Экспорт хаоса в обмен на мир
Мирный договор, даже если он и состоится, не решит проблемы международной безопасности. И не прекратит репрессии в стране
(18+) НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КОЛЕСНИКОВЫМ АНДРЕЕМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КОЛЕСНИКОВА АНДРЕЯ ВЛАДИМИРОВИЧА.
Владимир. Мы ждем Годо.
Эстрагон. Ах да. (Пауза.) Ты уверен, что это здесь?
Владимир. Что?
Эстрагон. Нужно ждать.
Сэмюэл Беккет, абсурдистская трагикомедия «В ожидании Годо», 1949
В результате встречи на Аляске Кремль достиг именно того, чего хотел: одновременно сохранил отношения с Трампом, избежав дополнительных санкций, и получил возможность продолжения боевых действий — без перемирия и до финализации переговоров. Он выиграл время, а ему оно нужно для того, чтобы отодвинуть линию соприкосновения как можно дальше на запад, пока она в результате каких-либо соглашений не оказалась замороженной, если, конечно, стороны договорятся именно об этом по «корейскому варианту».
Цена конфликта по-прежнему пренебрегаемая величина, поэтому российская сторона категорически не идет на перемирие, полагая, что ресурсов на продолжение боевых действий хватает.
Логику Кремля в определенной степени восприняла американская администрация, даже несмотря на долгие разговоры с европейским десантом и Владимиром Зеленским в Вашингтоне. Вице-президент США Джей Ди Вэнс понял это так:
«Русские хотят определенные фрагменты украинской территории, часть которой они оккупировали, а часть — нет. Вот предмет переговоров. Украинцы хотят гарантий безопасности, русские — определенную часть территорий».
Из интервью Fox News 20 августа
И понял не совсем точно: украинская сторона против обмена территориями. Гарантии же безопасности, работу над которыми координирует госсекретарь США Марк Рубио, — один из самых сложных и конфликтных сюжетов. Особенно в ситуации, когда министр иностранных дел РФ Сергей Лавров сообщил, что одним из гарантов должна быть… Россия. При столь разных подходах перспективы переговоров — весьма неопределенны.
К тому же это переговоры наоборот: сначала шумная и помпезная встреча с лопнувшим пузырем завышенных ожиданий и лишь затем попытки сформулировать конкретные пункты противоречий и компромиссов. Разумеется, в нормальной общемировой переговорной практике все наоборот: сначала долгий процесс согласования деталей экспертными и переговорными командами, затем — согласование с лидерами, потом — подготовка документов, готовых к подписанию, в самом конце — встреча первых лиц. Но мир перевернут в наши дни вверх дном, почему бы этой ситуации не изменить последовательности действий руководителей государств?
В чем сходство Никсона и Трампа?
Единственная валюта, которую Сталин считал твердой, писал Генри Киссинджер, — это территории. Если Аляска-2025 в чем и напоминает Ялту-1945, то именно в этом — в готовности признать за советским, ныне российским, руководителем определенную обоснованность территориальных претензий. Путин может сам себе вручить Сталинскую премию — он действовал вполне в духе своего предшественника, переигрывая своих партнеров ради зон влияния и контроля.
Кажется, Путин убедил Трампа в том, что всеобъемлющее мирное соглашение может быть согласовано и без прекращения огня, перемирия и заморозки линии соприкосновения. Значит, пока будут продолжаться боевые действия. А жертвы и разрушения создают плохой фон для переговоров, и отсутствие перемирия будет откладывать и осложнять предметные переговоры. Процесс прогнозирования встречи Путина и Зеленского превратился в «ожидание Годо» — Беккет с его знаменитой пьесой дополнил Кафку и Оруэлла, пророчески описывавших реалии.
«Годо» не очень готов появляться на переговорах, но пусть все подождут, сколько надо — российской публике не привыкать к опозданиям первого лица.
Анкоридж, как выяснилось, планировался не в качестве реальных переговоров с содержательными подготовленными предложениями, а как встреча лидеров России и США, которые символическим образом начинают процесс примирения друг с другом. Месседж — Россия ведет экзистенциальную битву с Западом (Европа плюс Великобритания), но не с США. С Соединенными Штатами (и еще с Китаем) Россия как великая держава делит мир.
Это воображаемая сущность, но, похоже, на Аляске Трамп согласился с таким целеполаганием. Хотя и сам экспансивный президент США — заложник классической дилеммы: американские лидеры всегда метались между традиционным изоляционизмом Америки и ролью «мирового жандарма».
Политика нынешней администрации США не слишком рационализирована — понимание мировых процессов и уж тем более России не является ее сильной стороной. Однако интуитивно, как ни странно, она опирается на опыт предшественников. В своих мемуарах Генри Киссинджер, формировавший политику Ричарда Никсона, замечал, что у американского президента — «двойная ответственность» — он должен одновременно «противостоять советскому экспансионизму и осознавать серьезные риски глобальной конфронтации», то есть сочетать в политике «сдерживание» и «сосуществование». Что как раз администрации Никсона блестяще и удалось сделать.
Ни в коей мере не защищая Трампа и его спонтанную политику, стоит признать, что он по наитию действует примерно в этой логике. А что касается его позиции по украинскому конфликту, то он вполне может сказать что-то вроде: «Вот что, парни, вы три с половиной года не можете найти решение, а я единственный человек, который в состоянии быть посредником и начал хотя бы движение к переговорам, способным спасти жизни множества людей, — так какие ко мне претензии?» Сближение США с Советами, которое критиковалось многими в Америке, тот же Киссинджер оправдывал тем, что СССР — не только противник, но и «партнер по выживанию». Может быть, Трамп опять-таки интуитивно это понимает?
