, нет. Он уже не смог тогда сбежать, потому что его уже все, отправили. Ему угрожали, ему пришлось согласиться. Его отправили на войну. И там с ним происходили ужасные, страшные вещи. Его постоянно держали в яме, в наказание просто за его несогласие выполнять приказы. Он стал свидетелем убийства своих сослуживцев. Вот когда он мне про это все рассказал, с ним связь пропала. А он на тот момент был в Армении, поэтому он уже мог рассказывать, но все равно анонимно.

И с ним связь прервалась, и я несколько… как раз пыталась, ну, то есть я просто ему писала, писала, писала, и в какой-то момент он ответил, и оказалось, что он по глупости вернулся в Россию, чтобы закончить свои дела по бизнесу. Его прямо в аэропорту схватили и снова отправили на войну. И это вот к вопросу о том, что некоторые думают, что ничего страшного, можно вернуться, или там тебя условный срок дадут, — ну, вот нет. Тут даже не будут заводить уголовное дело и делать все как-то более-менее по закону, по этому идиотскому закону, да, ну хотя бы какая-то процедура. Нет, ничего не было, никакого там суда, следствия, его просто запихнули на войну. Там уже он служил в другой локации, и он оттуда снова сбежал, хотя у него были ужасные ранения. Очень страшная ситуация. И последний раз я с ним общалась, когда он ехал из госпиталя в поезде с планом вернуться домой и вот в этом отпуске по ранению снова сбежать. И последний раз я с ним месяца три назад, наверное, списывалась, и больше про него нет вестей. И, к сожалению, я не знаю, что с ним произошло.

Будет ли продолжение у книги?

— Нет, я не планировала продолжение в таком же формате. Меня уже несколько раз спрашивали, что нужно написать про украинских дезертиров. Но мне кажется, что… это, конечно же, нужно, но не я должна делать эту книгу. Я считаю, что такие истории должны рассказывать украинские журналисты. Но вторую книгу написать есть идея. Да, но не про дезертиров, но про войну, к сожалению.

А увеличение в России числа дезертиров с чем связано? Стали чаще сбегать или стали лучше ловить?

— Оба варианта имеют место быть. Мне все-таки кажется, что… стали больше бежать, потому что в целом государству совершенно невыгодно вообще показывать то, что с войны, которую она развязала, люди бегут. Нарратив же какой? Нужно идти, воевать, и вообще все радостно сами хотят защищать Родину. И показывать… Ну, опять-таки, эта цифра — это не статистика официальная, это работа журналистов «Медиазоны», которые копаются в базе судов. Поэтому здесь может быть и то и другое, но государству, конечно, совершенно невыгодно и не хочется показывать.

Я думаю, кстати, это одна из причин, почему дезертиров никто не ловит за границей, хоть они сидят и боятся. Вот даже в Аргентине этот парень вот дальше всех забрался, но больше всех боится. Вот, правда, ходит по улицам, оглядывается и думает, что за ним сейчас приедут разведчики какие-то российские. Они на самом деле не нужны России, тратить ресурсы на то, чтобы забрать какого-то человека из Европы или из бывших стран СНГ. Зачем это делать? Лучше силой загнать, на местах, заставлять контракты подписывать.

Есть такое мнение о дезертирах, что это герои, потому что они сложили оружие, отказались воевать, не хотят убивать. Мне не кажется, что дезертир — это герой. Инстинкт самосохранения равно героизм. Люди, кто-то осознанно, кто-то неосознанно пошел на войну. Многие участвовали в этой войне. Но это уже далеко от героизма. Ситуация очень многих вызывает чувство… Как я вам рассказала про этого человека, который дважды оказывался мобилизованный. Но есть и люди, которые живут на зарплату Минобороны в Европе. Поэтому, опять-таки, это очень разные люди, и относиться к ним можно по-разному, и это, кстати, очень важный момент в плане и верификации, и рассмотрения кейса на убежище, потому что, ну, вообще, европейским странам тоже очень важно, кого они к себе пускают. И ты можешь пустить мобилизованного, который пытался сбежать на всех этапах, а можешь пустить к себе зэка случайно, например.

О чем мечтаете?

— Я мечтала выпустить книгу, вот я вам сказала с самого детства, вот я ее выпустила. Теперь я мечтаю, чтобы ее прочитало как можно больше людей, потому что, на самом деле, изначально план был такой. Смотрите, у меня есть книжка, теперь, как здорово. Вообще очень хочется, чтобы как можно больше людей внутри России прочитали эту книгу. Это, правда, наверное, из порядка мечт, которые очень сложно реализуемы чисто логистически. Книга с таким названием и с таким содержанием не может продаваться в России и стоять на полках магазинов. Но способы есть, кстати, получить ее в России. Поэтому, да, мне хочется, чтобы люди читали книгу и не шли на войну, или сбегали с войны. И чтобы война закончилась. Ну, это как логическое завершение, которое и без книги пусть закончится, пожалуйста.