Славный путь

Из романа Всеволода Иванова «Пархоменко»

CАша Пархоменко сызмальства видел страдание, отовсюду на народ. Родное его село Макаров Яр заселили триста лет назад ссыльными, и как началась несправедливая и жестокая жизнь, так и продолжалась. Село находилось в ложбине. Вокруг, сажен за сто, поднимались холмы. в одном месте они раздвигались, и по легкому увалу можно было выйти в широкую и просторную степь. Но и в степи жизнь была и не широкая, и не просторная.

Степь и все усадьбы по эту сторону Донца принадлежат помещику Ильенко. По ту сторону реки расположился большой и веселый лес. Но лес этот принадлежит казакам, а они даже хворост не разрешают собирать «макаровцам». Жил в Макаровом Яру сказочник — Бондарь Еремин. Дети любили его. Пошел Бондарь в лес набрать лозы для обедов, и казаки так его избили там, что он помер через пять дней. Погонившись в степь пасти волов, заберет помещик и наложит штраф. Оттого-то Яков Пархоменко, отец Саши, не любил заниматься хозяйством, а промышлял то горшколепством, то лошадьми. помогая отцу откармливать кляч, Саша полюбил коней и сразу же, когда стал сам зарабатывать деньги, купил книгу «Уход за лошадью».

Но пока он дошел до этой книги, жить было тяжко. Когда подрос, работал погонщиком волов.

Спускаясь по увалу в лощину, он оглядывался на дорогу. Стлалась теплая пыль. Шагала вразвалку волы. Дорога вела в Луганск. Там дед его работал водовозом, продавая каждое ведро по копейке. (стр. 14–15.)

Карьера

— пусти в Луганск, батя, — сказал Саша отцу. — хочу водовозом быть. накоплю десять рублей.

— двенадцать бы тебе рублей накопить, — сказал мечтательно Яков, давая сыну на дорогу кражу и адрес деда.

Дед определил его в колбасное заведение за три рубля в месяц на хозяйских харчах.

— колбаса — не вода, ее небрежностью не испортишь, — сказал дед.

Саша Пархоменко ходил по улицам с корзинкой, выкрикивая:

— колбасы, хорошие колбасы!

А когда его встречал дед, то покупал на пятак колбасы и, громко чавкая, говорил:

— добросовестное колбасное заведение. сала в меру.

Саша был худ, но силен и здоров.

Кухарки любовались его розовым и смелым лицом и говорили в один голос: «Быть тебе, Сашка, конскрадом».

— Не иначе, Сашка, как содержать тебе воз!

У госпожи Ярославовой разглядели Санину сноровку и предложили ему поступить в дворники. Саше выдали тулуп, громадные сапоги, колотушку, двух собак и обещали на водку в двенадцатидесятые праздники. Однажды весной он стоял у ворот. Мимо проходил инженер Леберен с Каменоватского рудника.

— Сколько тебе лет, дворник? — спросил инженер.

— Четырнадцать.

— По росту тебе двадцать. Значит, пора понять, что у дворника никакой перспективы нет. Ступай ко мне — еда отличная и десять рублей жалованья. Будешь называться Серж. (Стр. 15–18.)

Десять лет спустя

В кузне говорил Рубинштейн. Слабый свет горна позволил разглядеть его неимоверно широкие плечи на коротком туловище, короткие, но крепкие ноги, оливковое лицо, клочковатые пятна коротких бровей, покатый упрямый лоб.

Комиссар Рубинштейн сказал Пархоменко:

— Командир одной из рот подходит ко мне и говорит: «Предвидится вам в ближайшем будущем хорошая слава как бойцу и руководителю. Но данная ваша фамилия, Рубинштейн, трудно запоминается простыми людьми. А это может помешать распространению славы о революционных деталях нашего полка».

Комиссар подал мелко исписанную бумагу Ворошилову.

— Рабочий? — спросил Ворошилов, читая бумагу.

— Рабочий. Слесарь. По национальности — еврей.

— Нас национальность не касается, — сказал Пархоменко. — Нам важно классовое происхождение и храбрость.

— В данном случае национальность играет роль, — сказал Ворошилов. — Особенно еврейская. Вы проситесь в четырнадцатую? К Пархоменко? А известно вам, товарищ, что там много пришлых, из белых казаков? Казаки у Деникина и Краснова были затронуты антисемитской агитацией. К ним нужно подходить умеючи.

— Понимаю, — сказал молодой человек с оливковым лицом. — Вот я и желаю разъяснить и показать, что трудящиеся евреи так же смелы, как и трудящиеся русские.

Через несколько дней Рубинштейна назначили политработником в 3-ю бригаду. (Стр. 396–398.)

Двадцать лет спустя

В середине лета 1924 года робкий юноша в длинной истрепанной кожаннке, должно быть с плеча старшего, вошел в большой дом на Воздвиженке, где тогда находился цк ркп(б). Это был Ваня, старший сын Александра Пархоменко.

В большой комнате несколько секретарей отмечали желающих видеть Сталина.

В дверях, обитых клеенкой, показался секретарь. Он подошел к юноше и сказал:

— Ваня Пархоменко, прошу вас к товарищу Сталину.

Сталин смотрел на Ваню, как бы отыскивая в нем черты его отца, а затем проговорил:

— Ваш отец был замечательный человек и революционер. Надо полагать, Родина запомнит его имя.

Он понимал, что если отцы погибают в борьбе, — остаются дети, и тогда отцом им делается народ. Народ же бессмертен, возьмет свое, победит. Не так ли, товарищ Пархоменко?! (Стр. 565–566.)

Печатается по изданию: Всеволод Иванов. Пархоменко. Роман. Избранные произведения в 2-х томах. Том 2.м.: Художественная литература, 1954.