«Соскочить» американский президент просто так не может:
украинский конфликт определяет судьбы всего мира, а не только европейского континента. И без разрешения этой проблемы Трамп не заработает нужное количество очков для получения Нобелевской премии мира.
Будет мир — будут и «сделки». Не наоборот
Победил ли Путин? Выиграв время и встав на один уровень с Трампом — да. Министр иностранных дел Сергей Лавров прилетел в Анкоридж в свитере с надписью «СССР». Троллинг, который выдает комплексы путинской элиты. Они хотели бы выглядеть советскими лидерами. Но советские лидеры иной раз, надо признать, добивались реального детанта. А чтобы выглядеть, как Леонид Брежнев и Ричард Никсон, нужно по-настоящему хотеть мира. Путин и Трамп до них не дотягивают.
Маленькая победа Путина оборачивается большим поражением России как страны. Ее граждане, как и прежде, токсичны и изолированы, как токсичен и изолирован Кремль; деградирует демографический каркас страны и ее человеческий капитал. Если с российским лидером общается Трамп, но не все остальные лидеры Запада — это отнюдь не конец изоляции. Экономически и без новых разрушительных санкций Трампа Россия не может получать столько денег, сколько ей необходимо для беспрецедентных военных и околовоенных расходов. Старая нефтегазовая модель умирает, а экономика находится в стагфляции именно потому, что она стала полувоенной.
Путин привез в Анкоридж команду из пяти человек: два дипломата — Сергей Лавров и Юрий Ушаков, три чиновника с экономическим бэкграундом — министр финансов Антон Силуанов, спецпредставитель президента по инвестиционному сотрудничеству Кирилл Дмитриев, министр обороны Андрей Белоусов, в прошлом министр экономики. Экономисты не были задействованы в этой встрече, немногим более длительной, чем ритуальные беседы группы российского переговорщика Владимира Мединского с украинской делегацией в Стамбуле. Путин хотел бы видеть в США источник инвестиций, но до этой стадии, вероятно, далеко.
Вопрос: дал ли Трамп понять Путину, что экономических сделок не будет до большой «сделки», устанавливающей мир? Еще один вопрос: является ли восстановление отношений между Путиным и Трампом реальным потеплением в отношениях России и США? Это ведь разные вещи. Будет ли продвижение по треку сдерживания и нераспространения ядерного оружия, ясным не стало, а это важнейший элемент международной безопасности.
Мир не стал безопаснее от того, что Путин и Трамп трясли друг другу руки, — еще недавно Путин и его дипломаты угрожали миру новым уникальным оружием.
Возможно, в Москве посланника Трампа Стивена Уиткоффа, а затем и самого американского президента успешно обработали с помощью доступных для понимания аргументов, которые еще в 1951 году в газете «Правда» (мы их уже упоминали в анализе новой ядерной доктрины РФ) были изложены Сергеем Михалковым в стихотворной форме (что лишний раз указывает на преемственность политики Сталина и Путина):
Бомбы будут! Бомбы — есть!
Это надо всем учесть.
Но не входит в наши планы
Покорять другие страны.
Ни британцев,
Ни германцев,
Ни голландцев —
Да, да, да!
Вы не бойтесь,
Успокойтесь,
Не волнуйтесь, господа!
Но даже если эта логика принята Трампом, развитие любых практических аспектов отношений России и США все-таки зависит от того, состоится ли мирное соглашение по украинскому конфликту. Будет мир — будут и «сделки». Но не наоборот.
Это не конец
В обсуждениях противоречивых деталей разговоров и недопереговоров пока не слышны ни гуманитарные аспекты, ни политические. В одном из вариантов возможных соглашений, циркулировавших некоторое время назад, отдельно оговаривалось, что Запад не вмешивается во внутренние дела России, достаточно и того компромисса, согласно которому заморожена линия соприкосновения и окончательное определение статуса территорий отложено на много лет вперед. Соответственно,
вопрос прав человека внутри Российской Федерации не является предметом обсуждения, к чему, собственно, западная политическая бюрократия особо и не рвется: раз россияне допустили укрепление полутоталитарного режима, пусть сами и разбираются.
Что не соответствует другим соглашениям, как бы ни смешно это звучало — Хельсинкским 1975 года.
Предыдущие поколения западных политиков не оставляли этот вопрос без внимания. В наши дни, когда и если горячая фаза конфликта будет завершена и наступит этап холодной войны с Западом, российское гражданское общество рискует получить еще большее ужесточение репрессий при невмешательстве международных структур и мирового общественного мнения.
Эти невмешательство и равнодушие и так по факту существуют, но после компромиссов и уступок Путину они могут оказаться институционализированы. И тогда даже мирный договор окажется лишь промежуточным решением проблемы — без смягчения политического режима внутри страны не состоится и оздоровление внешнеполитического вектора России. Впрочем, с точки зрения сегодняшней американской администрации, это не будет мешать прагматизации отношений двух стран и, возможно, плодотворному экономическому сотрудничеству, что может несколько укрепить материальную базу существующего режима.
Это, безусловно, другая сторона проблемы, а сейчас важно понять, каким может быть мир (он точно не будет справедливым) и когда перестанут погибать люди. Но важно понимать, что мирным соглашением история противостояния путинской системы мировому порядку не ограничится. Прекращение горячей фазы противостояния — важный, но промежуточный пункт: «экзистенциальный» конфликт России и Запада не закончится, как и не завершатся попытки построить новый мировой порядок в виде экспорта беспорядка и хаоса. При наличии ограничений на экспорт нефти и газа это все, что сможет всерьез экспортировать российский политический режим. И что ему будет позволено в обмен на компромиссный мир.