Переписка из угла в угол

Конфликт перешел в эпистолярную стадию

В субботу 7 апреля, в день митинга в Останкино, купить «Коммерсантъ» было практически невозможно. Там было письмо Парфенова Киселеву - публичное и богато беллетризованное заявление об уходе. Это была первая ласточка. Дальше полилось как из ведра. И все ведь читали-пересказывали как угорелые. «А что Киселев?» «Дай Добродеева почитать». «Коха письмо видал? А ты почитай».

Вдруг эпистолярный жанр сделался общественно актуальным. Гоголь - Белинский. Гершензон — Вячеслав Иванов («Переписка из двух углов»). Эйдельман - Астафьев. Это ладно. Но такого давно не было. И вот...

Есть такое свойство журналистики: проблема не может считаться жизненно важной дольше недели. По истечении срока назначается жизненно важной уже другая проблема. Называется все это «информационным поводом». Нет журналиста - нет проблемы. Проблема, разумеется, остается, но остается без острого медиального внимания.

Ситуация вокруг НТВ при своей безусловной общественной значимости стала ярким образцом концептуализма в журналистском искусстве (если таковое словосочетание вообще корректно), ибо ведущей темой журналистики стала сама журналистика.

Информационно-эмоциональный накал ослаб, «половодье чувств» постепенно входит в свои законные берега, плакатно-митинговая риторика забывается, слава богу, достаточно быстро. Но что-то же должно остаться? Неужели письма?

Письма обычно помещаются в последнем томе собрания писательских сочинений. Иногда даже помимо воли автора. Я помню один такой последний том, забыл, к сожалению, какого писателя. Начинался том с литературного завещания. Завещание заканчивалось отчаянной просьбой никогда, ни при каких условиях и ни при каких обстоятельствах не публиковать частных писем. Подпись. Переворачиваем страницу. На следующей невозмутимо значилось: «Письма». Таков научно-исторический цинизм.

Авторы нынешней переписки, переписки «из угла в угол», или, можно еще сказать, переписки «из-за угла», не то чтобы не пытались сохранить приватность, но И даже наоборот - переписывались исключительно через многотиражные газеты. Тон при этом с разной степенью искусности подделывали под интимный.

Хроника, если вдруг кто не помнит, такова. 7 апреля — письмо Парфенова Киселеву («Женя, мне лучше обратиться письменно, к тому же я сорвал голос»). 9-го там же - Киселев пишет Парфенову («Леонид! Не смог подобрать слово для обращения»). В тот же день блудный сын НТВ Олег Добродеев пишет Киселеву («Женя! Жанр открытых писем тебе становится избитым приемом»). Потом разражается эпистолой Альфред Кох («Уважаемые НТВшники!»). В тот же день Виктор Шендерович шлет «Совсем открытое письмо Альфреду Коху». А тут еще и Березовский. Какая-то эпистолярная вакханалия. Сначала так: «Ты держишь людей за пушечное мясо, пацаны у тебя в заложниках, потому что не знают другой жизни, кроме как быть привязанными пуповиной к «Итогам», и значит, то, что делаешь это растление малолетних». Так энергично и высокохудожественно, не без приблатненного надрыва Парфенов пишет Киселеву, заложив основу для литературно-художественного турнира. Дальше - по части художеств понеслось, как говорили в моем детстве, «говно по трубам». «Ты прекрасно помнишь тот вечер в Останкине, переполненную корреспондентскую и мое неискреннее заявление, которым я хотел успокоить людей...» Это Олег Добродеев на мотив «Ты помнишь, Алеша» общается с Киселевым. Дальше, но уже на манер чего-то вроде «Девушки из Нагасаки» он ПРОДОЛ жает: «Одного человека хозяйский самолет, хозяйская яхта унесут в ласковые дали, другие останутся на месте пожарища, раздутого ради этой перспективы». Пожар, раздутый ради перспективы — это, согласитесь, сильно.

Березовский же в качестве писателя являет собою прямо-таки протопопа Аввакума, как если бы тот жил в наше такое непростое время: «Опомнитесь! Каюсь. Тоже виноват. Меня развели самого первого. Не учел его, Путина, чекистскую заточку. Исправлюсь. Следующего президента скоро будете выбирать сами. Не ошибитесь».

Причем что интересно: тональность и аргументация посланий плавно двигались от претензий моральных к претензиям эстетическим. Все, похоже, забыли о сути дела и стали напирать на вкус и стиль. Мало того что на собственный, так еще и на стиль оппонента.

Киселев - Парфенову: «Ты всегда боролся за стиль. Но то, что ты сделал, - банальное предательство в трудную минуту - это и есть преступление перед стилем». Кох – журналистам НТВ: «У Вас пропал стиль. Это начало конца. Этот ложный пафос. Эта фальшивая пассионарность. Это фортиссимо. Надрыв. Это все - стилистически - беспомощно. Флаг из туалета. Преданные мальчики. Огнедышащий Киселев - дельфийский оракул. Ночные посиделки (камлания)». Шендерович = - Коху: «Вас раздражает наше дурновкусие, фортиссимо наше не нравится. Стасов, понимаешь». И это ничего, что презумпция вкуса входит в наглядное противоречие с индивидуальным вкусом почти каждого из дискутирующих. Тенденция заслуживает того, чтобы о ней задуматься.

Худо-бедно сформировавшаяся экономико-правовая риторика так и не стала ни для кого убедительной. Она, как всегда, уступает место «чистому искусству». Понятно, что не «выведение активов», и не «права акционеров», и не «инвестиции в реальный сектор», и не «несовершенство судебной системы», а опять же пресловутые «вкус», «стиль», «верный тон», то есть абсолютно размытые, но традиционно греющие сердца всех тех, кто уже не первый век участвует в «старинном споре славян между собою», снова призваны спасать мир. Спасать мир опять поручено красоте. А от красоты-то, особенно от такой, кто нас спасать будет?Фото Руслана Ямалова